XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Когда он стоял у моей двери с букетом моих любимых розовых дельфиниумов, я все поняла. В этом миг мое сердце готово было выпрыгнуть из груди. Но я боялась. Боялась сделать шаг, два.

В голове был вопрос: “Как все это произошло?” Я помню, что изначально это было глупым интересом. В этом богом забытом городе я искала значение слова несчастье. Ведь только поняв, что такое несчастье, ты обретешь счастье. А это всегда было целью моей жизни. Обрести счастье. Я переезжала из города в город. Общалась с людьми, а потом напрочь разрывала с ними хоть какие-то контакты. Каждый раз из города я уезжала со слезами на глазах. Я даже сама себе не могу объяснить, почему я так поступала. Почему я бросала друзей и уезжала далеко-далеко.

Тут я познакомилась с так называемой “плохой компанией”. Я видела их стеклянные глаза. Кроме выпивки, их ничего не интересовало, и самое главное, они никак не хотели это изменить. Возможно, у кого-то и проскакивала такая мысль, но она быстро забывалась у них после очередного стакана. Именно в тот миг я и поняла, что такое несчастье. Честно, хотела уже уехать из этого города, я уже чувствовала, как он тянет меня на дно. Но вдруг увидела его.

Он был не такой, как они. Его глаза потухли, но в них еще были искры, которые могли превратиться в огонь. Тогда я решила, что не дам этим искрам потухнуть, я позволю им сверкать ярче звезд.

Я долго пыталась сблизиться с ним. Но я лишь имя его узнала спустя сотни моих безуспешных попыток. Джеймс. Это имя было прекрасно. Узнав его, я наслаждалась каждым его звуком. Оно, казалось, так хорошо подходит этому парню, что я не могла налюбоваться Джеймсом и его именем.

Помню его раздраженный вздох, когда я наконец добилась его имени. И помню его удивленный взгляд, когда я сотню, нет, тысячу раз произносила его имя. Джеймс. Джеймс. Джеймс.

Потом мы стали с каждой новой встречей узнавать друг друга лучше и ближе. Он спрашивал меня о чем-то незначительном. А я интересовалась в ответ, тоже чем-то мелочным. Но только это он так думал. Я же считаю, что мелочей в жизни не бывает. Каждая мелочь на самом деле это такая большая вещь.

Мы узнали любимые цвета друг друга, любимые телепередачи, поспорили насчет того, кто лучше — Том или Джерри. Ах, споры — это было мое самое любимое. Тогда я не видела Джеймса-неудачника, как он сам себя нарек, я видела Джеймса. Джеймс. Джеймс. Джеймс.

Мы говорили на более или менее нейтральные темы. Мы никогда не касались прошлого друг друга, что, казалось, устраивало нас обоих. Рядом с ним, даже напившийся в хлам то ли Боб, то ли Майк не имели значения. На самом деле я вообще ничего не помню про ту компанию. Я помню лишь его. Его во всех своих проявлениях.

А потом. Потом он спросил, что я здесь забыла. В ответ я лишь спросила его то же самое. Он больше не спрашивал меня об этом в течение двух недель. А потом. А потом мне пришлось тащить его пьяного к себе домой. Потом идти в аптеку покупать лекарство.

Тогда он мне все и рассказал. Рассказал о смерти своего брата- близнеца. О том, что он боится возвращаться к родителям, зная, что они видят в нем не его. И не будут больше видеть Джеймса, они всегда будут видеть Эдварда. Как он нашел эту компанию, где всем плевать, кто ты. И вообще, все про тебя забудут в первую минуту.

Рассказывал о том, что в детстве завидовал брату, который был успешнее, ярче его. А он всегда был лишь его тенью всегда. О том, что все путали его брата с ним и только поэтому признавались ему в любви. Как было больно ему после каждого раза слышать не своё имя, а Эдвард. Эдвард. Эдвард. Это имя приносило ему такой дискомфорт, что мы решили не произносить его вслух, по крайней мере, точно не сегодня.

