XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Вера знает о верности и преданности с самого детства. Она видела глаза матери, когда та смотрела на отца; чувствовала в каждом её движении — неловком ли, нечаянном ли; слышала в каждом её слове, когда она говорила с ним, то успокаивая, то наоборот, находя в себе силы спорить, хотя это было величайшей наглостью. Преданность отражалась у матери в глазах ярким огоньком надежды и веры в отца, в то время как его взгляд был пуст и холоден. Мама говорила ей, что такое бывает – брак по расчёту; говорила, что он не виноват, но Вере, маленькой Вере, было больно за мать потому, что всю свою жизнь ей только и оставалось, что наблюдать, как её любимый человек растворяется в толпе, даже не оборачиваясь. Не говоря на прощание ни слова. Не говоря ни слова о том, что любит её мать, потому что ложь отец ненавидел.

Вера на протяжении всей своей жизни будет помнить момент, когда в их дом придут незнакомые люди – тихие и безмолвные. Она читала в книгах, что обычно гонцы, которые приносили плохие вести, были именно такими, но судьба, видимо, решила дать ей шанс испытать всё на себе.

Эти люди говорили, что её отец герой, что страна гордится им, но Вера плохо их слышала. Она смотрела на мать, чтобы запомнить этот миг, запечатлеть его в памяти – миг, когда в сияющих глазах погас тот самый огонёк. Её отец был хорошим человеком и погиб героем в великой войне против Наполеона, но настоящим героем Вера считала свою мать, потому что он даже не обернулся на прощание – ушёл тихо. Возможно, он знал, что случится. Возможно, всё-таки отец любил мать, потому что так ей было проще пережить его смерть. Возможно, всё вместе – это Вера узнаёт тогда, когда сама выходит замуж, потому что раньше она клялась, что никогда не полюбит, чтобы не мучиться, как мать. Алёша рвёт все принципы на части, врываясь в её жизнь маленьким ураганом, постоянно твердящем о справедливости и лучшей жизни.

Её соседка, Машенька, однажды сказала ей:

— Это ничем хорошим не закончится, душечка. Когда-нибудь ты поймёшь это, милая, потому что, право слово, нельзя в открытую говорить такие вещи, которые говорит Алексей Иванович. Поговори с ним, милая, пусть подумает хотя бы о тебе, — сказала она тогда, поглаживая свой живот.

Машенька была её ровесницей, но мужа своего не любила. Зато любила поговорить на любые темы, и если честно, Вера сама не поняла, как разговор о том, что своего будущего сына она назовёт Ванечкой, перешёл в мягкие намёки о том, что Алёше следует делать. Вера тогда посмеялась и забыла.

На дворе был 1825 год.

Вера тогда ещё не знала, что очень скоро, пророчество Машеньки сбудется. Не знала, что Алёша, верящий в справедливость, снизойдёт до такого, что выйдет со своими товарищами на Сенатскую площадь 25 декабря. Не знала, что она скоро будет обивать каждый порог, чтобы увидеть его хоть одним глазком, а после и вовсе примет сложное решение – за ним и на край света, и в мир иной, и в Сибирь.

Вера тогда ещё не знала, что умрёт спустя два года от жестокой болезни; не знала, что её Алеша будет с ней до самого последнего мига. Вера тогда ещё ничего не знала, спокойно попивая чай, слушая Машеньку и наблюдая за пламенем в камине, оно казалось ей невыразимо красивым.

Единственное, о чём знала Вера – так это о верности, и этого было вполне достаточно.

***

Тогда ещё не изобрели кинематограф, но если об этой женщине сняли фильм, то в нём не было бы ни капли правды. В фильме у неё было очень счастливое детство, где матери не приходилось всю жизнь смотреть отцу в спину. Они собирались вечерами в гостиной, где её мать читала стихи, очень красивые, душевные – про любовь, небо и необузданную стихию. В это время отец смотрел на маму с нежностью, замечая крошечные морщинки у глаз.

Он бы не погиб, не умер героем. Отец лично дал ей своё благословление на брак с Алёшей, и они жили долго и счастливо, потому что Вера попросила бы его не ходить на эту площадь, и он не пошёл. Через год она родила бы Алёше сына – удивительно-красивого маленького мальчика, с такими же светлыми и справедливыми глазами, как и у отца.

В этом фильме они даже умерли в один день, в окружении внуков, прожив долгую, счастливую, насыщенную жизнь и ни секунды не жалея о том, что настал этот момент. Они бы вспомнили Машеньку, сын которой стал другом их сыну. Они бы вспомнили и самого Ванечку, глядя на резвящихся детей. Они были бы верны друг другу до последнего мгновения.

