Настенный светильник в виде четверть-сферы моргнул. Остальные семь ламп работали так же безукоризненно, как и в тысячах поездок до этого. Прямо под этой лампой лежал саквояж, оставленный неизвестным пару станций назад и так и не забранный им. Подмигивание лампы почему-то очень озаботило единственного пассажира этого купе. То, что он был единственным пассажиром, тоже спокойствия не добавляло — час пик, соседние купе забиты, а в этом никого.
Ничего по-настоящему странного не происходило, и поезд тронулся. Равномерный стук колес должен был бы убаюкивать, но спать ему не хотелось. Ни есть, ни спать, ни поболтать, даже размышлять не хотелось. На часах 13:34. Поезд отправился четырнадцать минут назад. Кондуктора не было, билеты никто не проверял.
Он вышел из купе. Тихо. Подошел к соседнему купе. Еще тише. Даже естественный шум поезда будто стал тише. Озноб, никак не связанный с температурой в вагоне, вынудил его вернуться в купе.
13:38. Поезд замедлился. Сейчас будет остановка на десять минут. Может, хоть на станции кто-то будет, это редко и необъяснимо как возникшее чувство одиночества требовало заглушить себя хоть каким-то разговором с разумным существом. 13:40. Поезд остановился. За окном никого не видно. Он вышел на перрон. Никого и ничего. Пусто.
Вернулся в купе. Шторы на окне почему-то были закрыты. Он осторожно открыл их. Человек. Человек, смотрящий на него. Он встал и чуть-чуть отошёл от окна, приближаясь к двери. На лице человека за окном не двинулась ни одна мышца, но взгляд все еще был устремлен на него. Что-то в этом взгляде лишь усилило чувство одиночества. В человеке на перроне не было тепла, он будто и не человеком был.
Он выбежал из вагона наружу. Человека не было. Все так же никого. Пусто. Вернулся в купе. Человек все еще стоял на том же месте. Вновь выбежал на перрон. Опять никого.
13:59. Поезд отправляется через минуту. Он вернулся в купе. Человек стоял там же. Поезд тронулся. Человек оставался на своем месте. Взгляд все так же сверлил его, но ни сам человек не поворачивался, ни лица не поворачивал. Следующая остановка через двадцать минут.
В вагоне стало еще тише. Поезд вообще будто перестал шуметь, он изо всех сил напрягал слух, чтобы услышать, как стучат колеса.
Двадцать минут шли одновременно долго и быстро.
14:18. Поезд замедляется.
14:19. Он прикрыл глаза на минутку.
14:20. Поезд остановился. Он открыл глаза. Шторы снова закрыты. Открыл их. На перроне тот же самый человек. Он уже не вышел на перрон — понял, что это не имеет смысла. Вместо этого он впервые взглянул на человека в окне. Абсолютно спокоен. Черное драповое пальто, кожаные перчатки, котелок. Лицо не без морщин. Губы сомкнуты в тонкую линию. Глаза. Водянистые, большие. Но было что-то еще. Он вгляделся в них. Радужка. Ее не было. И зрачки. Квадратные.
Он быстро моргнул три раза.
После первого раза человек повернулся к нему спиной.
После второго тот полностью исчез.
После третьего исчез и перрон вместе со всей станцией. Вместо нее появился лес. Из кипарисов.
Он пошел к нему.
Кипарисы росли очень близко к друг другу. Пробираться между ними было бы трудно. Но в одном месте они расступались. Он шагнул туда.
Внутри дышалось невероятно легко. Из места, где кипарисы расходились в стороны, начиналась тропинка, петляющая так, что нельзя было понять ее направление. Он пошёл по ней. Тропинка раз пятнадцать меняла направление и в итоге завела его в самую чащу. В чаще этой стоял двухэтажный белый дом с кирпичной башенкой. Рядом со входом стоял горящий в такое необычное для горения время, как 14:15, фонарь. Он позвонил в дверной звонок. Дверь открылась сама по себе. Внутри его ждал длинный коридор. Он пошел по нему. Коридор тянулся на сто, двести, триста, четыреста метров. Наконец, слева появилась дверь. За ней была спальня. Вдруг из двери напротив входной выбежал шаман, запрыгнул на кровать, закричал как ворона. Увидав гостя, шаман широко открыл глаза и бросился обратно за дверь. Он хотел было последовать за ним, но дверь исчезла. Зато появилась справа. Зайдя в нее, он обнаружил себя в гостиной. Напротив входа висели часы — 14:00. На кушетке, стоявшей напротив двери, сидел огромный ворон в костюме. Увидев вошедшего, он встал и поклонился.
– Где я? Что это за место? Что происходит?
Ворон широко-широко раскрыл глаза, улыбнулся или сделал клювом что-то, что должно было означать улыбку, достал листок и карандаш из внутреннего кармана костюма, положил их на стол и жестом пригласил гостя к нему.
Тот сел на кушетку, взял карандаш и повторил свои вопросы в письменном виде.
Ворон подобрал листок, пробежал одним глазом и бережно положил в карман.
– Благодарю вас, мистер Вандерлин. Вы дали нам величайший дар за всю историю — имена. Теперь вы можете пройти в эту дверь, чтобы вернуться.
Не дождавшись ответа гостя, возникшая из ниоткуда дверь открылась, понеслась на него и втянула в себя.
Он оказался в своем купе. Саквояжа, оставленного кем-то, не было. Лампы были выключены. В соседних купе кто-то шумел.
13:34. Поезд тронулся четырнадцать минут назад.
***
Ворон стоял перед шаманом держа в руках пепельницу. Он указывал на нее пальцем и говорил: “Пепельница”. Затем указывал на ее содержимое и говорил: “Пепел”. Одновременно с этим шаман вникал в мысли, переносимые вороном, привыкая переносить другим имя, а не смысл чего-то сущего.
