Григорий Александрович никогда не думал, что творческий кризис доберется до него теперь, что называется, на старости лет.
– Ну вот, сглазил.
«У хорошего художника не бывает никаких кризисов, это все отговорки лентяев», – ворчал он, передразнивая молодого себя. За окном уныло барабанил дождь, нагоняя еще большую тоску.
Ольга Викторовна, его супруга, открыла было рот, чтобы что-то сказать, но благоразумно промолчала. И правильно сделала: обычно миролюбивый и спокойный, в последнее время он стал похож на шмеля – не жалит, если не трогать. Сам «служитель искусства» и рад был бы объяснить супруге причину раздражения, да не мог. Он всегда с трудом говорил, что чувствует, а в этот раз и вовсе молчал, как рыба. Случилось то, что мужчина никак не мог предположить.
Его Оля больше не считала себя красивой.
Григорий сразу понял, что что-то не так. Не заметить состояния жены было сложно – будучи женщиной открытой, Ольга совершенно не умела скрывать чувства. Грусть в ее глазах была видна всякий раз, когда она смотрелась в зеркало. Проседь в волосах, морщины, шрам на ноге, даже родинки – все казалось ей уродством, жестокой насмешкой над былой красотой. Григорий ругал себя на чем свет стоит за неосмотрительность. Дурак, и чего только раньше не заметил, как ей плохо? Эта мысль крутилась в голове круглые сутки. Как помочь жене? Как выразить свою любовь, не говоря ни слова? Как это часто бывает у творческих людей, идея пришла неожиданно. Мужчина нерешительно оглянулся на дверь своего кабинета – там его ждал чистый холст.
***
– И что во мне интересного? Ну вот скажи, Гриш, что меня рисовать? Ни тебе фигуры, ни лица, – Ольга стояла, уперев руки в бока. Полотенце на плече, взлохмаченные волосы… Вид устрашающий.
– Оль, я тебя прошу, просто поверь мне. Ну что тебе стоит? Мне нужно что-нибудь написать, а у тебя выходной. Ну пожалуйста.
Пару секунд поколебавшись, женщина всё же села.
– Как хочешь. Делать мне всё равно нечего.
Мужчина ликовал. Он был полон решимости вложить в эту работу всю ту любовь, что горела в нем с первой их встречи.
С Олей они познакомились в студенчестве. Учились в разных университетах на разных специальностях, и как только встретились? Никакой фантастики не было, зато была мелодрама в местном кинотеатре. Ольга к фильмам подобного жанра относилась скептически – ей больше по душе комедии. Но нужно было помочь подруге – какой-то парень из колледжа искусств позвал её на свидание. Ольга не совсем понимала, какое отношение она к этому имеет, но подруга всегда была прийти на помощь, и отказывать ей теперь было неловко.
Григорий мало что понял из рассказа однокурсника. Какая-то девушка, какое-то кино. Фильм показался ему интересным, к тому же мелодрамы были его любимым жанром. Сюжет захватил с первой секунды: из-за ошибки на почте жизнь влюблённых меняется.
Мало того, что фильм был до ужаса скучным – он был ещё и предсказуемым. И дураку же понятно, что герои останутся вместе! Ольга едва сдерживалась от обсуждения глупости сюжета в полный голос. Правда, подруге и её ненаглядному, кажется, не было до неё никакого дела. Зато она привлекла внимание друга виновника её нахождения здесь.
– Девушка, можно потише? Оставьте своё недовольство при себе, пожалуйста.
Смотрите, какой интеллигент нашелся! Обычно Ольга себя так не вела, но всё это – подруга, глупый фильм и какой-то незнакомец – окончательно вывело её из себя.
На экране в это время повзрослевший главный герой получал, наконец, судьбоносное письмо от героини.
– Мне что же, по-вашему, восхищаться такой ерундой?
Невольный собеседник Ольги оставался спокойным. Вот это выдержка.
– Ну почему же сразу ерундой? По-моему, очень достойный фильм. И актеры хорошо играют.
