XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

  Я открыл глаз. Увидел в окошке солнышко и потянулся как кот, который получил все, что хотел. Немного полежав с самодовольной и полной наслаждения улыбкой, я подумал, насколько прекрасно весеннее солнце! Ведь оно может прогнать зиму, которую, к несчастью, многие ненавидят и презирают, не видя, насколько она идеальна и красива снаружи, и не понимая, что у всех, кто идеален снаружи, обычно горький ком внутри.

  Слегка поразмышляв не совсем пробудившимся умом, я скинул лоскутное одеяло и поменял свое лежачее положение на сидячее. Мне очень захотелось зевнуть, но у меня опять куда-то подевался рот. Пришлось встать и начать поиски. Так как с самого моего пробуждения у меня по каким-то обстоятельствам исчез еще и глаз, то я решил начать поиски именно с него. Ведь так будет проще искать рот. Все мое тело после долгого и всепоглощающего сна было настолько расслабленным и опухшим, что я еле ходил по комнате. Я с некоторым удовольствием шаркал ногами и в момент наивысшего скопления сил катался в тапочках по скользкому полу.

  Порывшись в ветхом комоде, заглянув за занавеску, посмотрев на люстру, отодвинув кресло, я так и не нашел свой глаз. Постояв посередине комнаты с выражением лица, будто я ловлю муху или думаю о самых важных вопросах мира, я вспомнил об авоське. Вчера я положил пустую авоську на рабочий стол. Может быть, там спрятался мой орган? С оживленным глазом я подошел к столу, и, действительно, мой второй глаз был в авоське. Странно как-то. Не понимаю, как мой глаз оказался именно там? Неужели ночью он выпрыгнул из моей орбиты и полез в авоську? Ведь ему нужно было преодолеть такой трудный путь, чтобы добраться до этого злосчастного пакета из веревочек! Это остается загадкой, как загадка Сфинкса. Чтобы достать глаз из авоськи, мне пришлось потрудиться. Тяжело было заполучить скользкий предмет из веревочного пакета, который мне никогда не нравился. Сначала я хотел его достать из дырки, которая была ближе к моему глазу, но глаз оказался больше, чем я ожидал. Тогда я взял его через большое отверстие, куда обычно кладут продукты. Я достал свой глаз, посмотрел на него умиляющим взглядом, слегка погладил его и хотел сдунуть с него пылинки, но я забыл про неуловимый рот, который ускакал от меня ночью. Мне скорее захотелось найти его. Я попытался вставить глаз в свою орбиту, но от нетерпения он у меня выскользнул и покатился прямо к коту Бонапарту, стоявшему на пороге моей опочивальни. Кот его понюхал, посмотрел на меня, словно я самый редчайший идиот, улыбнулся, а затем начал играть с моим глазом. С моим любимым глазиком! Бонапарт начал катать его лапой и бегать за ним, как за мячиком. Боже мой! Что побудило Бонапартика катать мой глазик!!! За что он так со мной? Мне совершенно не понравилось такое отношение кота к моим органам. Мне пришлось гоняться за котом, ибо мой глаз мог во что-нибудь врезаться и сильно пострадать. Бонапарт оказался быстрее, чем я думал. Но что же мне делать, ведь с моим весом «невозможно победить Бонапарта»  Я, чуть нагнувшись и выдвинув руки вперед, начал гоняться за котом вокруг ковра, лежавшего посередине комнаты. Кот настолько увлекся, что закатил мой бедный глаз прямо под кровать. Он снова посмотрел на меня, как на идиота. Я в ответ гордо поднял свою обидевшуюся голову и расположил руки на бока. Прошла минута. Я до сих пор стою неподвижно в кутузовской позе с одним глазом. Бонапарт не выдержал и сказал:

