Он сидит на берегу моря. Песок очень горячий, щекочущий голые ступни. На его голове пляшут огоньки, дергаясь в борьбе с летным коварным ветром.
Или: Кеша, бравый капитан судна, стоит где-то на палубе, покачивается на волнах океана и смотрит вдаль зорким глазом своей подзорной трубы. Здесь никакого ветра нет, мир здесь застыл в ожидании. Только его сердце бьется. Тук-тук-тук. Оно тоже чего-то ждет, точно-точно знает, что что-то уже на пути, вот-вот прибудет.
Или нет – он пока не решил. Но огоньки на его голове все равно будут плясать, защищаясь от ветра или от гнетущего ожидания – неважно. Главное они точно будут там; в этом нет никаких сомнений! Ему очень нравится, когда мама называет его рыжие кудряшки костром, нравится её мягкий взгляд. Они много раз говорили об этом.
Она обычно смотрит на него своими огромными глазами, глядит спокойно, но Кеша всегда замечает её грусть, которая прячется старательно-старательно, но оказывается огромным серым слоном на безлюдной улице. Кеша видит всё и смотрит на неё в ответ вместе со всеми своими вопросами.
«Знаешь, милый, на огонь можно смотреть вечно», — говорит мама.
А Кеша кивает ей и, немного подумав, отвечает: «А еще на воду».
«Да, — мама начинает улыбаться, — ты – молодец, солнце». А потом треплет его волосы и совсем не боится обжечься.
Кеше приятно думать о море и солнце. Он почему-то считает их одним целым, кем-то вроде братьев, которые не могут друг без друга никак-никак. Он сидит или стоит – Кеше, на самом деле, тяжело даются решения. Но он точно знает, что около него плещутся волны, а на их горбах селятся солнечные лучи, и они мчатся вместе туда, куда им только вздумается. Где только не блеснет их милый тандем своими искорками! По телевизору много показывали дальние берега, и все они – Кеша запомнил, сидя на полу у самого экрана, то есть почти на солнечном пляже, почти за тысячи километров! – сияют солнышком и колышутся волнами.
Кеша кивает этой своей мысли, не раскрывая глаз. Он не очень хочет видеть ночь – она не пугает, но темнота кажется таинственной и неопределенной. Ночью нет солнца, а значит моря тоже. Вот так.
Кеша снова кивает — за его метаниями наблюдает молчаливый потолок.
Раньше он иногда жил с мамой в одной комнате. Когда папа уходил на работу, он всегда засыпал под теплым, перьевым одеялом, которое пахло чем-то свежим и цветочным, как его мама. Наступала ночь, а он прятался за его огромным мягким телом и засыпал, чувствуя мамину ладонь на спине. Ночи, казалось, можно было доверять: мама всегда была совсем немного волшебницей, и темнота теряла свои острые черты, когда встречалась один на один с её нежным волшебством.
Сейчас Кеша лежит на кровати в своей комнате – вот это точно. На небе давно уже не остается солнца, оно уже закончило свою смену. По квартире иногда постукивают шаги, слегка ходит ходуном и Кешина спальня. Лерочка часто плачет, и сначала Кешу она бесила до чертиков. Мама говорила, что это нормально, что все детки плачут, что скоро она вырастет, и они смогут поиграть вместе и… Дальше Кеша расслышать не мог, потому что зверь, которого мама по незнанию пригрела прямо у себя в спальне, снова раскрывал беззубую пасть. В общем, Кеша был непреклонен. А потом его выгнали из маминой спальни навсегда, изгнали из замка, и ему больше не приходилось мириться с ребенком-драконом под боком – в самом прямом смысле. Для Лерочки отдельной кровати не было: мама говорит, что она вовсе и не обязательна и все тут.
Сейчас он не спит, но сон медленно, осторожно наступает ему на пятки. Замок давно погружается в дремоту, Кешина пристройка не может сопротивляться. Круглится на небе дырявая луна, ползут по её бледному лицу траглодиты-мышки, растут на ней кратеры. И волнуется море, бьется о далекие берега и все куда-то спешит, потерянное без своего маяка. Солнце давно уже отчалило от берега…
Когда Кеша просыпается, мир встречает его жизнью. Она кипит и журчит, позвякивая и повизгивая. Он шебуршится в постели, стараясь убежать от настойчивых лучей. Утро всегда сложно ему дается.