Иногда фильм так искажает реальную жизнь…

***

Оля знает о смерти столько же, сколько Вера знала о преданности – всё, без исключения. Это немудрено, когда ты работаешь в госпитале, а на дворе только 1943, когда раненых и убитых столько, что устаёшь считать. Оля даже больше не плачет, когда на её руках умирает кто-то. Её больше не тошнит, когда она глядит на загноившуюся рану незнакомого солдата и врёт, тихо приговаривая:

— Всё будет хорошо, ты только потерпи немножко.

Оля привыкла, и это немудрено, потому что когда смерть близко, у тебя два выбора: либо привыкнуть, либо умереть, а Оле безудержно хочется жить, потому что письма от Кости идут исправно, и она ждёт каждого, с упоением перечитывая старые. В какой-то момент они теряют связь, но судьба помогает им, когда Оля спасает очередного незнакомого солдата, вытаскивая его чуть ли не с того света.

Его зовут Лёня, он улыбается через силу, а когда она случайно упоминает в разговоре Костю, выясняется, что Лёня его знает. Наверное, это благодать Божья. Но смерть везде. На каждом шагу. Иногда Оле кажется, что костлявая дышит ей в спину. Иногда ей страшно, когда она ползёт в окопы под перекрёстным огнём за очередным солдатом, но страх – это нормально, так им постоянно говорит врач. Иногда она всё-таки плачет, когда не успевает и находит солдата мёртвым. В такие моменты у неё внутри взрываются звёзды и гибнут целые миры, но она переживает это.

Через силу, осторожно, но переживает, лишь изредка молясь:

«Господи, если ты слышишь…»

«Господи, если ты есть…»

Война – это очень страшно. Так говорил ей отец. Так говорил ему его отец. Так говорит его отцу его отец – дед Иван, который познал войну на своей коже, потеряв в ней и отца, и мать Машеньку, потому что спасти их у него не получилось. Так сложилась судьба, что они погибли. А у Оли единственный, кто остался – это Костик, который бороздит просторы неба на своём самолёте, защищая свою страну, и девушка так гордится им, так гордится!

Ей так хочется, чтобы он ею тоже гордился, потому что она спасает жизни в этой пучине бесконечных смертей. Ей так хочется, чтобы он ею гордился, что она сама не понимает, как у неё под ногами взрывается граната.

Оля знала о смерти всё – как люди умирают, как близкие скорбят по ним, приходя на кладбище. Оля знала о смерти всё, но у неё даже могилы нет, и Косте, который дожил всё-таки до заветного 1945 года даже цветы принести некуда.

Такое случается.

***

И о таком, конечно же, снимают фильмы. В них Оленька возвращается домой, к родителям, на родную улицу, в родной дом. Дома чисто, светло, и, кажется, что никакой войны вообще не было, просто девушка выбежала погулять с подружками и вернулась спустя четыре года, слегка повзрослевшей, но всё такой же доброй и милосердной.

Спустя месяц вернулся Костик – соседский мальчишка, чьи письма она хранила под подушкой, как величайшее сокровище. Они бы поженились, Оля смогла окончить школу, а Костя сразу же пошёл работать, чтобы обеспечить свою семью.

Война, конечно же, оставила на них след. Оле бы снились умирающие солдаты, которые протягивали к ней свои руки, прося о помощи; или просто смотрели на неё жалостливыми глазами потому, что у многих эти руки были ампутированы. Косте снились бы огненные всполохи в небе, самолёты противников, горящие ярким пламенем, и собственное бессилие, потому что так войну не закончить.

Это были бы просто сны. Когда ты выжил, это не имеет значения, потому что тогда ты больше всего начинаешь ценить жизнь и людей, которые тебе близки. Оля и Костя познали бы это на себе.

В фильмах иногда изображается такая жизнь, которую мы бы хотели присвоить себе.

***

Настя знает о героизме столько же, сколько Оля знает о смерти. Её отец – герой. Люди, в рассказах отца о войне – герои. Страна – героическая. Настя всё знает о героизме, поэтому с раннего детства мечтает сделать что-то такое, что поможет людям. Она защищает девчонок во дворе от нападок мальчишек; она кормит бездомных собак (втайне от отца, который жутко боится за неё); она всегда говорит правду, но вот быть героем у неё почему-то не получается.

Из всех рассказов отца о войне ей нравится, если честно, только один, потому что другие пронизаны грустью и безысходностью. Отец рассказывает ей о том, как медсестричка спасла ему жизнь, когда он уже думал, что надежды нет. Настя знает, что героиню звали Оля, или, как ласково её называли друзья – Оленька. У Оли были светлые волосы и грустные глаза, и она помогла стольким людям! В те моменты, когда её отец, Леонид, рассказывает о девушке, Настя будто видит её собственными глазами – ангела, появившегося из неоткуда среди этой бесконечной череды смертей.