-Ну что стоишь, доставай шарик.… Ой, пардон, глаз…

  Я хотел ему кое-что этакое ответить, но опять забыл про отсутствие рта. Я опустился на корточки и посмотрел под кровать. Глаз был далеко от меня. Так как я не худой человек, мне пришла в голову идея достать его скалкой, которая почему-то была под рабочим столом.  Пыхтя, кряхтя, с горем пополам я достал долгожданный глазик. Кот, до сих пор стоящий на том же месте и наблюдавший за мной, мне поаплодировал и с ехидной улыбочкой ушел на кухню. Немного обидевшись на ироничное поведение Бонапарта, я вставил в орбиту свой глаз и решил начать поиски рта. Я ходил по всей квартире. В опочивальне его не было, в ванной его не было, в коридоре его тоже не было. Куда же он мог пропасть, ведь вчера перед сном я спокойно зевнул и пожелал коту спокойной ночи? Пока я пробуждался, размышлял, сидел на постели, искал глаз и искал рот, я сумел проголодаться. Зайдя на кухню, я увидел Бонапарта, и на душе стало потеплее. Он, сидя за столом, читал утреннюю газету и попивал кофе.

-Слушай, ты не знаешь, куда подевались мои очки? В этом доме все пропадает! – воскликнул кот, отложив свеженькую газету на стол и упершись вдумчивым взглядом куда-то в потолок, как бы пытаясь вспомнить куда делись его очки.

  На вопрос Бонапарта я лишь пожал плечами, так как сказать я ничего не мог.

— А, забыл, ты же и рот свой потерял! Хотя кого я упрекаю, я и сам теряю все и всегда – ответил кот.

  Бонапарт продолжил читать, а я с легкой досадной ноткой подошел к холодильнику, дабы увидеть там рай. На полках сияла красная лопающаяся икра, блистала жареная курочка, расфуфыривался бисквитный торт. Кое-где в холодильнике была даже припрятана бутылочка игристого шампанского, холодного, шипящего… Я посмотрел рот в кастрюле с борщом, в чайнике, в вазочке с конфетами, и в итоге не нашел своего рта. Я присел напротив Бонапарта, подстелил под свою голову ладонь и громко-прегромко вздохнул, устремив свои глаза на пол.

-Я, кстати, блинов испек. Они на холодильнике – сказал кот, похваставшись своими кулинарными способностями и своей заботой обо мне.

  Я лишь снова громко вздохнул и посмотрел на вкусные блины, я уже точно знал, что они вкусные. И вдруг я увидел, что между этими самыми вкусными блинами лежит, как ни в чем не бывало, мой рот! Я прыгал, громко мычал и радовался, что наконец-то я его нашел и  теперь спокойно смогу позавтракать. Кот ошарашенно посмотрел на меня, затем на блины. Встав со стула, он медленной походкой, напоминающую человека, который что-то доказал и удовлетворился этим, подошел к кухонному гарнитуру, прилегающему к холодильнику, взял тарелку с блинами и посмотрел на нее, качая головой и вздыхая.

-На вот, держи свой рот, только прошу, говори столько же, сколько и несколько минут назад! – промолвил кот и протянул мне долгожданный рот.

  Я прикрепил свои пухлые губки к их законному месту и облегчительно выдохнул большое количество воздуха.

— Ну все! – сказал я, хлопнув громко в ладоши и потерев их друг от друга так, что Бонапарт немного подпрыгнул – теперь можно и поговорить, и покушать.

— Только говори поменьше, да и кушай, а не то вот, смотри, какое пузо ты себе отъел! Ладно, садись, будем обедать.

  Ох, простите, забыл представиться. Меня звать Павел Григорьевич Афанасьевич Абдулов Гаврила Романович Щеткин.

