—————————————————————
“Для чего путешествуем, други мои? Затем,
чтобы лучше цену дать своему Отечеству”
Макар Ратманов, лейтенант “Надежды”
—————————————————————
— Черт бы побрал этот Мыс Горн!
Тучи сгущались над “Надеждой”. Команда высыпала на палубу, и у всех без исключения на лице было написано беспокойство. Еще бы – неистовые пятидесятые славились жесткостью морской стихии, и никому из нас не хотелось бы столкнуться с их крутым нравом.
— Капитан, буря на горизонте!
Крик с верхушки грот-мачты подтвердил наши опасения. На корабль надвигались волны-убийцы, и хоть снизу ничего еще не было видно, все мы понимали, что уже совсем скоро они с гулом и воем будут таранить наши борта. Вот на палубе появился наш капитан. Посмотрев на небо, он нахмурил брови, коротко отдал приказ подготовить штормовые паруса и принайтовить каждый предмет. Шкафут был весь уставлен ящиками с различного рода подарками, которые необходимо было довезти до японского императора — без них, как выразился посол Резанов, “с японцами русской каши не сваришь”. Среди подарков были и клетки с животными, которые, почуяв угрозу, теперь хрюкали, мычали и орали, усиливая и без того начинавшуюся панику. Я начал было проверять узлы на ящиках, но было поздно. Первая волна уже настигла нас. Прозвучала отчаянная команда:
— Зарифить марселя и брамселя! Убрать лиселя! Свернуть кливер! Вытащить штормовые паруса!
Конечно, как ни старались матросы, подготовиться до прибытия бури у команды не было ни единого шанса.
Нас метало так, что хоть сам себя принайтовывай. “Надежда” плыла по морю, а если быть точным, она то летела над ним, то зарывалась по самый бушприт в серую пену волн. Я еле передвигался по палубе, держась из последних сил за снасти, промокший и просоленный, все равно что кусок солонины из трюма, проверяя поочередно пушку за пушкой по правому борту.
— Сгинем мы здесь, Александер! Невзлюбил нас Нептун, решил к себе утянуть, чтоб его! – гаркнул мне в ухо мой товарищ по несчастью, Михаил.
— Не тех тащить удумал, значит! – прокричал я ему в ответ.
Когда я обернулся к Михаилу, глаз мой зацепился за такую картину, что хоть убей, а не забуду никогда. Вокруг буря, гроза, корабль качает, будто скорлупку, а меж тем капитан наш, Иван Федорович, стоит близ рулевого, корректируя его действия и так непринужденно держась за бортик фрегата, даром что человек! Матросы же то и дело летали через всю палубу, и тут уж одному Богу известно, зацепится несчастный за что-нибудь, или так и полетит в пучину морскую.
От парусов, тем временем, не осталось практически ничего — одни только белые клочки ткани колыхались на мачтах, и создавалось ощущение, будто бы “Надежда” сдается, размахивая белыми флажками из стороны в сторону. Но команда поспешила убрать этот недобрый знак, чтобы поставить вместо клочьев парусины прочные, надежные штормовые паруса. Однако это ох как непросто! А буря меж тем только нарастала, и, клянусь, такого ада для нас на Земле еще не было.
Офицеры “Надежды” работали теперь наравне с матросами: перед морской стихией все равны. На палубе я не заметил лишь двоих: посла Резанова, который в дни более спокойные частенько ходил по шкафуту взад-вперед, оспаривая главенство капитана на судне, и графа Толстого, крайне беспутного человека, не привыкшего работать ни при каких обстоятельствах. Но долго раздумывать над этим мне не пришлось: корабль накренило так, что правый борт уж черпал воду. Не схватись я за принайтованный рядом ящик – быть мне похороненным под волнами. К счастью, судно поспешило встать, снова подняв мачты к небу.
Но природа жестока. Когда с десяток человек уже взобрались на грот-мачту, подтягивая паруса, сильнейший порыв ветра, словно кулаком, ударил по нашей “Надежде” и бросил всех ниц перед стихией. Когда же мы снова подняли глаза, нас объял ужас: мачта, медленно, будто нехотя, начала крениться набок. Я огляделся. Многие просто сидели, преклонив колени перед Господом, молясь кто о спасении корабля, а кто уже и о спасении души своей. Казалось, корабль не спасти.
Вдруг, заглушая вой бури, со шканцев до нас донесся голос капитана:
— Встаньте, матросы!
Сидящих на палубе не осталось. Все мы теперь глядели на Ивана Федоровича. На лице его читалась твердость намерений и непоколебимость духа.
— Матросы! Мы отплыли из Отечества затем, чтобы славу и величие дать нашей Родине. Мы обогнули половину шара земного, чтобы вернуться на землю русскую и возвеличить ее. Плавая по свету, нам довелось перебороть голод и жажду, холод и зной, чтобы открытия наши просветили Россию. Так не дайте синей бездне забрать у вас то, что ваше по праву! Не дайте ей разлучить вас с Отечеством! Вспомните, что есть Россия, – он указал на носовую фигуру в виде двуглавого орла, омываемую волнами. — Неужели может сгинуть Орел в пучине морской? Нет, не властен океан над орлом, ибо небо ему родитель! Так пусть Нептун в гневном бессилии своем грозит нам своим трезубцем – мы усмехнемся ему в глаза, ведь с нами Господь!
Матросы смолкли на мгновение, а затем корабль взорвался троекратным “ура”. Теперь экипаж не сомневался: они прибудут домой, и ничто, никакая буря, никакая пробоина не остановят их!