— Кеша!- кричит мама, — Пора вставать!
Её голос еле доносится до него, спрятанного от суматохи под подушками, и простынями, и одеялами. Он тихонько утвердительно хмыкает, давая маме понять, что её предложение принято к сведению и отправлено в раздел обработки.
Но иногда она плохо понимает намеки. И врывается в комнату. Жизнь проворно заползает в распахнутые двери, словно караулила. Оставалось лишь выбрать нужное мгновение – и она проникает во все углы за секунду (жизнь, на самом деле ничего не знает о времени) и уже добирается до самого одеяльного комка, постукивая и звеня чем-то кухонным, падая на пол, спасаясь от неуклюжих – безжалостных! – ручек.
-Милый, время не ждет! – говорит мама, тормоша и поглаживая, а, поразмыслив, тряся его бедное тельце.
Кроватная суматоха – важная часть дня. Она особенная, единственная и неповторимая, потому что Лерочка не плачет, а мама не несет её на руках. Мама приходит будить его одна, оставив малышку на кухне. Приходит терроризировать его скромное королевство.
— Встаю, — бурчит Кеша и убегает в ванную.
День начинается.
В школу он приходит прямо к звонку, который сопровождает его вход в класс. Кеша ураганом врывается на урок и мирно извиняется перед Лаврушкой. Это его классный руководитель, и учитель, и самый странный человек на свете, и еще много-много кто (все были в настоящем шоке, когда узнали, что Лаврентий Сергеевич еще и кому-то отец!). Он – в узорчатом галстуке и в недовольном выражении лица, которое наверняка подбирал все утро! — устало машет рукой в сторону парты, за которой уже сидит Доми, такой же ровный и прямой, как и всегда.
У Кеши много друзей. Так может показаться сначала. Так думают все, как только бросают на него скользящий, невнимательный взгляд. На самом деле, у Кеши есть Доми – и это всё. Ещё, конечно, Лерочка, мама и папа, но он никак не может брать их с собой в школу, а здесь одному не выжить — совсем никак. Доми тихий и спокойный. Кеша часто поглядывает на него и размышляет о том, что творится в голове странного мальчонки, с которым он теперь связан навек. Друзья – это серьезно. Папа однажды сказал ему это, когда собирался отплывать и обсуждал с мамой свою команду.
«Милая, нет никого важнее матросов, только они отвечают за сохранность корабля и сплоченность экипажа. На них все держится». Кеша до сих пор слышит папин бас, который с уверенностью вещает много-много умных вещей.
«А быть умным важно, сынок. Если хочешь, чтобы тебя взяли на корабль, учись хорошенько; понял?» Кеша тогда, помнится, кивнул своей вихрастой, пылающей головкой почти первоклассника, сделал задумчивый вид и переключился на телевизор. Папа, наверное, вздохнул, но Кеше этого уже не освежить, не прокрутить в своей голове и никак не прожить заново – сколько не пытайся. Много утекло с того времени воды; приливало и отливало, колыхалось и покоилось – много времени тащили на своих горбах волны-труженицы. Кеше нравится измерять время водой и представлять всякое. Такое, которое только его и ничьё больше.
Хотя для этого у него всегда есть ночь. Днем он сидит за партой рядом с Доми, глядит в его тетрадь и удивляется стройности и грациозности его букв – он будто по линейке их выписывает. Сравнивая со своей кашей, Кеша лишь беспомощно улыбается, потому что понимает: сколько не разгребай свою вязкую овсянку, ничего путно не выйдет. К тому же, его слова еще не манка, противная – с комочками! – поэтому жить можно.
Потом наступает перемена, ведь она не может взять и не прийти. Они бегут на улицу, хотя им много раз говорили не выходить из школы во время учебного дня. Но на улице светит солнце, а Кеше важно видеть его, чувствовать на своем теле, как оно обволакивает и плавит его в маленькую лужицу. Доми часто не соглашается, потому что ценит правила, но случаются дни, которые почему-то разрешают ему отдохнуть. Многое в мире случается.
Так течет день. Размеренно и привычно. А потом наступает ночь.