  Наверное, вам бы стоило описать мою внешность. Ведь вы, мой почтительный друг, мне очень дороги, поэтому я хочу быть у вас в представлении. Бонапарт называет меня жирным, но это не правда, я всего лишь пухленький. Хотя, вы знаете, нет! Я жирный! Именно! Да, это слово отлично подходит для описания моей фигуры, да и всей моей жизни! Я ненавижу ложь, обман. Ведь это грязь, порок, или как говорят верующие, грех! Поэтому перед вами в особенности я постараюсь быть честным! Так вот, я жирный. Да, очень жирный. Ходить дома я люблю в пижаме, подаренной мне на Новый год от Бонапарта. Волосы у меня коричневые, а вот глаза, не поверите, голубые! Глаза мои, кот говорит, добрые. Они часто, почти постоянно, сияют какой-то любовью ко всему на свете! Работаю я, кстати, богемой, а если быть точнее то скульптором. Работу я свою люблю и уважаю. Стараюсь максимально вложить в нее всю свою душу! Я с детства любил лепить разные фигурки, но я никогда не подозревал, что это станет моей профессией! Ведь люди обычно занимаются тем, что им не нравится!

  Зарабатываю я мало, точнее вообще не зарабатываю. Никому не нравятся мои скульптуры, говорят, что не такой сейчас требуется, никому не нужен смысл, глубина и качество скульптуры, главное, чтобы народ она забавляла. Именно поэтому приходится брать деньги на жизнь с давно накопленных мною денег. Их, конечно, мало, а вот я какой-то большой получился. Это очень-очень странно, и если человек скажет, что Земля круглая, то это будет сверхстранным.

  Позавтракав хрустящими маслеными блинами, я должен как обычный человек пойти на работу и вечером прийти весь запыхавшийся и усталый. Но я ведь скульптор, поэтому я пошел играть с Бонапартом. Нет, нет, нет, я никак не хотел оскорблять скульпторов! Вы что! Я же к их числу и отношусь, я не могу относится к своей профессии так халатно. Просто я – это я, и лишь поэтому я пошел играть. Кот сидел в спальне. Он очень обрадовался, поняв, что сейчас я с ним поиграю.

  Спустя час игры с Бонапартом, кот остановился, посмотрел на меня строгим взглядом и сказал:

— Так, богема, иди работай.

   От этих слов мне стало больно на душе. Грязный, горький комок неожиданно появился в моей толстом горле, сердце съежилось, тело онемело. Вот так чувствуется боль. Я просто не понял, как мой любимый кот заставляет делать меня то, что я ненавижу? Нет, создавать скульптуры я люблю больше жизни, но это гадкое слово «работа» выводит меня на грусть. Как он может предавать меня? Как он может считать искусство скульптора работой? Работа – это труд, не приносящий удовольствия, вот как я это понимаю. Я никогда не буду трудиться на ничтожной работенке, получая низенькую зарплату, и не получая от этого великое удовольствие. Я и без этого не очень много зарабатываю, тогда зачем же мне работа, которую я буду ненавидеть. Нет, никогда! Я никогда не понимал, зачем люди встают очень рано, идут угнетенные на свою жалкую работенку, с мыслью: «Когда же закончится этот день?» Сидят там, разбирая какие-то бумажки, а потом идут домой: усталые, угнетенные, униженные начальством. Придя домой, они ужинают и ложатся спать с мыслью: «лучше б завтрашний день не начинался». И так происходит ежедневно, ежемесячно, ежегодно, вечно у многих людей. Я получаю в ваянии самое главное – радость и удовольствие в отличие от этих бедных людей. В каждую скульптуру я вкладываю столько любви и радости, что сам иногда плачу или летаю в душе в завершении каждой работы.

  После такого отношения Бонапарта ко мне я решил лечь на пол и зареветь, чтобы кот увидел, что мне не понравилось то, что он сказал. Но Бонапарт проговорил заранее ещё раз:

-Работать, нюня!