Потом он мне рассказывал страшные, очень страшные вещи. О том, что мечтал заменить своего брата, мечтал, чтобы того не было. Как рвал все фотографии, на которых они были вдвоём. А когда мечты сбылись, как сильно он рыдал над его кроватью и просил прощения.

Он рассказывал, а я плакала. Плакала, прощая все его грехи. Прощая его за все. Прощая и утешая. Потом мы обнимались и плакали вместе. Мне была так плохо за него. Я удивлялась, как он мог в одиночку такое пережить. Как он сейчас еще может говорить об этом.

После той ночи мы сблизились ещё сильнее. Мы часто гуляли. Просто по парку. Держась за руки, но никто из нас не вкладывал в это никакого пошлого умысла. Держались, обнимались. Он находил утешение в моих объятиях. Я никогда его не осуждала. Когда его уволили с работы, я плакала вместе с ним, а потом вместе с ним искала работу.

Он часто называл меня своим ангелом. Говорил, что недостоин моего появления в своей жизни, когда стоял на коленях передо мной. Когда смотрел на меня своими карими глазами. Когда обнимал меня, словно боясь, что я исчезну. Я была для него кем угодно, но только не Элизой. Надеждой, ангелом, маяком. Но не простой и обычной девушкой — Элизой.

Летом мы вдвоем поехали в леса. Мы катались на лошадях, ели ягоды и грибы. Танцевали под дождем, пока остальные укрывались в палатках. Смеялись. Шли по следу кабана, а потом, увидев его, визжа, убегали прочь. Мы лазили по деревьям и даже соорудили качели. Это были волшебные качели, которые сломались, когда он решил тоже покататься одновременно со мной. Мы много смеялись тогда. Также мы следили за стаей птиц. Прыгали по лужам, а потом пытались даже поплавать в реке. Но она была такая холодная, такая пустая… Мы больше в ней не плавали. Я видела, как разгорается огонь в его глазах и, честно, вновь и вновь плакала. Он никогда не поймет почему. Он наконец-то простил себя.

До сих пор помню, какой у него был тогда смех. Его нельзя было назвать бархатным или красивым. Да и голос тоже. Но только в привычном понимании этого слова. Мне же видится красота во всем. И в его дурацком и несуразном смехе тоже. Когда он то становился похожим то на лошадь, то на птицу. Зато счастливый.

Мы ушли из этой компании. Ну как ушли, мы просто больше не приходили. Я видела, как на моих глазах строится жизнь другого человека. Как он кирпичик за кирпичиком выкладывает свой фундамент. Как с каждым днем растут его амбиции и мечты. Как теперь он мечтал о новой машине, о своей собственной квартире. И это были не просто мечты. Он устроился на работу, на подработку.

Мы все еще продолжали встречаться. Каждый день после его работы, на выходных. В один из дней мы впервые поговорили обо мне. Он спросил, почему я не работаю, откуда у меня вообще столько денег. Я тогда рассмеялась. Ох, милый Джеймс. Мне не нужны деньги, никогда не были нужны. Я живу на пособие по безработице. Иногда устраиваюсь на неофициальную подработку. Устроиться на работу — это значит самостоятельно привязать себя к месту. К одному и тому же, а оно мне вскоре наскучит. Он не понял меня. Ну и ладно, главное, что я понимаю его.

Он дарил мне подарки, но я не принимала ни одного. Он хотел поблагодарить меня за то, что я появилась в его жизни. Я же говорила, что пусть за это благодарит судьбу, а не меня. Он всегда после этого смеялся и так крепко меня обнимал. И я его тоже обнимала.

Мы часто говорили о жизни и дискутировали на разные темы. Он хотел уехать из этого города, я тоже. Его сдерживала работа. Меня ничего не сдерживало. Хотя, Джеймс уже начинал искать работу в другом городке, но ничего не находил. Его это неимоверно злило. Я видела, как огонь в его глазах, под стать хозяину (либо выделять оборот с обеих сторон, либо вообще без запятых) гневно плясал из стороны в сторону. Иногда даже ненадолго потухал. Это было самое страшное. Видеть, как из-за такой мелочи огонь может потухнуть. Пусть на пару секунд, или миллисекунд. Но потухнуть.

