XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Детская фигура стояла на холодной черной земле босыми ногами, маленькими пальчиками вонзалась в грязную почву, с лопатой наперевес, и глядела вниз. Это была могила.

***

Все начиналось с громкой сирены и оглушающих взрывов где-то неподалеку от трущоб, где прятались два мальчика – братья-сиротки, разделявшие один прямоугольный кирпичик хлеба. В действительности его было сложно даже назвать хлебом, но мама говорила, что надо довольствоваться тем, что есть. Старшенького звали Евгешей, а его брата – Сашей. Евгеша был спортивным и активным мальчиком, всегда проявлял инициативу и оптимизм. Простыми словами — мамино солнце; он был всего-то на год старше Саши, который себя проявлял спокойствием и незаурядным умом для дошкольника. Папа всегда поощрял развитость ребёнка, принося после работы на заводе яблоки, которые Саша обожал. Саша сейчас бы мог пойти грызть гранит науки в школе, да все планы были раздавлены кровавым небом войны. Оба родителя умерли… мучительно. Мальчиков пробирает дрожь, когда они вспоминают замёрзший труп матери; её поза была неестественной, перевёрнутой, из-за чего глаза пугающе закатывались. Про отца им было известно только, что он погиб на фронте. Евгеша рылся по помойкам и сырым переулкам в надежде найти хоть что-то полезное, а Сашу он оставлял подле себя, держа за ручку, лишь бы не потерять. Мама всегда учила его защищать свою семью, ведь кто, если не твоя семья, будет о тебе заботиться просто за то, что ты есть? Животных нигде не осталось. Младший уже давно опускал руки, ни на что не надеясь, но Евгеша так легко не сдастся! Хоть он и был старше, но в своей детской непосредственности он не уступал Саше; эта жизнерадостность братца была единственным, что еще могло заставить Сашу улыбаться.

Моментами перед взором всё темнело и двоилось, в голове гудело. Голова неистово болела, будто бы что-то невидимое сдавливало своими большими руками его виски. Казалось, ещё чуть-чуть – и Евгеша впадёт в отчаяние и панику. «Неужели Бог действительно считает нас грязью на краях Европы, которую надо уничтожить, как говорили они?» — допустил было такую мысль мальчик, но, заметив дохлую кошку на земле, очнулся и проморгался. Это действительно была кошка. Она была такой тощей, что рёбрышки выпячивались; если бы по ним стукнуть молотком, то можно было бы услышать звон, как на той детской игрушке… Евгеша уже и не помнил её; грязная и совсем сухая серая шерсть была жёсткой, как верёвки, что сначала ты подавишься ей, прежде чем проглотишь, но выбирать детям не приходилось.

Как только они стали подходить к кошке, так сразу их скрутили неизвестные огромные чёрные фигуры, закрывшие им лица глухими душными мешками, перевязав их тоненькие шеи верёвками. Действие происходило настолько быстро, что Евгеша не успел осознать происходящее, перед глазами всё плыло, и только в этот момент он понял, как же хотел спать.

***

Нежно-розовое небо переходило в мягкий синий оттенок — не такой чёрный, как ночью, но и не такой яркий, как утром. По небу плыли облачка, принимая задорные формы, на которые Евгеша постоянно указывал пальцем, обращая внимание Саши, мол, «Смотри! Это похоже на утку, а это – на валенок!»

Повсюду был слышен стрекот цикад и воркование вяхиря. Но сосредоточенного Сашу это не отвлекало от построение спичечного домика, скорее даже успокаивало. В следующем году он пойдёт в школу и наконец-то сможет проявить себя; он сможет наконец-то самостоятельно ходить по улицам; завести друзей и с ними гулять. Отец его всегда уверял, что у такого эрудированного мальчика обязательно будет куча друзей. Саша в это верил.

***

Саша слышал голоса и немецкую речь. Было очевидно, кем они были. Между строк непонятного немецкого языка Сашины уши уловили интересное словечко «Лебенсборн». Младший братец, ещё не поступив в первый класс, выучил азбуку под руководством живого тогда отца. Слово он видел в газете, где говорилось, что Гитлеровцы похитили уже более 10 тысяч советских детей и «делают из них немцев на фабриках». Неужели они с Евгешей будут в Лебенсборне? Но это не самое важное. Важно то, что с ними будет потом. Мысли были прерваны сном.

Их отправили в Лебенсборн на отбор.

***

Тощие, как булавки, бледные детские ручки дрожали не только от холода, но и от назревающего беспокойства, окутывавшего огромной волной дрожавшую сгорбленную спину семилетнего мальца. Из трясшихся ручек чуть не выпадала палочка, которой надо было закрывать один свой глаз, чтобы проверить зрение. Это был конец. Саша уже знал и подозревал, что будет дальше, наслушавшись страшных вестей о «несовершенных». Перед глазами было всё размыто, да волнение перекрыло всё горящей болью и страхом. Его вели на улицу голым. Слабое тельце пыталось прикрыться и согреть себя, но в этом уже не было смысла. Ему дали в руку лопату и уставились двумя парами тёмных безжизненных глаз. В них не было и проблеска человечности и жизни, даже жалости; глаза эти были холоднее дна могилы. Думать об этом мальчику долго не пришлось: его стали пинать чёрным ботинком под бок, чтобы начинал копать себе погребение.

Протертые до крови детские ладони поцарапались о деревянную ручку лопаты и начали копать.

***

Никого уже не было. Лишь один выживший мальчик упал на колени перед расслабленным холодным телом. Не было уже сил лить слезы, ему хотелось лишь уснуть и проснуться в кругу семьи из любимых мамы, папы и брата. Евгеша лег рядом с трупом и закрыл глаза. Вся семья уснула долгим сном.