   После этого Бонапарт ушел с гордо поднятой головой. Тогда я побежал за ним и начал кричать: «не уходи, прошу тебя». Но кот сильно хлопнул кухонной дверью прямо у меня перед носом. Я очень рассердился на него и в этой скандальной растерянности я не знал что делать. Тогда я пошел обратно в спальню, лег на мягкую постель и уснул…

   Мне снился плохой гадкий сон. Словно ко мне пришел римский император Веспасиан, который забрал моего кота, чтобы убить его в Колизее для забавы зрителей. А потом этот шутник выстрелил мне стрелой прямо в лоб. А самое странное, что я ничего не мог поделать, потому что кровь лилась фонтаном из моей хрупкой головушки.

   Я проснулся в полночь и долго не мог отойти ото сна. Увидев, что мое туловище лежит на кровати, а голова, от которой я увидел это, висит на люстре. Моя левая толстенькая нога тоже не была на своем законном месте, она нагло торчала из шкафа. Моя правая нога вообще валялась на полу! А руки были, слава богу, прикреплены к туловищу. Я естественно ничего не мог поделать, и мне пришлось звать Бонапарта, несмотря на его гордость. Когда я крикнул в первый раз, моя голова на люстре немного пошатнулась. Я боялся, что она совсем упадет, поэтому не стал кричать вновь. Бонапарт понял, что у меня опять неприятности, и прибежал ко мне на помощь. Он иногда меня сильно обижает, но на помощь придет всегда!

  Кот закатил глаза, тяжело вздохнул и, не обращая на меня никакого внимания, стал помогать мне собираться. Он взял стремянку, полез на люстру, достал мою голову, взяв её пастью за волосы, и кинул ее на кровать. На это я возмущенно сказал:

-Поаккуратней! Мне вообще-то больно!

   Кот, опять не обращая на меня никакого внимания, полез за моей ногой в шкаф, а когда Бонапарт достал ее, то снова кинул мой орган на кровать. Кот принес мне и правую ногу. Я сам прицепил себе все части тела.

   Должен вам признаться, я сам не знаю, почему у меня отлетают органы куда хотят и когда хотят. Но началось это очень давно. Однажды я целых две недели после «настоящей работы» ходил по Невскому проспекту. В один «прекрасный» день, после того, как на меня наорал мой коллега, который старше чином, но младше человечностью, я решил погулять подольше, подумать о жизни, ее смысле и прочих неприятностях. Но, как и принято в Петербурге, пошел сильный дождь, гроза и другом-градом. Мне пришлось спрятаться от ливня в открытой галерее Гостиного двора. Я ходил, бродил и с каждым шагом я чувствовал себя все хуже и хуже. Внутри меня словно вспыхнул пожар, разошедшийся по всему телу, я весь горел, но снаружи мне было холодно, словно тысячи мячей вонзились в меня. Холодный пот пробрался на мое лицо, я начал трястись и вдруг… Я увидел посередине открытой галереи одинокого кота. Он сидел и смотрел на меня таким взглядом, будто знает меня всю жизнь и просит помочь ему. Кот был интересной расцветки: весь темно-черного цвета с рыжими наклонными полосками на мордашке и рыжим хвостом, напоминающие огненное пламя. Такой расцветки я никогда ни у кого не видел. Я взял кота, укрыл его в мое черное пальто и пошел домой. Он посмотрел на меня как на спасителя…

  Что-то я совсем ушел от главного вопроса, ностальгия… На следующий день, после того, как я взял к себе домой Бонапарта, я сильно заболел гриппом и мне было очень плохо. Я лежал в постели, и за мной ухаживал кот. Однажды я чихнул, и мои сопли полетели куда-то в пространство и вместе с ними полетел мой аккуратный носик. Я тогда очень сильно испугался и закричал, но рядом никого не было. Бонапарт ушел за газетой на улицу. Я схватил свой нос, который валялся у меня в ногах и как-то попытался прикрепить его на свое место. Он прицепился ко мне быстро, как магнит к холодильнику. Поэтому я успокоился и старался так сильно не паниковать. С тех пор у меня стали отлетать и другие органы, однако я к этому привык и смирился. После долгой болезни я выздоровел, уволился с этой гадкой работы и начал заниматься тем, что мне нравиться – ваянием.