Я успокаивала его. Выслушивала его крики, а потом он смотрел в мои глаза и успокаивался. Он найдет работу в том городе, что будет нужен ему. Я в этом уверена. Раз сейчас не может найти, то найдет потом. Это же жизнь. Тут, к сожалению, нельзя все рассчитать заранее, как любит Джеймс.

Ох, Джеймс, я люблю его. Люблю его. Люблю его. Один раз я исписала всю свою страницу в дневнике лишь одним словом — Джеймс. Джеймс. Джеймс. И это самая прекрасная страница в моем дневнике. Я потом еще несколько раз целовала эту страницу, оставляя на ней остатки своей ярко-красной помады.

Я писала ему стихи, которые дарила на каждой воскресной прогулке. Они были про разное. Одни были полны нежности, а другие полны стойкости и уверенности в его силах. Некоторые даже не имели рифмы, а другие достойны были выйти в самых лучших сборниках. Но все этих стихи я посвящала ему — Джеймсу. Джеймс. Джеймс.

Мне было плохо в этом городе. Я задыхалась здесь. Темнота поглотила этот город. Мне не в силах его очистить. Лишь люди сами могут это сделать. Но они не хотят. Те, кто мог бы, хотят уехать. А остальных все устраивает. Я не виню никого из них. Но я не могла тут находиться. Если бы не Джеймс.

Я умоляла его уехать. Говорила рискнуть, бросить работу. Уехать из этого города. Мы найдем жилье, я все устрою. Поехали. Только поехали. Поехали из этого города. Но к таким переменам он был не готов. Он извинялся долго и муторно. Мне кажется, всю ночь. А я сидела, кивала и слушала его. Его хриплый голос. Он говорил, что не готов к таким резким изменениям. Что не может просто взять и уехать из этого гниющего города. Тут у него ведь есть и небольшая квартирка и работа. Он приводил еще много аргументов. Но я не слушала его. Я простила его еще тогда, когда он не начал извиняться.

И вот сейчас он здесь. С букетом цветов. Моих любимых. Дельфиниумов. Розовых. Руки невольно задрожали, но я все же открыла ему дверь.

Сегодня нужно было оплатить аренду за следующий месяц. Сегодня я уже должна была уехать. Но я все еще стояла здесь и смотрела на него.

—Это тебе, — промямлил он и протянул букет.

Я поспешно поблагодарила и поставила букет в вазочку, сделанную из бутылки. Он чего-то ждал, и я тоже ждала чего-то.

—Не хочешь прогуляться? — произнес он, аккуратно взяв меня за руку.

—Да, конечно, — ответила я, борясь с желанием одновременно убежать и поцеловать его со всей страстью.

Мы долго шли в тишине. Я знала, куда мы идем. Это было предсказуемо. Парк. Вечер. Идеально для типичного признания в любви. Идеально выверенная формула. Любимые цветы.

И вот мы остановились у лавочки влюблённых. Мне хотелось кричать. Нет. Нет. Нет. Милый Джеймс. Ох, милый Джеймс, за что ты так со мной.

— Я тебя люблю, — тихо прошептал он, смотря в мои глаза.

Ох, как я тогда хотела ответить ему взаимностью. Ох, как мне хотелось подойти и обнять его, прижать к себе крепко-крепко. А потом поцеловать и никогда не отпускать. Любить его самой нежной любовью. Встречать каждый вечер с работы, ходить вместе с ним каждый день на прогулку. А на этой прогулке размышлять о будущем, которое, может, и не наступит у нас. Мы бы переехали в другой город. Такой же спокойный, как и этот, но более перспективный, как бы сказал Джеймс. Мой милый Джеймс никогда не умел ценить мелочи жизни.

Но я молчала, и он тоже молчал.

Молчали и смотрели друг другу в глаза, боясь пошевелиться. На моих глазах появились слезы. Я не отвечу ему взаимностью, точно не сейчас. Может потом, позже. Позже. Позже.

— Нет, — лишь смогла произнести я, отчего его глаза немного потускнели. Я боялась, что его огонь померкнет. Но этого не произошло.