Какая странная девушка… Григорий искренне недоумевал, почему некоторые люди такие чёрствые. Ведь так просто порадоваться человеческому счастью, пусть даже и выдуманному. Однако незнакомка явно придерживалась другого мнения.
– Вы эти кривляния называете хорошей актерской игрой?
Ну, это уже слишком.
– А вы актриса?
– А разве обязательно быть актрисой, чтобы видеть плохую игру?
– Плохую? Почему вы так думаете?
И чего он привязался? Нравится тебе – вот и смотри на здоровье, чего к людям-то приставать? Ольге всё это порядком надоело, но она уже вошла в раж. Хочет ответа – пусть получает.
– Потому что у меня она не вызывает никаких эмоций! Скажите, разве фильм не должен трогать за душу?
– Может, это просто не ваш жанр? – язвительно поинтересовался незнакомец. Девушка уже собиралась высказать ему в лицо всё, что думает об этом дурацком киносеансе, но их прервали.
– Молодые люди, вы мешаете смотреть. Хотите разговаривать – делайте это не в кинозале.
Ольга обернулась. С ряда выше на них строго взирала какая-то старушка.
– Извините, – коротко буркнула девушка. Настроение было испорчено.
«Всё настроение испоганила», – мысленно сокрушался Григорий. Они проспорили так долго, что теперь сюжет представлялся какой-то путаницей, а спросить было не у кого – друг слишком занят делами сердечными. В голову Григорию вдруг пришла странная идея. Стараясь не сильно шуметь, юноша позвал шёпотом.
– Девушка! Девушка, понимаю, звучит странно, но не хотите выпить кофе?
Ольга уже хотела подремать остаток фильма, но вдруг услышала шёпот. Шёпот того самого интеллигента, который хоть немного (и специфически), но оживил просмотр этого, казалось бесконечного фильма. И они сходили выпить кофе. А потом ещё раз. И ещё. И сами не заметили, как все закрутилось.
***
С самого первого дня их знакомства Ольга смеялась. Она смеялась тогда, за чашкой кофе, обсуждая сюжет фильма, смеялась, когда они сожгли пирог на годовщину свадьбы, и на самой свадьбе тоже смеялась, вспоминая их первую встречу. Только вот с годами воспоминания о былой радости обернулись для Ольги морщинами вокруг глаз и рта – недостатками, как она их называла. Григорий морщины недостатками никогда не считал. Они были для него картиной жизни, воспоминаниями, отражёнными на лице. Морщинки вокруг глаз жены, к примеру, хранили теплоту первых улыбок, свиданий, хранили уют долгих вечеров, проведённых дома вдвоём. Морщины на ее лбу хранили её сосредоточенность, нередко появлявшуюся на её лице в театре, куда они частенько выбирались отдохнуть. Григорий хорошо помнил те спектакли, особенно самый первый.
***
Классика с самого раннего детства заставляла сердце Григория трепетать. От ужаса. В его памяти еще были свежи воспоминания о невыученных стихотворениях Пушкина и красных лебедях в дневнике. Но классика не спрашивает разрешения. Она приходит неожиданно. В этот раз, к изумлению Григория, ее посланницей стала Оля, пришедшая после работы и раскрасневшаяся от январских холодов.
– Готовься, Гриш. Завтра пойдем вкушать плоды искусства. Я билеты на «Онегина» достала.
Григорий, который вкусил уже достаточно «плодов», судорожно выдумывал, как отвертеться.
– Может, ты с Ирой сходишь?
Напрасно Григорий надеялся, что виновница их знакомства спасёт его – Оля была настроена решительно.
– Гриш, если бы я хотела пойти с Ирой, то так бы и сделала. Ты же художник, что за отвращение ко всему классическому?
– Во-первых, не ко всему, а только к литературе. А во-вторых, я не вижу повода тащить меня туда, где мне не понравится. В чём смысл?
