Прежде чем приступить к рассуждению о том, почему лингвистам больше остальных приглянулась классификация частей речи, с которой мы привыкли работать, считаю нужным определить причину возражений Щербы по поводу принятого для русского языка разделения слов по группам. Как можно четко понять, что он не согласен с данной системой? В другом случае эта статья не была бы написана.
Нужно отдать автору должное: он лишь призывает читателей мыслить нестандартно и выходить за рамки определенных границ и разграничений, решительно настроен создавать новые правила, так как предвзято относится к уже созданным. Одно из его интереснейших предложений — выделять группы слов не по формальным признакам по типу «это относится к глаголу, а это к существительному, поэтому и речи быть не может, чтобы они относились к одной части речи», а по их индивидуальным чертам и схожести слов по их признакам и качествам, другими словами — по виду их взаимосвязи (к примеру, если опираться на слова Щербы, в латинском языке имена имеют свойство глагола изменяться по лицам, и, следовательно, если рассматривать вопрос о частях речи с точки зрения их свойств, имена в «мертвом языке» можно было бы смело отнести к глаголам). На этом основании автор статьи рассматривает классификацию несколько с иной точки зрения, отличную от той, которую всякий современный человек привык принимать за постоянную истину, и уверен, что изучать ее можно с разных сторон; он ставит под сомнение любое абстрактное разделение, так как во всех формальностях привык находить подвох, и утверждает, что в данной классификации властвует относительность и «резкая субъективность». В доказательство он приводит в пример ситуации, когда особенно заметны некоторые нюансы и противоречия. Ниже указаны самые «яркие» из них:
Больше всего Щерба заостряет внимание на местоимениях, и, на самом деле, не напрасно. Обычно уходит немало времени, чтобы хотя бы понять, что они из себя представляют. Частые ошибки заставляют задуматься о причине таких недопониманий. Конечно, с личными местоимениями все довольно просто, но причины распределения по остальным разрядам и их классификация покажутся не такими очевидным. Также к словам, относящимся к данной категории, легко можно задать вопрос существительного или прилагательного «кто?/что?» или «какой?», что тоже является проблемой в их определении; по отношению к местоимениям вопросы этих частей речи тоже считаются справедливыми, и на основе этого возникают местоименные прилагательные и местоименные существительные. Так почему же вдобавок к разряду «личные» местоимениями принято считать ещё целый ряд слов, который логичнее было бы отнести к другим группам слов? Здесь может помочь ответить на вопрос самый основной их признак, а именно: «местоимения лишь указывают на лицо, но не называют его». Так звучит правило (которое чаще всего вообще не помогает, так как на первый взгляд больше отличительных черт у местоимений «второстепенных» групп нет). Для Щербы данный инцидент тоже показался весьма непривлекательной чертой:
«Само собой разумеется, что должны быть какие-либо внешние выразители этих категорий. Если их нет, то нет в данной языковой системе и самих категорий. Или если они и есть благодаря подлинно существующим семантическим ассоциациям, то они являются лишь потенциальными, но не активными…» — Такое замечание вполне справедливо для современного языка и его системы.
Наречия тоже являются весьма странной группой: сама по себе (в большинстве случаев!) неизменяемая часть речи, правописание слов в которой часто путают с правописанием слов из других. Чтобы не перепутать его с существительным, нужно удостовериться, к слову какой части речи в предложении оно относится, ведь правило, что наречие должно относиться к глаголу является постоянной закономерностью, которой нельзя пренебречь при морфологическом разборе, даже если формальное правило о неизменяемости не соблюдается, например, при образовании степеней сравнения. Вопрос «тогда зачем это правило нужно?» оставим, пожалуй, на первой строчке в списке нерешённых, помеченным особо опасным для размышления, с восклицательным знаком в скобках. Итак, ещё одно странное обстоятельство: зачастую возникает путаница и непонимание, слово какой именно части речи находится перед нами. Появляется необходимость учить помимо самих признаков ещё много правил, где и в каком контексте слово будет нести смысловую нагрузку, характерную для одной из вышеперечисленных, и, опять же, смотреть, к чему в предложении относится слово-загадка. Наречия также тесно связаны с прилагательными, за что их часто и принимают, не усвоив сути урока. Автор статьи мыслит схожим образом:
«Мы бы, вероятно, сознавали подобные наречия формой соответственных прилагательных, если бы в той же функции не употреблялось большого количества неизменяемых слов, не являющихся производными от прилагательных: очень, слишком, наизусть, сразу, кругом и т. д. Благодаря этому формальными признаками, категории являются прежде всего отношение к прилагательному, к глаголу или другим наречиям, невозможность определить прилагательным (если только это не наречное выражение), неизменяемость (однако наречия, производные от прилагательных, могут иметь степени сравнения)»
Что же насчёт глаголов? Неужели в части речи, которая, казалось бы, определяет до гениальности простую вещь — действие — тоже можно встретить странности, отражающиеся в грамматическом разборе и в понимании их функции в целом? Оказывается, с нюансами, связанными с глаголами, приходится сталкиваться гораздо чаще, чем с теми же местоимениями. Лингвист, чья статься призывает глубоко задуматься над подобными вещами, заметил следующее:
«Наконец, из сказанного выше о глаголах вообще явствует и то, что связка «быть» не г л а г о л, хотя и имеет глагольные формы, и это потому, что она не имеет значения д е й с т в и я. И действительно, единственная функция связки — выражать логические отношения между подлежащим и сказуемым: во фразе «мой отец был солдат» в «был» нельзя открыть никаких элементов действия, никаких элементов воли субъекта».