Ох, как я извинялась тогда про себя, милый Джеймс. Как я хотела заплакать тогда. Упасть тебе в ноги и схватить тебя. Чтобы и у нас тоже наступило то светлое будущее, где все жили долго и счастливо. Но не со мной у тебя оно будет. Точно не со мной.

— Что? — произнес он, по всей видимости ожидая услышать что-то другое.

Вспомнилась страница с его именем. Джеймс, Джеймс, Джеймс, Джеймс. Ты стал моим лучом. Мои поиски счастья наконец закончились. Ты и стал моим счастьем. Но как же больно расставаться с тобой. Но я буду несчастна рядом с тобой, ведь ты будешь несчастен рядом со мной. Джеймс. Джеймс. Джеймс. Я люблю тебя. Всегда любила.

— Я люблю тебя, но ты меня нет, — теперь слезы ручьем текли по щекам, а на лице появилась грустная улыбка.

Он озадаченно посмотрел на меня, пытаясь понять, шучу я или нет. О милый Джеймс, если бы ты знал, как мне было больно, возможно, ты бы не простил себя никогда, хотя вряд ли бы понял, что именно причинило мне боль. Ты потом все поймешь. Я уверена. И будешь корить себя за столь опрометчивый поступок. Потом. Сейчас твой разум еще слишком затуманен мною.

— Элиза, я люблю тебя и хочу провести с тобой всю свою жизнь, — но я лишь отрицательно покачала головой, всхлипывая после каждого его слова.

— Нет, ты любишь не меня, — он хотел было что-то возразить, но я закрыла его рот своей маленькой ладошкой. — Послушай меня, послушай меня! — взмолилась я

Он внимательно наклонил голову, как делал каждый раз, когда сгорал от нетерпения, но ему приходилось сидеть на одном месте. Я ухмыльнулась от такого милого зрелища, но боль в сердце не утихла.

— Я очень люблю тебя, будь моя воля, я бы вместе с тобой убежала далеко-далеко из этого города и провела бы с тобой всю свою жизнь. Но ты не готов, не готов быть со мной. Ты хочешь быть не со мной. Ты видишь меня не Элизой. Ты меня видишь спасительницей, ты чувствуешь себя должным мне. Не зная, что мне дать взамен, ты хочешь подарить мне свою любовь. Но это так не работает. Невозможно заставить себя любить человека! Можно лишь внушить это себе, что ты и сделал.

Он не перебивал. Я видела, как он прикусил губу, чтобы не сказать ничего лишнего. Когда я закончила говорить, мы еще помолчали. Минут десять или тридцать. А потом он произнес.

— Как мне сделать так, чтобы ты поверила мне?

Ох, милый Джеймс. Я хочу верить тебе. Хочу верить тебе каждой клеточкой своего тела. Но ты ведь лжешь мне и себе. Причем ложь твоя чистая, такая чистая, что с лёгкостью сошла бы за правду.

Я с жалостью посмотрела на него. Ох, милый Джеймс. Ты ничего не смыслишь в любви. Для тебя, ничего не знавшего о любви, все кажется ею. А это не так. Точнее, так, но в любовь ты вкладываешь другое понятие. Понятие, опошленное людьми. Любовь всюду, но то, что ты принимаешь за любовь, нет.

— Я уеду сегодня из этого города. Прошу, не ищи меня. Я сама не знаю, куда поеду. Ох, милый Джеймс, даже это знание мне не под силу, — я боялась. Боялась, что он снова упадет на колени. Что вновь посмотрит мне в глаза и я не увижу в них того огонька, который я видела. Слова невольно вырвались из моего рта. – Если любишь меня, по-настоящему любишь, то приди сюда 16 февраля, я буду здесь ждать весь день и всю ночь, если потребуется. Ты только приди, и тогда я буду твоя, только твоя, — он схватил мою руку и поцеловал ее так, словно это было самое дорогое, что было в его жизни.

— Я приду, обещаю, — произнес он в полутьме.

И, если честно, мне хотелось ему тогда поверить. И, наверное, все же хотя бы мое сердце поверило ему. А значит, и я ему поверила

Он не пришел…