Иногда девочке кажется, что её отец даже был чуточку влюблён.

Или ни чуточку.

Главное – это то, что она хочет быть похожей на неё.

Так продолжается до 1961 года, пока у Насти не появляется новый герой. У героя сияющая улыбка, лучистые глаза, в руках у него шлем, и сам он как будто соткан из справедливости, когда, не раздумывая ни секунду, говорит всему миру: «Поехали!» Героя зовут Юрий Гагарин, и, глядя на его портрет в газете, Настя решает всё окончательно и бесповоротно.

Ей 11 лет, но она уже твёрдо знает, что станет великой лётчицей и спасёт столько людей, что однажды, когда о ней напечатают в газете, какая-нибудь другая одиннадцатилетняя девочка увидит её и тоже всё для себя решит. Насте непросто.

Хотя бы потому, что она девушка, но изматывая себя длительными тренировками, она чувствует, что становится ближе к цели с каждой секундой, с каждым прожитым мгновением, потому что небо манит её. Оно такое разное, но вместе с тем – вечное. Она знает, что когда-нибудь умрёт она, умрут её будущие дети, а вот небо останется. Об этом ей твердит и её друг, Пашка, который тоже мечтает стать лётчиком.

— Оно останется, когда никого не будет, — вот что он говорит.

Настя полностью согласна, потому что уже завтра она пройдёт медицинскую комиссию, потом подаст документы и будет учиться, потому что девушка знает о героизме всё. Как и то, что не все становятся героями. Так иногда случается, что оказывается – у тебя больное сердце, тебе летать нельзя, категорически запрещено.

Иногда такое случается.

Настя только задаётся одним единственным вопросом, беспокоящим её:

«Почему именно со мной-то?»

Небо издевательски молчит в ответ.

***

Фильм о ней исказил бы реальность, потому что в фильмах героем может стать каждым. Она всё также росла с отцом Лёней, не зная даже, кто её мать, потому что отец не любил об этом говорить. Всё также увидела бы Юрия Гагарина и захотела бы летать. У неё было бы прежнее сердце – больное, которое не выдержало полёта, но Настю это не могло остановило.

Может быть, ей помог друг Пашка. Каким-нибудь образом они бы скрыли результаты медицинской комиссии, и она, притворившись абсолютно здоровой, поступила бы туда, куда хотела. Во время тренировок у неё кололо сердце, но она терпела, потому что мечта стать героем – это гораздо больше, чем обычная мечта. Здесь больше ответственности, больше желания – и это прослеживалось в каждом её вздохе, в каждом ударе больного сердца.

А потом Настя стала лётчицей. Небо было у неё прямо над головой, и в первый раз прикоснувшись к собственному самолёту, она испытала неописуемый восторг, потому что пришёл этот миг – момент истины, момент исполнения мечты. Настя стала героем. И погибла, испытывая новый самолёт, прямо как Юрий Гагарин, потому что сердце всё-таки взяло своё, и как бы мы не пытались обмануть судьбу, она всё равно нас догонит, прижмёт к стенке и позовёт свою подругу-смерть.

Судьба и смерть всегда ходят рядом, но это неважно. Потому что в фильме какая-то одиннадцатилетняя девочка прочитала статью о героине – Насте, и всё для себя решила.

Иногда фильмы побуждают нас к решающим действиям.

***

Ира знает о мире столько же, сколько Настя знала о героизме. У этого слова много значений, и Ира понимает каждое. Даже её имя – это мир. А ещё мир – это антипод войны, а ещё – это планета, а ещё – это место, где живут люди, и этот список можно продолжать до бесконечности.

«Мир – это всё», так говорит Ира, отчаянно желая, чтобы так и было. Пашка, её муж, только смеётся на такие заявления, говоря, что она у него дурочка. Ира в такие моменты только фыркает:

«Конечно, Пашка – лётчик, ему легко говорить, когда он защищает его, этот мир, а вот сама она ничего не может сделать, и это до ужаса обидно».

Ира торопится. Торопится настолько, что однажды, повинуясь отчаянному желанию, спеша куда-то, чтобы помочь (сама не зная куда), сбивает с ног женщину. Ей в тот момент так стыдно, что она готова провалиться сквозь землю, но женщина смеётся, говоря:

— Всё хорошо. Вы молодые, вечно куда-то спешите, а мне спешить некуда.

Ире хочется возразить, что скоро ей стукнет тридцать, и какая она уже молодая, но женщина уходит, напоследок выкрикивая, что её зовут Лада.

— Лада, – значит «милосердная».

Почему-то Ира запоминает её. Может быть, из-за редкого имени, может быть потому, что имя Лада такое же необычное, как и имя Эллисон для русского человека.