  Итак, когда голова и нога были прицеплены, я решил рассказать Бонапарту мой сон. В ответ я услышал лишь недоброжелательные возгласы:

— Веспасиан был в Древнем мире! Он уже давно умер! Ты окончательно сбрендил?

— Нет! Это знак судьбы. Знаки очень важны в жизни человека. Надо срочно уезжать из этого города. И поскорее. Не хочу умирать и не хочу потерять тебя.

— Кусок идиота.

    Спустя время, набравшись сил и зарядившись новой целью, я решил чем-нибудь заняться и потом уже поехать в Рим. Я встал, выпил чашечку вкусного горячего кофе, который приготовил мне Бонапарт, и пошел обратно в свою комнату. Взяв большой кусок камня, началось мое творение. Когда скульптура была закончена, то на пьедестале я на ней выцарапал слова «Никогда не брошу, никогда не бросит». Я накрыл скульптуру бархатной синей тканью и весь в поту и с улыбкой на лице позвал Бонапарта. Через пару минут с мокрой тарелкой и полотенцем на плече пришел Бонапарт и сказал:

— Что ты хочешь, небось, опять что-то потерял?

— Нет. Подойди ближе, пожалуйста.

   Кот подошел поближе вытирая тарелку. И вот я скинул ткань с моей скульптуры. У Бонапарта упала тарелка из лап прямо на пол и разбилась, а сам он с открытой пастью промолвил лишь «мяу». Скульптура изображала нас с Бонапартом. На ней я крепко обнимал кота. Всю душу и любовь я влил в эту скульптуру, чтобы передать дружбу, великую дружбу млекопитающего, никому ненужного животного, и сумасшедшего, никому ненужного меня, Щеткина. Бонапарт подошел поближе и прочитал надпись «Никогда не брошу, никогда не бросит»

— И это правда, Щеткин! Ты сумасшедший любимый человечик! – дрожащим голосом выкрикнул кот.

   Бонапарт заплакал, наверное, впервые в своей жизни. Он выбросил тряпку и обнял меня за ногу, до  туда, до куда он смог дотянуться. Я встал на корточки и по-человечески его обнял. И в это же время сказал:

— Помнишь мой сон? Так вот, я еду в Рим, в Колизей, я там убью Веспасиана и не дам ему убить тебя! Чтобы это мне не стоило, я поеду туда, а потом обязательно приеду, и все будет хорошо. Я обещаю это, мы с тобой будем гулять, вместе делать скульптуры, надеюсь, ты поможешь? Все будет прекрасно, осталось лишь убить императора-шутника. И потом я обязательно приеду, ты не беспоко… – но тут Бонапарт меня прервал.

— Нет, не пущу, никогда. Не дури! Веспасиан уже давно умер. Ты совсем пропадешь там без меня. Что за ерунда! Не пущу!

— Иду я, право.

— Не пущу!

— Имею право жизнь твою спасать

— Спаси вначале свою, а мою я и сам спасу. Не пущу!

— Имею право, не глупи. Поеду я. Лишь эту скульптуру не продавай. Она мне дорога.

— И мне теперь.

— Не разбей ее и не продавай. Береги себя и не давай римским войскам прорваться в нашу квартиру.

— Не дури!

— Не давай прорваться…

-Ох, глупец, глупец.

   После этого я взял сумку, кинул в нее все необходимые вещи, и пошел к выходу.

-Дурак ты, Щеткин! Вот не впущу тебя, и все – сказал кот, перекрыв дверь собой.

-Прости, вернусь, и дружба наша вечна.

  И вот я в Риме. Прекрасный мерзкий город. Ведь он таков красив и страшен. Сколько здесь людей, они такие интересные и скучные. Люблю я Рим, ненавижу Италию! Не хочу ничего и покупать, и есть, и спать, и мыться. Хочу одно –  убить Веспасиана!