– Смысл в том, чтобы не сидеть дома. Ты над своими шедеврами целыми днями чахнешь. Надо развеяться – это полезно. Для вдохновения.
– Да не пойду я на твою пьесу! – взвыл Григорий в отчаянной последней попытке отгородиться от просвещения.
– Это не пьеса, Гриш, это балет, – весело поправила его Ольга.
Они действительно отправились на «Онегина». Оля вкратце изложила сюжет великого произведения, когда они пробирались через толпу к гардеробу, но из-за шума ясности это не внесло. Гриша решил, что разберется по ходу произведения. Он героически выдержал первые двадцать минут, но на этом силы иссякли. Стремясь чем-то себя занять, Гриша устремил взгляд на свою спутницу. Он и не замечал, что у неё есть веснушки. Крохотные золотистые точки покрывали нос и щёки девушки и забавно двигались вслед за её эмоциями. Его вдруг посетило желание немедленно написать Олин портрет. На следующий день «музу» встречал неожиданный сюрприз – новый рисунок, лежащий на столе художника. Оля ошиблась – театр не открыл Грише глаза на красоту классического балета. Он открыл ему глаза совсем на другую красоту.
***
Григорий улыбался – работа подходила к концу. Он принял решение удивить жену, но сделать это удивление приятным. На его памяти как раз был случай, о котором Ольга не помнила, позируя перед мужем «при полном параде» – перед тем, как согласиться, женщина приготовила мужу целый доклад о том, как ей важно выглядеть на картине хорошо. Григорий не спорил. Портрет действительно получался великолепно, ведь был вдохновлён воспоминанием, которое до сих пор согревало сердце «творца» любовью с оттенком сочувствия.
***
– Ну, как там, Оль? – художник робко заглянул в кухню.
– Нормально, справляюсь, – жена процедила это сквозь зубы, пытаясь замесить тесто для пирога. Масса из муки, яиц, масла и сахара будто окаменела, совершенно не желая сдаться на милость венчику.
– Я могу чем-то помо… – наткнувшись на суровый взгляд карих глаз, мужчина покорно ретировался.
Каждый раз одно и то же: приезжают родители – у них наступает апокалипсис. Ольга принимается доставать всевозможную посуду из шкафчиков и играть в шеф-повара, а Григория отправляют в кабинетную ссылку, чтобы «не мешался». Нет, вы не подумайте, родители у него просто ангелы, и Оля им понравилась сразу, вот только сама она до сих пор в это не верила.
«Твоей маме точно курица понравилась? По-моему, суховатая была…», – это позапрошлый Новый год.
«Скажи, я салат не пересолила? Странный какой-то был», – это Гришин юбилей.
«Лимонад вообще не удался, горчил ужасно!», – это день рождения самой Оли.
Сколько мужчина ни бился, какие аргументы ни приводил – все без толку. Даже комплименты родителей казались хозяйке лишь вежливостью.
И вот, снова схема, не меняющаяся все двадцать лет их брака: звонок матери, паника Ольги, погром, несколько часов кулинарных подвигов, всеобщее восхищение… и сокрушения жены по поводу «невкусных» блюд.
На этот раз объектом мучений супруги стал огромный яблочный пирог со взбитыми сливками – высмотрела в какой-то кулинарной книге. Судя по восторженному, чемпионскому возгласу из кухни, масса все-таки сдалась.
Наконец, стол был накрыт. Взвинченная и до невозможности красивая Ольга обеспокоенно склонилась над духовкой.
– Оль, прекращай уже стоять так. Голова заболит, – осторожно посоветовал художник, завязывая галстук у зеркала.
Наконец, женщина тихо вздохнула, словно успокаивая себя.
– Гриш… Гриша, он подниматься не хочет
Мужчина хотел было подойти к возлюбленной, но его отвлек телефонный звонок.
– Любимая, я сейчас. Только на звонок отвечу.
Звонил отец.
– Сынок, мы это, не приедем. Машина бухтит странно, надо бы в сервис. Вы уж простите, передай Оленьке наши извинения.