На дворе 1970, и люди в СССР живут более или менее счастливо, но Ира знает, что за много километров от её родного города недавно была акция протеста; знает, что погибло четверо, защищая мир и спокойствие.

Ира знает о мире всё. Возможно, именно поэтому, закрывая глаза, она видит, как перед толпой солдат, выполняющих приказ, стоит хрупкая девятнадцатилетняя девочка, держа в руках цветок. Она говорит им:

— Цветы лучше пуль.

Говорит в тот самый момент, когда они в неё стреляют.

Ире так жаль Эллисон Краузе, но она ничего не может с этим делать. Она просто надеется, что кто-то окажется смелее неё и повторит слова молодой девушки о том, что цветы лучше.

Такое тоже бывает. Ты знаешь мир со всеми его недостатками, жестокостью, безжалостностью, которая совершается в нём, но на этом всё и заканчивается. Знать мир – не значит пытаться сделать его лучше. Для этого нужна любовь к нему.

***

Об Ире бы сняли фильм – уже позже, спустя много лет, а может быть, даже веков. Фильм о ней сняли точно не в СССР, потому что это протест против устоев, и не стоит забывать о цензуре, которая бы просто не пропустила подобное кино в массы. Но вот его сняли, и получился шедевр, потому что каждый бы проникся тем, как Ира жила – отдавая себя миру и забирая себя у своей семьи. Это был грустный фильм, смотря который особо сентиментальные заплакали бы, когда Ира говорила:

— Прости меня, Паша. Я выбираю мир. Я всегда бы выбрала мир.

Это был грустный фильм, в котором не было бы ни капли правды, но людям нужно это знать, что кто-то любит этот мир и готов постоять за него.

Возможно, в самом конце, Ира оказалась бы на месте Эллисон Краузе, на месте тех других девушек и юношей, которые когда-то в попытке сохранить то, что им дорого, рискнули пойти против системы. Возможно, Ира бы плакала от несправедливости, глядя на автоматы, целящиеся ей прямо в грудь. Она раскинула бы руки в стороны и крикнула:

— Я люблю тебя, мир!

Она бы умерла очень красиво, и Паша носил бы на её могилу ромашки – её любимые цветы. Иногда становится очень обидно, что фильм, к сожалению, – высшая форма лжи.

***

Она знает о чём-то столько же, сколько…

Постойте-ка, ничего она не знает. Ни собственного имени, начинающегося то ли с Н (Надежда?), то ли с В (Вера?), то ли с Л (Любовь?), ни героических поступков Веры, Оли, Насти и Иры. Она может прочитать об этом в учебнике истории, в котором не будет этих имён, только слово с обобщающим значением, например, жены декабристов. Все эти имена – просто история, и ей до жути обидно, потому что за каждым именем скрывается нечто большее, чем просто человек – может быть, герой; может быть, предатель, может быть – просто верная женщина.

Её бабушка Лада постоянно повторяла ей:

— Люди – удивительные создания. В нас столько всего заключено, что кому-то жизни не хватает, чтобы раскрыть всё. А кому-то жизнь кажется слишком долгой, потому что раскрывать в себе какой-то потенциал кажется этому человеку глупым. Всё от нас зависит, милая.

Она любила бабушку, и любит её до сих пор, потому что Лада была тем самым примером удивительного человека. Лада – означает милосердная. В ней самой ничего такого не было.

Она предпочитает уходить молча, как отец Веры, потому что если привяжешься к кому-то, рано или поздно они причинят тебе боль – или своим уходом, который ты спровоцируешь сама, чтобы у этого человека не было причин остаться и испортить себе жизнь в бесперспективном городе; или смертью, которую ты могла бы предотвратить, но не смогла, потому что тебя не было рядом. Она предпочитает молчать о своих чувствах, как Лёня, потому что не стоит говорить о том, что принадлежит только тебе. Она предпочитает молчать о своих болячках, как Настя из фильма, потому что это бессмысленно и глупо говорить кому-то об этом. Она предпочитает быть к людям милосердной, как и её бабушка.

Ничего удивительного. Она просто пытается жить, и у неё получается.

Времена изменились? Они остались теми же. Меняются только люди, их убеждения, и ценности. У неё ведь только мечта удивительная, и, по мнению многих, несбыточная, но она им не верит. Она верит себе и верит в себя, потому что всё возможно.

Преданность, героизм, мир и смерть – это составляющие жизни. И, может быть, про таких как она никогда не снимут фильма, но ей этого не надо, потому что это так сложно – вместить целую жизнь с её взлётами, падениями, радостью и лишениями в каких-то два часа. Она не знает ничего. Просто стремится к мечте, вот и всё.

Возможно, это и есть главный секрет.

Стоп. Снято.