  Я приехал в Рим в два часа ночи. Было темно и страшно. Я кинул сумку в кусты, чтобы она мне не мешала драться. Шел дождь, иногда гремела гроза. Мне было очень страшно идти: в ночь, в дождь, в Колизей, к Веспасиану. Ноги мои дрожали, словно желе. Но я должен был отстоять честь кота!

   И вот я в Колизее. Это страшное, громоздкое и жестокое место меня испугало полностью и я выкрикнул: «Веспасиан» сразу, чтобы потом не сумневаться. Я крикнул так, что моя шея чуть не отвалилась, и я крикнул так громко, что даже сам от себя такого не ожидал. Никто не вышел, лишь мое эхо было слышно. И я крикнул еще раз: «Выходи, подлый трус! Ве-спа-си-ан!» Я зря это сказал, ведь в этой ситуации трусом был я. И вдруг, я услышал медленные, важные шаги. Человек приближался все ближе и ближе. И вот уже показалась его тень. Мне стало так плохо, что вот-вот я мог упасть в обморок. Шаги все приближались и приближались, становились уже близкими. И вот, я увидел этого человека. Тит Флавий Веспасиан. Этот лысый шутник хотел убить моего кота! Я его ненавижу!

— Убью тебя! – выкрикнул я с привкусом испуга

— Здравствуйте, кто вы вообще такой? Как вы смели меня потревожить?

— Павел Григорьевич Афанасьевич Абдулов Гавриила Романович Щеткин.

— Тит Флавий Веспасиан. Чего надобно?

— Убить вас.

— С какой целью?

— Защитить Бонапарта.

— Какого? Наполеона? Так он, как и я уже давно умер. Дорогой, Щеткин, за новостями мира я слежу.

— Нет! Друга моего.

— Аа, ясно, как звать друга твоего?

— Бонапарт.

— Имя говорю!

— Бонапарт! У него нет имени, это кот.

— Бонапарт? Не Наполеон? Бедный приятель, Наполеон, за что ему такое наказание? Кота назвали в честь Бонапарта!!!

   И тут мерзкая рожа Веспасиана покрылась таким смехом, при котором каждому человеку становится до глубины души обидно и отвратно. Он смеялся, хватался за живот и щурил свои круглые римские глазки. Я не выдержал усмешки какого-то Веспасиана и с криком бросился на него. В итоге я упал на землю грязного Колизея.

— В чем дело? – спросил я

— Да в том, дорогой мой, что я мертвый. Я уже как много-много лет назад умер.

   Тогда я решил не слушать слова этого негодяя и накинулся на него еще раз…

   Я открыл глаза. Не увидел в окошке ни солнышка, ни дождя, никакого явления природы. Я увидел лишь решетку на окне. Какие-то белые стены, без картин, совсем пустые. В комнате были лишь кровать, да тумбочка. Я начал рыдать  и биться в истерике. После моего крика какие-то три тетки в белых халатах  пришли в эту комнату и кольнули мне что-то в руку. Мое тело стало расслабленным, а тяжелые веки стали опускаться как занавесы в театре…

   На следующий день я увидел все то же самое, но уже не стал кричать. Тетки сами в то же, примерно, время зашли и сели на стулья вокруг кровати. Одна тетка была жирной и мордастой. Она была похожа на свинью. Когда она смеялась, то она издавала звук хрюканья. Ее рыжие короткие волосы были настолько омерзительны, что мне хотелось блевать (на нее). Другая была, наоборот, очень худая, костлявая и без мяса. В ней словно были только кожа да кости. Мне казалось, что если она крикнет, то от нее ничего не останется, она просто развалится. Я её буду называть «мышкой». Третья тетка была совсем омерзительна. Она была и ни худого и ни толстого телосложения. Но лицо, такое лицо не каждый день встретишь. Словно её тошнит, и она одновременно съела три лимона. Она морщилась, наверное, двадцать четыре часа в сутки. Её тонкие губы были покрытые коричневой, точно гнилой, помадой. В каждом предложении, которое она произносила, какое-то слово была так высоко сказано, что наверное у всех людей вяли уши. Она была злая, кислая, мерзкая.