— Ну что ж, за дело, храбрецы! Дерзкий ветер посмел сломить нашу грот-мачту – мы ответим ему на это оскорбление!
С новой силой заработали люди на шлюпе. Из трюма на тросах начали вытаскивать запасную мачту на замену переломившейся. Никто больше не сидел, каждый стал частью одного большого механизма, единой системы, которая порой возникает на судне в момент, когда терять уже нечего. Сломанную мачту спешно освободили от снастей, а затем сама она полетела за борт. Человек сорок во главе с капитаном начали с помощью множества снастей сверху и рук снизу ставить новую. Каждый теперь работал за троих. Казалось, будто речь капитана влила в меня сил: доплыть! Во что бы то ни стало преодолеть кругосветку, ради семьи, ради Отечества, или умереть за них. Тем не менее, даже с душой, полной решимости, поставить мачту в бурю было делом фантастической сложности: постоянная качка, огромные волны, заливающие всю палубу и тьма, сквозь которую не было видно порой даже своей руки, делали нашу и без того сложную операцию совершенно немыслимой. Ветер буйствовал, словно все ветра мира раз за разом ударялись в наши борта, паруса, в нас самих. Вдруг из двери капитанской каюты высунулась голова Резанова.
— Что ж вы делаете, во имя Господа?! – Посол выпрыгнул из-за двери и дошел, цепляясь за всяческие ящики, до шкафута. — Иван Федорович, погубите и нас, и экипаж! Не забывайте, что император лично подписал приказ о моем статусе начальника экспедиции. Немедленно прекратите ставить мачту, пока одна неудачная волна не снесла всех нас к морскому дьяволу и не перевернула судно! Вам стоило бы знать, господин хороший, что в таком случае корабль должен лечь в дрейф и, если есть возможность, пристать к берегу! Исполняйте приказ!
Капитан бросил на него гневный, презрительный взгляд, но затем спокойно спросил:
— И где же вы видите сушу, Николай Петрович? Будьте же нашим штурманом, проложите курс к ближайшему участку земли, и мы сразу же бросим там якорь.
Резанов не нашелся, что ответить. Ясное дело, что в такую бурю, когда, дай бог, разглядишь нос корабля, ни о какой точной навигации не могло быть и речи. В бессилии своем он прокричал:
— На кой черт вы вообще ввязались в эту авантюру? Наша цель – Япония, а вы что затеяли? Обогнуть земной шар! Решили заработать себе славы на ровном месте – так и доложили бы императору!
Капитан невозмутимо парировал:
— В мире есть вещи неизмеримо более важные, чем дипломатия, господин Резанов. Вы изрядно промокли, вероятно, вам стоит вернуться обратно в каюту, пока морская вода еще не въелась в вашу кожу.
Лицо Резанова исказилось негодованием.
— Шутить изволите, Иван Федорович? Что ж, посмотрим. Лучше бы вам потопить судно своими неразумными действиями, иначе на берегу я уж точно выделю вам место на эшафоте. Трибунал не шутит! – С этими словами Резанов вернулся в свою каюту.
Капитан же с новой силой продолжил работу над мачтой. Однако ее сносило ветром, волны то и дело валили моряков, и только чудо спасало упавших от участи морских покойников. Люди лезли по тросам над бурлящей пучиной, но ни один не остановился в страхе, ни один не отпрянул от бортов корабля, испугавшись иноземной стихии. Насквозь пропитанные морской водой, слившиеся с бурей, русские матросы больше не боялись ни огромных волн, ни раскатного грома, ибо теперь все сознавали, ради чего они разрезали килем своего корабля две трети земного шара: Отечество было тому причиной. Ради России подвергли они жизнь свою многочисленным опасностям и лишениям, и ради нее они вступят в схватку хоть даже с самим Злым Роком!
Наконец, вопреки всем ухищрениям стихии, новая грот-мачта гордо возвышалась над морем, раздувая паруса, укрощая ветер и превратив его против воли в нашего союзника, прославляя русскую самоотверженность.
И вот, будто бы признав силу маленьких существ, так яростно сопротивляющихся стихии, Океан стал отступать. Волны, совсем недавно так зверски таранившие борта “Надежды” и норовившие утащить с собой неудачливого матроса, теперь лишь пристыженно утыкались в корпус корабля и уходили восвояси. Океан постепенно приобретал прежнюю романтическую синеву. Вскорости рассеялась и орда серых туч, и в просветах уже выглядывало солнце. Матросы ликовали. Кто-то благодарил Бога, кто-то уже рассказывал другим небылицы, которые видел в темноте бури, кто-то затянул задорную песню. Офицеры, хоть и более сдержанно, также радовались этой блестящей победе, улыбаясь и обсуждая оставшийся маршрут.
Лишь капитан стоял на шканцах, облокотившись на ограду, вдали от всех. Взгляд его был направлен вдаль, вперед – к будущему. И в глазах его отражалась такая сила, такая решимость и непоколебимость, что в этот момент я понял – фамилия “Крузенштерн” навсегда отпечатается в скрижалях мировой истории!
P. S. За 3 года путешествия участники экспедиции под руководством Ивана Крузенштерна и Юрия Лисянского нанесли на карту восточный берег Сахалина от залива Анива до мыса Терпения; описали южные берега Камчатки, провели гидрологические измерения; описали быт и нравы обитателей Сахалина и Камчатки; собрали и систематизировали сведения о торговле Японии и Китая, а также произвели множество других открытий, послуживших во славу России.
