Принято заявок
1806

XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Проза на русском языке
Категория от 14 до 17 лет
Монолог настольной лампы.

— «Вкл./Выкл.»… Кажется, так просто нажать на кнопку, и света уже нет. И вот ты уже не горишь. Ты погас, а вокруг тебя никого, только пугающая темнота и жуткая тишина, находиться в которой мало приятно. Но и нарушать её совсем не хочется. Я же знаю, что будет, если кто-то начнет говорить.

— Я стою на краю этого пыльного, старого стола уже несколько лет. А впрочем, я не жалуюсь. Я идеально подхожу теперь для этого места. Когда-то я была новой, блестящей и такой… более живой, что-ли. Тогда я совсем не вписывалась в этот интерьер. А сейчас да. Я такая же пыльная, старая и никому не нужная вещь в этом доме. Чувствую, что скоро придёт конец. Когда-то же он приходит, верно?

Щёлканье ключа в замке, скрип двери и громкий топот человеческих ботинок. Он вернулся? Да. Теперь тишина нарушена. Похоже, что начинается темнота, одна из самых невыносимых сторон моего существования. Я буду стоять и наблюдать за происходящим, как и всегда, не в силах что-либо сделать… Ненавижу себя за это.

— «Почему так поздно?» – этот голос, совершенно предсказуемый, мягко прорезает тишину. Он так устал за день, казался таким тихим, спокойным, но что-то выдавало в нем беспокойство, сильное переживание, хоть это и было почти незаметно.

— «Был занят. Работа», – сухо ответил уже совсем другой голос. За время, что провела в этом доме, я никак не смогла привыкнуть к нему. Этот голос так отличался от предыдущего своим холодом, безразличием. Но звучал громко, раскатисто, будто бы даже… уверенно? А внутри него чувствовалась сплошная пустота. Этот голос, как незаполненный сосуд, гремел только внешне, оставаясь совершенно пустым.

— «Я приготовила ужин. Будешь?» – тихий голос немного дрогнул. Теперь нотки разочарования проявлялись в нем все более отчетливо. Видимость счастья и спокойствия медленно пропадала.

— «Не хочу» — прозвучали отчеканенные фразы.

***

— Всегда удивлялась – как же простые слова могут настолько зависеть от интонации? Вот, например, мой свет зависит от электричества. Если его не будет совсем, то я не смогу быть полезной, стану пустой и холодной. Но, если вдруг, по моему проводу пройдет больше электричества, чем следует, то я взорвусь, а после перенесенной боли уже никогда не смогу вновь дарить свет. Погасну… Видимо, со словами также. Во всем нужно знать меру. Но, вот только понимают ли это люди?

Было слышно, как противно скрипнул старый диван в другой комнате. Я даже подумала, что на этом сегодня заканчивается звук и опять наступит эта тошная, напряженная тишина. Немая тишина этого дома. Но тут раздался третий голос. Голос, который я узнала бы из тысячи: самые яркие, самые живые ноты этого дома. Это был мой хозяин, тот человек, с которым мы столько времени проводим вместе, которому я посвятила свою жизнь:

— «Спасибо, мам, очень вкусно! Представляешь, а я сегодня в школе…»

— «Да-да. Хорошо. Мне не до этого сейчас, давай все потом. Кстати, ты уроки сделал?» — этот спокойно-тревожный голос теперь звучал отчужденно. Кажется, он был занят какими-то своими глубокими переживаниями, составляющими большую часть его жизни на этот момент.

Легкие, еле слышные шаги, направленные в комнату, где пока было темно, где была я.

Хозяин сел и положил голову рядом со мной. Он пока не включал меня, да и это было совсем не нужно сейчас. Мы просто сидели в тишине.

***

— Иногда мне жаль, что я всего лишь лампа. Всего лишь вещь, принадлежащая кому-то и ни на что не влияющая. Говорят, что пассивное наблюдение — это удел слабых. А что, если ты не можешь ничего предпринять? Что, если ты имеешь только шнур для питания и кнопку «включение/выключение»?

— Когда настигает безысходность, приходит осознание своей никчемности, бесполезности. Забываешь даже о том, что приносишь пользу своим существованием. Ведь у каждого из нас – своя, особенная функция, без которой не сможет работать единый механизм.