— Где я? Где Веспасиан?- спросил я

— Кто это такой? – спросила у своих коллег «свинья»

— Где Бонапарт, дайте мне Бонапарта! Бонапарт!

— Му-му-мужчина, успокойтесь. Вы в психиатрической больнице №42. После вашего тяжелого гриппа вы впали в кому и четыре месяца пролежали здесь. Если у вас по-по-потеря памяти, то это очень плохо. Вы Павел Григорьевич Щеткин, работаете в департаменте чиновником. Если вас не устр… – это говорила «мышка», но я не мог слушать это вранье и прервал её.

— Женщина, что за ерунда. Где Бонапарт, где мой друг, верните мне моего друга!

— Так, молодой человек. Не надо повышать на нас голос. Нам нет дело до вашего друга. Если вы хоть ещё раз пикнете, то мы в вас ведем нужный укол.

  Прошло еще два месяца. Я пытался вести себя аккуратно, чтобы поскорее уйти из этого ада. Мне сказали мой адрес, где я обычно проживал, так как я уже не знал, что еще могло измениться. Я наконец-то увижу моего кота. Он, наверняка, ждет меня, он, наверняка, сберег мою скульптуру. И вот, я вставил ключ в замочную скважину, повернул его, и дверь в мою квартиру отворилась. Я закричал: «Бонапарт, я вернулся, как и обещал». Я кричал, а отклика не было. Бонапарта тоже не было. Бонапарта вовсе не было, никогда. Получается, я всю это выдумал? Я же не просто Щеткин, Я Павел Григорьевич Афанасьевич Абдулов Гавриила Романович Щеткин. Я скульптор. Не может быть, я не чиновник. Нет, я не буду ходить в депертамент. Где же Бонапартик, где он? Но Бонапарта я так и не нашел. Я зашел в свою спальню и увидел фигуру, покрытую синей бархатной тканью. Это была моя скульптура с котом. Я заплакал и упал на колени. Господи, за что мне это? Где же мой друг? Я не мог потерять друга! Видимо, я обычный человек, который каждый день должен ходить на каторгу, и у которого нет любимого кота. Я не хотел соглашаться с этим, но пришлось. Другого такого кота нет на свете. Я обещал вернуться, и я вернулся, но к кому? Куда? Зачем? Я хотел обнять Бонапарта, но его не было. Я зарыдал так сильно, словно фонтан тек из моих глаз. Я упал на пол и вдруг увидел под кроватью какой-то блокнот. Я достал его и открыл страницу, на которой была поставлена закладка. Там была следующая запись:

  «Сегодня я взял к себе домой кота. Но все получилось очень плохо. Я ужасно себя чувствовал. Мне пришлось открыть злосчастное окно. Но я отошел, потому что меня вырвало. А когда я вернулся в свою комнату, то кота в ней не было. Он спрыгнул. Он упал…»

  Всю свою жизнь я вспоминал кота. Я ходил на работу каждый день с мыслью: «Когда же закончится этот проклятый день?» Приходя домой, я ужинал один, никто не ел со мной рядом, никто не говорил со мной. Я просто кушал, и ставил перед собой подушку, думав что это Бонапарт. Мои органы почему-то были на   месте. Мне это не нравилось, ведь когда они отваливались, я не был полным Щеткиным, я был копией Щеткина, я был кем-то похожий на Щеткина. Я понял, что вечного ничего не бывает. Но в сердце, я всегда верил в то, что Бонапарт существовал, и что чиновничья работа – это временный сон, а жизнь с Бонапартом и с тем, что я скульптор – вот это моя настоящая жизнь. И я буду в это верить всегда, всегда!

                                                                                                                                      КОНЕЦ