Он утром проснулся мёртвым,
вот только — никто не слышит.
Он немо пошел в контору,
вздохнувши, поправил крышу,
желавшую улететь.
Ему опротивел свет,
и звук, и дожди в метель,
и ветра пустая речь,
и микроволновая печь.
Он много чего хотел:
бумаги все к чёрту сжечь,
скорее сбежать от всех,
собак и простых гиен,
не жить чтоб до выслуг лет,
исчезнуть в кричащей тьме,
и пленкой тогда осесть
бензиновой на воде:
совсем обратиться в цвет
и красок живую смесь,
как эти Моне с Мане.
Хотел бы на рейс успеть,
последний, что в пункт «Успех»,
как самый голодный — есть,
дышать, пока силы есть,
стать крыльями в мотыльке,
тузом козырным в игре,
живым в коматозном сне,
как птица в окно влететь,
разбиться, собрать, сгореть,
ожить и пересмотреть
судьбу от начал в конец,
ни в чём, никогда, нигде,
не отказать себе.
Бумаги же точно — сжечь.
Он утром проснулся мертвым,
вздохнувши поправил крышу,
вот только — никто не слышит
души умиравшей шёпот
***
Я любил, я ненавидел, я дышал.
Надо мной раскинул руки весь автовокзал,
подо мною слёзы неба — лужи, кислота.
Чьи-то шапки, чьи-то куртки,
все — и без лица.
Рваные клочки тетрадки — летопись моя —
В ней картины вьются, будто
лживые слова
Лет пустых и одиноких ровно тридцать два
Расскажи, почём гитара
и почем талант?
Льётся концентрированный ужас бытия,
и кричат надрывным хрипом кошки да и я.
Как все чашки перебьются, перебьюсь и я.
Может быть, сама нормальность —
бред, болезнь, мираж?
Надо мной расправил крылья город из стекла:
Задохнешься здесь в толпе и…
не придёшь назад.
***
Город был до горла заполнен
переломанным вдрязг автопромом,
перетертыми в пыль людьми.
И здесь каждый, когда один,
на три четверти —
неврастеник
до тихих и звонких истерик,
до рассудка мгновенной потери,
до истощения сил,
в остальном — меланхолик был,
тот, который давно испил
до дна шепчущий свой звон молений.
Город без срока годности,
без наречённого имени,
с виду до сладости миленький,
временный, как пустырь,
ощетинился пестрой злобой,
чьей-то руганью за стеной,
плотью неба и мертвой водой,
серым смогом дышал и бил,
ведь никто никому не дорог
и никто.
никого.
не любил.
