XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Когда я ещё не знала букв, дедушка часто знакомил меня с рассказами Льва Николаевича Толстого. Он сам очень любил его произведения и потому читал их с тем особым выражением, при котором я не просто слышала его речь, а почти «видела» фильм, улетая на крыльях фантазии в далёкое непростое время и превращаясь из обычной девочки в невидимый персонаж очередного рассказа…

Я не была отважной, но после знакомства с «Кавказским пленником» Толстого многое хотелось попробовать и испытать самой.

Помню, что больше всего меня интересовал вопрос: а как это – сидеть в яме? Жилина ведь в наказание за побег посадили именно в неё, тёмную и сырую…

В углу нашего сада, около забора, тоже вырыли яму. Её не успели ещё заполнить садовым мусором, и поэтому она была в полном моём распоряжении. Забравшись в неё и уютно устроившись (насколько это было возможно сделать в обычной яме), я пыталась представить себя «кавказской пленницей». Но как это было не похоже на то, что видел, слышал и ощущал Жилин: яма, куда я «добровольно сдалась в плен», хорошо освещалась тёплым летним солнышком, от земли приятно пахло прошлогодними яблоками, а из дома по радио звучали весёлые ритмичные песни … Страха не было совсем, а от жары клонило в сон… Через пять минут мне стало скучно… Через десять – скучно невыносимо! Как же Жилин мог сидеть в яме целыми днями и месяцами?! Неволя – это плохо, потому что очень скучно,- сделала вывод я, маленькая девочка, и вылезла на поверхность.

Вечером я услышала, как наш сосед, дядя Вадим, говорил моему деду о своём пребывании в афганском плену… В том рассказе было больше ругательств, чем самого рассказа: «сильно хотелось жрать… хоть что, лишь бы не испытывать этого дикого голода», «землю – нельзя: сразу загнёшься, а в яме – одна земля», «лязгал зубами от боли в животе», «не кормили по несколько дней, как выжил – не понимаю»…

Мне стало страшно от его слов, произнесённых с болью и злостью… А ведь тогда, сидя в яме, я и не подумала о том, что самое плохое – это не скука, а голод! «Кавказскому пленнику ещё повезло, — размышляла я, — его поили водой, давали сырое тесто, а иногда — даже лепёшки! Дина молоко приносила… А у дяди Вадима не было ничего, совсем ничего…». Мелькнула в моей голове мысль о том, что можно попробовать поголодать несколько дней, но тут же и пропала, потому что я никогда не знала, что такое голод… не знала и не хотела знать!

— Дедушка, а я ведь никогда не попаду в плен, правда? — спрашивала я своего дорогого человека, заранее зная его ответ.

— Ну, какой плен, внученька?! Конечно же, нет! — успокаивал он, гладя меня по голове своей грубой ладонью, и в моей детской душе воцарялся покой.

— Дедушка, а как ты думаешь: что случилось бы с Жилиным, если б ему не помогла бежать из плена Дина? – задавала я всё новые и новые вопросы.

— На всё воля Божья, внученька! – отвечал дед. — Может, выжил бы, а, может, и нет… Счастье своё, думаю, приманил он теми глиняными игрушками, что лепил, сидя в сарае.

— А что значит: «приманить счастье»?

— Посуди сама: не умей он лепить из глины игрушки – не приметила бы его Дина, не приметь его Дина – не видать бы ему и воли…

После этих его слов я решила больше не спускаться в скучную яму, а продолжить свою игру в «кавказскую пленницу» в садовом сарае, но вспомнила, что кое-чего мне для этого не хватает…

— Дедуль, а ты не знаешь, где можно раздобыть глину? – прищурив глаз, спросила я.

— Да как не знать: у нашей речки, на откосе… Надо – пойдём, принесём: здесь совсем рядом.

Мы сходили с дедом на откос и принесли в кастрюле тяжёлую липкую глину, которая очень напоминала мне пластилин коричневого цвета.

— Зачем это тебе, внученька?

— Как зачем? Счастье приманивать буду!

— А, вон в чём тут дело! – весело сказал он и ушёл по своим делам.