Основной смысл этого фрагмента заключается в том, что одно и то же слово может означать разные вещи в разных контекстах, случаях и даже интонациях — это есть недостаток общепринятой классификации частей речи по значению, а не по признаку конкретного слова.
И что же на выходе? А на выходе возникает противоречие одного фактора другому: если слово относится к одной части речи, то это совсем не означает, что в контексте оно будет нести соответствующую ему функцию. Отсюда прилагательные, к примеру, могут быть как определением, так и подлежащим или сказуемым; несколько групп могут объединятся в одну (такие как причастия или деепричастия), а многие слова, имеющие второстепенную роль, нельзя отнести ни к какой группе. В итоге получается много отвлеченных и абстрактных понятий, с которыми приходится мириться и которые приходится учить. Но насчет роли в предложении ещё можно понять, а вот как относиться к тому, что в языке возникает омонимия касательно наречий, предлогов и деепричастий, и это зависит исключительно от контекста или (реже) интонации? Или почему к местоимениям и существительным/прилагательным чаще всего можно задать один и тот же вопрос, а разделяет их лишь один очень формальный признак, границы которого не всегда так уж и легко заметить? А почему междометия не принято считать ни самостоятельной, ни служебной частью речи? Попробуем найти разумное объяснение.
Итак, подытожим: правила, применяемые для разделения слов на части речи, действительно для современного языка кажутся нелогичными, с чем нельзя не согласится с Щербой. Тогда отсюда возникает вопрос: почему же учёные и лингвисты, пришедшие к единому мнению о частях речи, выбрали именно такой странный путь рассуждений, полный противоречий и логических ошибок? Ведь наверняка существовали и другие мнения.
Целью дальнейшего повествования будет полностью разобраться во всех вопросах про неоднозначность данной системы, найти ответы и выявить логические связи в современной классификации. А именно: рассмотреть части речи, которые могут менять категорию в зависимости от контекста или в определении которых чаще всего можно столкнуться с некоторыми проблемами, и понять, что вызвало у Щербы столько вопросов по поводу разделения слов на части речи.
__________________
Итак, для начала разберемся, почему же слова, которые не называют предмета, а только указывают на него, определили в отдельную группу.
В древнерусском языке существовало две категории местоимений, которые носили на удивление простое и логичное название: личные и неличные. Да, подвоха здесь ждать не следует. К слову, на вопросы существительных отвечают в основном(!) личные местоимения. Но это суждение справедливо лишь для современного русского языка, так как в древнерусском 3-е лицо относилось к указательным местоимениям. Однако это не имеет особого значения, так как изменялись слова «он», «она», «оно», «они» и некоторые слова двойственного числа, которых на данный момент наблюдать не приходится, по такому же принципу.
Ну, во-первых, очень занимательная вещь — местоимение. В древнерусском оно вообще, согласно справочникам об исторической грамматике (в частности «Историческая грамматика русского языка» Борковского и Кузнецова), зачастую не имело ударения, а то и считалось второстепенной частью речи.