Кеша иногда не может не считать солнце предательницей – почему оно каждый раз уходит? Почему не живет вместе с ним, не входит в дом вечером, уставшее после работы, а утром не пьет чай с ним за одним столом? Кеша уже научился отгонять грусть. Он не позволяет ей пройти сквозь двери, переплыть океаны и взобраться на горы, потому что строит свой замок прямо там, высоко-высоко. Завтракает он обычно один. К этому времени просыпается Лерочка-чудовище, и мама мельтешит рядом с ней, пока он ищет себе завтрак и ставит чайник на плиту. Завтракает он один. Ест быстро, пьет залпом, но все равно опаздывает. Потому что на кухне тихо, а маме всегда нужна помощь. Она никогда об этом не говорит, но Кеша видит всё-всё.
Он умеет отгонять грусть, знает, как заменить маме солнце и море, и воду, а ещё – папу. Ночью защищаться сложнее. Ночью солнцем быть тоже становится более затруднительно, потому что обычно он подпитывается им, наполняется светом и бежит солнечным зайчиком по своим делам. В темноте сложнее.
Поэтому он зажмуривает глаза, крепко-крепко, так, чтобы ничего не просочилось. И строит замки, кирпичик за кирпичиком; роет огромную яму; наполняет её водой; красит лодку в красный, в оранжевый и учит охотников мирной жизни с фазанами. Он может там все: победить монстра, поучаствовать в дуэли, остановит войну, отменить ночь, навсегда осчастливить маму и Лерочку, даже Доми, он может увидеть папу. Конечно, у его способностей есть слабые места – солнце воссоздать он не в силах. Кеша, конечно, пытался слепить его, представить его круглые края, горячие лучи, но ничего не вышло. Получился мячик, который только и мог, что скакать вверх-вниз, вверх-вниз.
Кеша иногда злится на ночь. Он – по секрету рассказываю! – очень часто злится на ночь.
Она выглядит как коробка, в которую складывают игрушки, которую заклеивают скотчем и отправляют куда-то далеко, написав на её коричневом боку новый адрес.
Сейчас Кеша к ночи равнодушен – он спит и видит сон.
На полу разбросаны солдатики, которых он сам расставлял и сам крушил их строй. Ковер колется, а на диване сидят родители. Они смотрят на него и тихо переговариваются о взрослых делах, до которых Кеше нет дела. У него здесь война, Кеша против солдат, которые обречены на досадное поражение. Они, наверное, чувствуют грубость ковра, его странного узора, струящегося, кружившегося в неизвестном направлении. Потом мальчик, в котором еще не узнается Кеша, потому что на голове нет ни волос, ни огоньков – только повязка, — ползет куда-то на четвереньках, позабыв о боевых действиях. Он убегает за узорами, которые все кружевятся и манят, завлекают. Потом Кеша чувствует, что под ним не остается пола, но зато ощущает сильные руки, тянущие его не высоту небоскреба, куда-то к облакам. Папа сажает его на диван. Откуда я взялся на крыше? – думает диван, рассуждает вслух. Кеша хочет пожать плечами, но понимает, что обранил их где-то в лабиринте ковра. Папа гладит Кешу по головке, когда внезапно появляются медведи и тараканы.
И он просыпается. День начинает свой мирный ход.
Правда, сегодня что-то меняется. Утро встречает Кешу тучами, а солнце немного опаздывает. Квартира будит его не мамиными нападениями, не её легкими жестами и магическими движениями, которые оживляют что-нибудь то тут, то там. Квартира будит его криками. Лерочка рыдает, а мама не знает, что с этим делать. Она шагает назад и вперед, покачивая её в руках, как в люльке. Сегодня слова растеряны, они ссыпятся на пол и не могут создать заклинание.
Когда Кеша выглядывает из комнаты, его взгляд натыкается на мельтешение и копошение сверточка в маминых руках. Мама сохраняет внешнее спокойствие, и Кеше кажется, что настанет момент, и она взорвется, как шарик, переполненный воздухом.
Она приветственно кивает ему, пока он шагает по коридору к ванной комнате. Щетка чистит его зубы, а вода смывает сон. День начинается.
В школу он не опаздывает – приходит, когда коридоры еще пустые и холодные. Позже появляется Доми.
— Привет! – Кеша улыбается ему, и это странно. – Как дела?
Странное ощущение скребет его кожу откуда-то изнутри, и ему хочется чесаться и тереться губкой. Кеша внезапно понимает, что хочет дождя.
— Все хорошо, — Доми говорит тихо, всегда нужно прислушиваться.