Григорию ничего не оставалось, как растерянно попрощаться. Положив трубку, он уже хотел было обрадовать жену, как вдруг из кухни донесся тихий плач.
Испуганного и смущённого мужчину ожидала странная картина. Ольга сидела на полу и бездумно ковыряла ложкой нечто черное и дурно пахнущее в форме для запекания. По щекам женщины струились слезы, размывая макияж.
– Гриш, он не поднялся почему-то. И сгорел. Я так старалась, всё по рецепту делала… И духовка вся грязная… Чем мне их кормить?
На последних словах женщина зарыдала и, стащив со своего плеча полотенце, которым, по-видимому, протирала духовку, поспешно уткнула в него лицо.
– Оленька, да ты чего? Это ерунда всё, давай я тебе помогу. Родители звонили, они не приедут, с машиной что-то. Ну, не плачь, Оль, не плачь… – Григорий всё бормотал и бормотал, помогая убирать, и рыдания Ольги понемногу сошли на нет. Теперь она просто судорожно вздыхала, протирая лицо всё тем же полотенцем.
Григорий налил ей воды. Глядя на неё, заплаканную и чумазую, мужчина готов был сделать всё, чтобы она улыбнулась. И, кажется, он даже знал, как это устроить.
– Оль… – мужчина поддел пальцами подбородок жены и со смехом констатировал: – Ты на чертёнка похожа.
Женщина несколько секунд непонимающе смотрела на него, а потом взглянула в маленькое зеркальце, стоящее на кухонном столике.
И расхохоталась тоже.
***
– Ну как, готова? – Григорий осторожно снял повязку с глаз супруги, давая ей увидеть изображение на холсте.
– Ой… – глаза, подведённые голубым карандашом, непонимающе уставились на мужчину. Непонимание быстро сменилось гневом.
– Гриш, это что? А макияж? А платье? Я же просила нарисовать меня красивой, а ты что сделал?!
– То, что ты и просила. Посмотри. Ты красивая и на картине, и в реальности.
– Да где ж тут красота-то? – Ольга раздражённо вгляделась в холст. На неё смотрела смеющаяся женщина. Мало того, что на голове у неё было гнездо, так ещё и все-все морщины были видны! Лохматая, грязная, ну прямо…
– Чертёнок?.. Погоди, Гриш. Ты нарисовал тот день, когда я сожгла пирог? Я тебе правда тогда красивой казалась? – теперь в голосе женщины слышалось недоумение.
– А ты за двадцать лет этого так и не поняла? Ты для меня всегда красивая. И я считаю красивым всё в тебе.
– Ну, может, раньше я и была красивой, а сейчас… Чего только морщины стоят… – Ольга вздохнула.
– Ладно, так у тебя не будет сомнений. Вот, взгляни.
Григорий подошел к холсту.
– Здесь – вся наша жизнь.
Мужчина указал на морщинки вокруг глаз.
– Это – твой смех и начало наших отношений. Помнишь, ты раньше всегда смеялась над всеми моими шутками? Это потому, что я тебе нравился, – не без гордости уточнил он.
– А здесь, – он указал на лоб, – наши походы в театр. Помнишь, мы на «Герое нашего времени» так ругали Печорина, что весь зал на нас шипел.
Ольга рассмеялась.
– Это из-за меня.
– А это, – мужчина указал на морщины возле губ, – рождение дочки. До появления Карины я и не знал, что ты можешь быть такой ласковой.
– Ой, перестань. Теперь мне стыдно, – женщина смущённо улыбнулась.
Она встала и подошла к мужу.
– Спасибо тебе, Гриш. Спасибо за всю нашу жизнь, – лицо «музы» приняло озорной вид. – Только не говори, что назовёшь картину «Чертенок».
– О, нет. Она будет называться «Нервный срыв». Похоже на правду? – отшутился Григорий, целуя жену в висок.
Супруги рассмеялись.