— Например, моя жизнь ограничена светом и темнотой, которые сменяются по щелчку и зависят только от желания человека. Я приношу ему пользу. И, как это часто бывает, если польза постоянна, то значимость ее уменьшается, становится обыденной, подразумевающейся. И в этом нет ничего плохого, если ты — вещь, призванная служить своему хозяину весь «срок годности». Но разве может человек сыграть эту роль для кого-то?

— Люди так часто забывают о тех, кто им дорог, принимая любовь, как данность. Это самое великое заблуждение … Но их можно понять, ведь, каждый думает только лишь о себе. Весь мир – это только эскиз картины, которую каждый человек дорисовывает самостоятельно, основываясь на своем восприятии и ощущениях. Люди видят именно то, что желают, и даже в чувствах, связывающих их с кем-то, ищут счастья для себя. А если и хотят сделать что-то ради другого, то в большинстве случаев приносят ему лишь боль. Самолюбие, вполне возможно, заложенное в природных инстинктах, при взаимодействии с человеческим разумом не дает сказать, что люди – совершенны. И пусть я – вещь, плод мышления человека, но я бы никогда не хотела существовать жизнью своего создателя. Слишком велик шанс допустить непоправимые ошибки (ведь без этого невозможна человеческая жизнь)…

— Но нельзя отчаиваться… Ведь, может быть, все не случайно? И даже, если человек играет отрицательную роль, это и есть его предназначение, без которого не вышло бы сюжета в целом?

— Но, я думаю, пора, наконец, мне вспомнить о своей задаче и помочь хозяину хоть чем-то. Чувствую, что наступило время выйти из темноты. Похоже, хозяин был со мной согласен.

***

— Стоит лишь включить меня и продолжать жить дальше. Он так и сделал. Он делает так каждый вечер и я удивляюсь его стойкости. Или это детская наивность, вера во что-то неосязаемое? Нет. Он давно не ребенок. Я это знаю. Я чувствую. Но он человек, а значит, всему придёт конец когда–нибудь (кажется, я сегодня уже вспоминала об этом): терпению… счастью… жизни…

— Нет. Я не хочу об этом. Мне не жаль себя нисколько, но вот хозяин… Он явно не должен пока ещё понимать всё это. Он не должен страдать.

Кругом свет. Только вот что он даёт? Призрачную надежду на лучшее? Наверное. Эта световая маска не даёт погрузиться в свои переживания, она заставляет биться за жизнь, делать что-то дальше.

Свет и тишина, неслышно нарушаемая звуком пишущей ручки. Это совсем другое ощущение. Совсем не такое, как в темноте. Это видимость счастья. Изощрённая иллюзия хорошей жизни.

Слышен звук отброшенной ручки и топот детских ножек, бегущих в другую комнату.

— «У меня тут задача… Я не понимаю… Не могу решить…» , — столько надежды в этом чистом голосе, столько веры в доброту, что остаться равнодушным, казалось бы, невозможно.

Но, до этого здесь вели разговор. Довольно неприятный диалог, в который я не хотела вслушиваться и не вслушивалась раньше. Он совсем не сочетался со светлым детским голосом и мог задушить любого, кто только осмелится приблизиться.

— «Ты не вовремя. Разве не видишь, что не до этого сейчас?», — тревожный голос, смешавшись со скрытой агрессией и долго скрывающейся обидой, коротко отрезал острые фразы.

— «Уйди отсюда. Не до тебя», — громкий, раскатистый голос звучал ещё более страшно и жестоко, чем ранее. Он будто возвышался над всеми голосами в комнате, чувствовал свою силу и превосходство.

Эти слова, словно острые ножи, могли глубоко ранить любого. Могли навсегда оставить на хрупком детском сердце омерзительные шрамы, которые, наверное, никогда уже не смогут зарасти. И я знаю, что так и будет. Я знаю, что они запомнятся теперь на всю жизнь. Этот вечер теперь запомнится на всю жизнь.