Кешины уши к такому не привыкли – шепот ощущается странно, потому что никто в его доме не говорит тихо. Мама всегда говорит уверенно и громко, даже если Лерочка спит, даже если сквозит нежностью. Папин бас кричит громче всего на свете, звучит в Кешиной голове еще долго-долго, бродит по квартире, когда отец давно скрылся за дверью. А вот Доми совсем не такой. Кеше он нравится.
— С Днем Космонавтики, — говорит Доми и, сам того не желая, застает Кешу врасплох.
Ему часто говорят, что все его мысли бегущей строкой отражаются на лице, складываются из веснушек и бесстыже выдают все тайны. Доми очень умный – он не раз это подтверждал; он говорит:
— Ты забыл?
Хотя уже, конечно, знает ответ.
Кешин нелюбимый урок – окружающий мир. Он не понимает, зачем читать в учебниках о том, что находится вокруг. Его не радуют тонны теории о природных зонах и типах почв, ему неинтересны круговорот воды в природе и история России. Учебник он не берет с собой по причинам принципиальным, поэтому укладывает локти на пустую, совсем голую свою половинку парты. Кеша ложится на руки – приготавливается активно слушать самую неинтересную информацию в мире.
А потом Лаврушка начинает говорить о космосе.
— Юрий Гагарин в этот день много лет назад сказал: «Поехали!» и изменил ход истории, — его глаза за стеклами очков поблескивают. – Как вы думаете, зачем человеку понадобилось лететь в космос?
Класс молчит. Кеша удивляется вопросу, и вдруг понимает, что хочет знать ответ.
Голова сама собой приподнимается, он задумывается: Зачем?
— Ничего страшного, если у вас нет ответа, — Лаврушка довольно кивает. – Подумайте над этим.
И Кеша падает обратно на парту: это он подчиняется гравитации Земного шара — ничего не поделаешь!
Когда заканчивается урок, Кеша не двигается с места. Это странно, но его будто прибивает к стулу гвоздями. Тук-тук-тук. Доми смотрит на него подозрительно и тревожно. Он тоже сидит, словно ждет, пока Кеша вскочит, схватит его за руку и потащит навстречу приключениям, навстречу бурлящей, кипящей, кричащей жизни школы, которая будет вести их коридорами и путать лестницами, но куда-то все равно приведет. Доми ждет, а, не дождавшись, спрашивает:
— Что-то случилось?
Кеша не поднимает головы с парты, но поворачивается навстречу звуку. Доми ничего не утверждает, ни о чем не говорит с уверенностью, но всегда все-все знает.
— Солнца нет, — произносит Кеша так, будто его отсутствие объясняет все на свете, подумав, он добавляет. – Прямо как ночью.
— Но ночью тоже есть солнце, — отвечает Доми тихо-тихо.
Кеше кажется, что его слова специально не строятся во что-нибудь понятное слуху. Они оба затихают и смотрят в окно. Там ветер несет с собой старый листок, который уже так состарился, что почти стерся в пыль.
Звенит последний звонок, а Кеша вдруг подходит к Лаврушке.
— Лаврентий Сергеевич, а это правда, что ночью тоже есть солнце?
Он смотрит на Кешу, сверкает второй парой глаз своих очков, стеклянным и блестящим.
— Да, — чуть помолчав, говорит Лаврушка. – Ничего не исчезает без следа. Солнце – точно нет.
Ночью Кеша глядит на небо и видит луну. Он знает: она отражает Его, она – Его маленькая помощница. Так и писали в учебнике окружающего мира (Кеша откапал его в яме ненужностей под своей кроватью).
«Солнце не исчезает, когда наступает ночь. Земля лишь совершает свой оборот так, что оно освещает другую её часть. Солнце заменяет Луна – она не способна излучать свет, но может отражать его лучи».
Он смотрит в окно, пока глаза не закрываются сами собой. Кеша ложится в постель и думает о папе. Он видит далёкий край, где тепло и растут бананы; море волнуется и золотится в солнечных лучах; матросы моют палубу, напевая веселую песню. Он ясно видит: там стоит папа; и вспоминает, как мама провожала его в дорогу.
«Будь осторожнее, солнце», — говорит она и тянется, чтобы поцеловать его щетинистую щеку.
Кеша открывает глаза. В комнате совсем не темно – все поверхности серебрятся, подставляют гладкие бока прикосновениям Луны. Всё молчит и внимает, когда он говорит:
— Солнце – точно нет.
