В высоком дубовом шкафу стояла кипа записных книжек известного писателя Матвея Ритова. Каждая из них хранила в себе самые первые идеи произведений. Но одна записная книжка выделялась среди остальных. Будучи самой древней обитательницей этого шкафа, она, однако, почти не скапливала на себе пыли, и, несмотря на потрепанные временем страницы, особенно ценилась.
В самый обычный день на журнальном столике появилась новая записная книжка. Зелёный цвет её обложки совершенно не походил на угнетающий болотный цвет, к которому не то что прикоснуться, взглянуть не хочется, а, наоборот, привлекал своей свежестью и чистотой. Пустые, ничем не запятнанные, пепельно-белые идеально ровные листы, казалось, вполне могли бы, подобно зеркалу, отразить пойманный свет солнечным зайчиком. Удивительно крепкий переплет громко похрустывал при каждом открытии записной книжки. Однако она бы ничем не отличалась от партии таких же новых записных книжек в магазине, если бы не одна деталь, означающая некоторую индивидуальность представленной особы.
На первой странице записной книжки отчетливо виднелась ровная каллиграфическая уверенная надпись:
«Желаю удачи в написании книги!
От Михаила Ильича юному любознательному Матвейке»
Эту удивительную надпись книжка приобрела на какой-то писательской
встрече. Это обстоятельство не сильно её интересовало, однако позволяло
ощутить собственную важность и даже некоторое превосходство над
остальными. Но ещё более удивительным стало то, что после этой надписи
книжка стала меняться, причём так резко и быстро, что не всегда удавалось
понять, что происходит.
Сначала было очень странно. На чистейших листах стали вразброс появляться какие-то следы. Это были даже не всегда слова, даже не всегда разумно существующие сочетания букв, иногда просто хаотичные, резкие штрихи, которые, разумеется, не могли не настораживать записную книжку:
«Почему я меняюсь?»-думала она- «Что за странные пометки остаются на мне…»
Ее новые, чистые листы приобретали странный, несуразный вид. И если сперва это происходило медленно, вдумчиво, ручка с трудом преодолевала твердую поверхность новой бумаги, то потом книжку все больше «обсыпАло» такими порциями идей и вдохновения. Страх. Перечеркнуто. Индивидуальность. Подчеркнуто. Мир — Большими буквами.
Эмоции книги
Дальше стало гармоничнее. Разбросанные по страницам слова начинали стрелочками соединяться во что-то большее. «Жил на свете человек, который отличался от остальных…» Разрозненные идеи стали обретать форму. «В серо-голубых его глазах выражалась единственная страсть: высказаться, писать во что бы то ни стало…» Теперь эти изменения внешности перестали так пугать книжку.
«Быть может, этот мир не так уж опасен… А я…я еще стану красивой, привлекательной книгой…» — думала книга, и листы ее слегка колыхались.
«Высыпания» стали не только более равномерными, но еще и гармоничными, ведь, объединяясь, они образовали причудливые узоры:
Д-А-Р Р-А-Д Р-А-Д-А-Р
ВО-ЛО-С С-ЛО-ВО
ПЕРОБЛИКРАСОТАВТОРИСКРЫЛОГОНЬ
Но уже спустя несколько дней марафонского забега ручки, книжка стала приобретать все более болезненный, истощенный вид. Ровные и складные предложения подвергались жестоким «порезам», на смену гармоничным абзацам приходили «чернильные дыры», обложка книжки бледнела от беспрестанных правок. Наступил кризис. Пальцы, запятнанные синей пастой, варварски вырывали «израненные» зачеркиваниями листы, комкали и бросали, комкали и бросали… Записная книжка не сдавалась.
«Да разве так можно? Только недавно я стала хорошеть, как с этой красотой стали жестоко расправляться… Не позволю!» — недоумевала книжка, раздувая страницы.
Крепкие листы высокой плотности не позволяли ручке не только, расправляться с уже написанным, но и мешали писать новое. Острые края бумаги старались как-нибудь порезать, ранить беспощадные пальцы. Но пальцы с ручкой не отступали, продолжая уничтожать, черкать, рвать на мелкие кусочки труд многих часов.
Ступор.
Апатия.
«Рассказ не идет…» — сказал голос.
Несколько дней тишины. Пустоты. Ничего.
Совершенно. Абсолютно.
Но вдруг… Ручка с особой нежностью прикоснулась к тонким, нежным страницам, и плавно, но уверенно стала выводить буквы. Идеи не канули в Лету. Они остались в сердце!
«Неужели я вновь обрету гармонию?» — подумала записная книжка – «Ах, как прекрасны эти ровные строки!»
С новой силой заиграло желание жить, существовать, творить, писать. Одна за другой строчки появлялись на листах. Каждая мысль находила для себя нужную форму и тут же отображалась на бумаге.
Один абзац. Страница. Текст…
«Страх дебюта. Матвей Ритов» Эти и другие большие романы стояли рядом со старой, тоненькой записной книжкой, листы которой уже давно обветшали, переплет практически рассыпался, обложка затерлась. Но даже среди новых, свежих, объемных книг она не терялась, она занимала свое настоящее, соответствующее ей место.