***

Слышно, как в комнату вбежали детские ножки. А разговор двух, совершенно разных голосов продолжился и становился всё громче и громче… Этот звук медленно перешёл из комнаты на кухню. Казалось, он хотел охватить весь дом своей темнотой.

Теперь казалось, что тишины никогда не существовало здесь. Сейчас она представляется такой нужной, такой… уместной. А может быть нет? Может быть тишина не позволила бы нарушить напряжение, так долго витающее в воздухе этого дома? Конечно, не позволила. Она заставила бы держать все свои мысли, обиды, претензии при себе, позволяя им медленно убивать обладателя изнутри. Всё это должно было когда-нибудь случиться, ничего не остаётся без последствий.

— Безусловно, эта тяжелая и темная игра когда – то должна была начаться. Но есть одно обстоятельство: на поле стояли три фишки. Все забыли про того игрока, который совсем не знал правила, но все понимал и предчувствовал развязку. Он стал не нужен никому и говорил с пустотой, в надежде получить хоть какой-то ответ и помощь…

— Сколько бы я не думала, не пыталась рассуждать о чём-то, во мне звучала лишь одна фраза: ТОЛЬКО НЕ СЕЙЧАС. ТОЛЬКО НЕ ПРИ НЁМ!

***

Шорох маленького тельца в узком, укромном углу за шкафом. Больше ничего не было слышно, но я чувствовала тихие рыдания самого живого голоса этого дома. Я знала, что внутри его крохотный, по-детски наивный мир разрывается на части. Там больше не останется ничего. Одна лишь темнота, поглощающая все начинания, мечты и фантазии.

А из кухни все также продолжал доноситься разговор двух голосов. Он перешел на крик и обрёл неистово страшную, пугающую силу… Это сплетение всего ужасного, что только можно найти, вдруг так резко обрушилось на дом, всегда пребывающий в напряженной тишине. На этом ничего не останавливалось. Наоборот, смертельный поезд только набирал свой ход, сметая всё на пути.

Послышались звуки разбивающейся посуды. Что-то большое, довольно весомое упало на пол. Удары, крики, упрёки и предъявления сыпались один за другим. Из кухни доносилась грязная, ужасная песня, услышав которую, человек никогда уже не останется прежним.

— Мне хотелось исчезнуть из этого дома, потеряться навсегда, только чтобы не слышать ничего. Но больше всего я хотела, чтобы этого не слышал хозяин. Я бы отдала всё, только чтобы он сейчас был не здесь. Но, как бы ни хотелось мне вмешаться, я ничего не могу сделать.

Два голоса, перекрикивая друг друга, пытались задеть когда-то родной и близкий тембр за живое, пытались уколоть как можно больнее. И мир не существовал вокруг. Не было моего хозяина. Не было меня. Не было ничего. Только два голоса эмоционально кричали друг на друга, так, что не хотелось вникать в это, не хотелось разбираться, что они пытаются сказать…

***

— Наверное, именно сегодня мой последний день. Я навсегда погасну, и наступит темнота, за которой скрывается пугающая неизвестность. Страшно ли перегореть? Совсем нет. Теперь мне уже ничего не страшно. Я знаю, что время пришло.

— Если погасну я, в мире не случится ничего необычного. Это совершенный пустяк… Как и любая вещь, я имею срок службы, время моей жизни. Но ведь у людей все устроено иначе… Жизнь не всегда обрывается с потерей света. Она продолжает бежать и в полной темноте. Только вот, потеряв свет внутри себя, может ли человек по-настоящему жить? Я уверена — это хуже смерти.

— Что станет с хозяином? Яркий детский огонёк его души перестанет освещать этот тусклый мир. Его голос станет холодным и пустым не только снаружи, но и изнутри. Мир лишится своего главного чуда – живого человека. Останется лишь одна оболочка, способная существовать, а не жить…

Хозяин подошёл ко мне и нажал на кнопку [Выкл.] Его рука, холодная и влажная от слёз, тряслась. Это был последний раз, когда я вносила свет в мир. Единственным, что я успела понять в эту секунду, было то, что вместе со мной навсегда гаснет яркая детская душа. Навсегда гаснет человек…

Красных Виктория Алексеевна
Страна: Россия
Город: Белая Холуница