Приютившись за верстаком в старом сарае, я принялась лепить кукол – «с носом, с руками, с ногами», — как писал Толстой. Но очень быстро выяснилось, какое это непростое дело – лепить из глины человечков: то руки-ноги отвалятся, то нос не прилипнет к голове… Ведь я-то думала, что лепка из глины ничуть не сложнее лепки из пластилина! Но как же я ошибалась! «Эх, не видать мне счастья!» — приговаривала я, отчаянно вздыхая, когда от моего творения в очередной раз отваливалась какая-то жизненно важная часть.

В тот вечер я спросила у деда: «Может, глина у Жилина была какая-то особая, оттого куклы у него хорошие и красивые получались?» На что он мне ответил: «Не глина особая, внученька, а руки — руки мастера!» Как же было моим детским неумелым рукам ещё далеко до такого творчества!

Я собралась уже бросить свою затею с лепкой, но заметила, что у меня начало что-то получаться… Думаю, я сама в это время походила на глиняную куклу: руки и лицо неприятно стягивало подсыхающей глиной.

Двух куколок я смастерила с ладонь (ту, что была сделана аккуратнее, я назвала Жилин, похуже — Костылин), а из оставшейся глины слепила кукол попроще и поменьше. Слепила и выставила игрушки строем на деревянную скамейку возле сарая… Сижу, счастье, значит, приманиваю…

— Что ты тут делаешь? — испугал меня голос моего друга Олежки, странным образом возникшего передо мной.

— Разве не видишь: счастье приманиваю! – загадочно сказала я.

— Это как? – спросил он и, не дождавшись ответа, продолжил с восторгом: — Ух, ты, сколько солдатиков налепила! Давай в «войнушку» играть!

— Не солдатики это вовсе, а куклы! – поправила его я.

— Куклы – солдатики, мне без разницы! Играем?

— Хорошо! Только я буду Жилин, а ты – Костылин!

— А кто это?

— Долго рассказывать! Дедушка читал мне про них… Кукол лепила я, поэтому мне и выбирать!

— Ладно, хорошо: Костылин так Костылин! – согласился мой товарищ.

Мы взяли себе по глиняной кукле и «разошлись» по разным сторонам скамейки.

— Сейчас ты убегай, прячься вон в ту яму и сиди тихо-тихо, чтобы тебя никто не слышал и не видел, а я пойду на разведку! – отдал приказ мой «Жилин» и отважно «зашагал» по земле.

— Почему это я – в яму, а ты – в разведку?! Я тоже хочу в разведку! – не понял моих слов мой друг.

— Нет, тебе нельзя, потому что ты – трус! Ты – Костылин! Поэтому сиди в яме и жди, пока тебя выкупят из плена!

— Не трус я! Не трус! И никакой я не Костылин вовсе! Это ты – трусиха, потому что девчонка! Девчонки все трусихи! – кричал Олег от обиды на меня.

На наш шум прибежал дедушка. Услышав, что я командую Олежкой, называя его трусливым Костылиным, дед сказал мне:

— Нельзя, внученька, заставлять человека быть хорошим или плохим: он сам выбирает себе поведение в жизни!

— Дедушка, ну это же просто игра! Мы играем в «Жилина и Костылина»! Я – Жилин, он – Костылин, – размазывая слёзы по щекам грязными руками, всхлипывала я.

— Ой, как ты стала на Чебурашку похожа, Жилин ты мой дорогой! – ласково сказал дед, обнимая меня и прижимая к себе. – Пойдём, умоешься!

— Скажите, а кто это — Жилин и Костылин? – спросил у моего деда Олег.

— Это герои рассказа Толстого «Кавказский пленник»! Не слышал про таких?

— Не-ет… — печально протянул Олег. – А Вы можете мне про них рассказать?

— Не расскажу, а лучше прочитаю, хорошо?

— Хорошо! – обрадовался «не Костылин».

Я умылась прохладной водой, потом мы уютно устроились за столом в беседке, и дед начал чтение рассказа «Кавказский пленник»… Олег слушал моего деда открыв рот… И мне почему-то было очень приятно, что этот рассказ нравится и моему другу, точно его написала я, маленькая девочка Влада, а не знаменитый писатель Лев Николаевич Толстой.

— Ну что, внученька, получилось у тебя своими глиняными куклами «приманить счастье»! – загадочно сказал дед, улыбнувшись нам с Олежкой.

И мы все весело засмеялись.

Уже восемь лет прошло с того времени, но рассказ Льва Николаевича Толстого «Кавказский пленник» останется навсегда в моём сердце.