Но вопрос до сих пор не решён. А в любой непонятной ситуации, связанной с языком, выход один: делай грамматический разбор или изменяй по падежам. Очень часто именно в падежах кроется вся суть. Все парадигмы (словоформы) у изменяемого имени существительного строятся от именительного падежа, и изменяются лишь окончания:
И.п. статья; Р.п. статьи; Д.п. статье; В.п. статью; Т.п. статьей; П.п. (О) статье
А в личных местоимениях всё немного иначе. Именительный падеж у всех и в добавок родительный и винительный падежи у третьего лица — вообще отдельный вид искусства. В данном случае мы сталкиваемся с супплетивизмом:
И.п. я/он; Р.п. меня/его; Д.п. мне/ему; В.п. меня/его; Т.п. мной/им; П.п. (обо) мне/(о) нём
Хорошо видна разница не только между существительным и местоимением, но и между личными местоимениями третьего лица и остальных лиц. И если в первом лице, например, от остальных форм отличается только форма именительного падежа, то у бывшего указательного различны многие из них.
Причины такого «искажения» словоформ кроются непосредственно в истории языка и его так называемого «переразложения морфем». Например, можно проследить следующий процесс в русском языке:
Ему — кън ему — к нему
Интересный процесс, носящий название, уже упомянутое ранее: переразложение морфем. Причиной тому послужила преимущественно разговорная речь, а именно момент, когда разницы на слух становится не заметно: гласная в бывшем предлоге выпадает, и последняя согласная сливается с местоимением.
А ещё можно не пытаться делать из мухи слона и вспомнить, что есть и другие языки помимо русского. Возьмём тот же английский. Падежей там не осталось, смыслом слов управляют предлоги. Только вот остатки от них все же есть и в современном языке, и разные формы местоимений учить всё-таки приходится. Иначе как объяснить формы «I — me — my — mine»? У существительных таких форм не осталось, а у местоимений есть.
Получается, с местоимениями и существительными вопрос закрыт. В русском языке при изменении по падежам у местоимений меняется не только окончание, но и весь корень, в отличие от существительных. В английском же языке первые сохранили падежные формы, в то время как падежей в самом языке не осталось (притяжательный — исключение). Грубо говоря, там тоже присутствует супплетивизм. Вот тот самый индивидуальный признак и качество, которое отличает данную группу от остальных.
А как же объяснить отличие данной группы от группы прилагательных? Тут долго пришлось размышлять. Дошло до того, что, много раз повторяя одно и то же слово, обозначающее название рассматриваемой категории слов, мне в голову пришла одна мысль: местоимение. Место-имение. Место иметь… Имеют место. Они имеют место! А прилагательные не имеют. Да и существительные тоже — они лишь называют предмет или обозначают признак, а местоимения имеют только место. У них схожи черты, но сущность, получается, разная. Тут мне вспомнилась одна история, которая это доказывает:
(Телефонный разговор с бабушкой, мне 6 лет)
— Внученька, здравствуй!
— Привет!
— Я сегодня буду заезжать в магазин, тебе купить что-нибудь?
— Да! Можешь купить мне, пожалуйста, такую машинку? — имелась в виду красная машинка, которую я увидела у ребенка на детской площадке, и я стояла, показывая на нее пальцем.
— Какую машинку?
— Ну вот эту! Ты что, не понимаешь?
— Не совсем, а можешь мне ее описать? Какого цвета машинка?
— Красного, с черными колесами.
— Теперь понятно.
Как можно заметить, с первого раза невозможно было понять, какая именно машинка требовалась. Все потому что изначально для ее описания были подобраны указательные местоимения, а не прилагательные. А они не могут помочь описать предмет, когда тот не находится в поле зрения. Но могут быть полезны, к примеру, когда на столе лежит две одинаковые книги, и только собеседник знает, в какой из них лежат деньги. В таком случае указательные местоимения будут весьма кстати. Однако когда необходимо описать предмет, то только словами «этот» и «такой» не обойтись.
На некоторые местоимения, отвечающие на вопрос «кто?,»что?», действует то же правило, что и с местоимёнными прилагательными. Такие как слова «всё» и «все», например, изменяются подобно существительным, но рассуждать нужно как о местоимениях из «второй категории».
В итоге можно выделить два индивидуальных признака группы: падежные формы, отличные от других частей речи по внешним признакам, и невозможность описать предмет, если тот не находится в поле зрения собеседника (можно только сравнить с каким-то другим предметом, например: такой, как… И т.д., но если нужно добавить детали, то понадобятся слова, подразумевающие отдельный признак или качество).
_______________________
Наречие. «Признак действия или признак признака, неизменяемая часть речи, относящаяся к глаголу (от слов «на речи», где «речь» обозначает глагол) » — гласит современная формулировка. Ну, во-первых, можно придраться к словам. Не всегда неизменяемая, так как образует степени сравнения, и не всегда относящаяся к глаголу в чистом виде, так как может относиться также к причастию или деепричастию. Пример такого явления — словосочетание «ярко освещенная комната» и «качественно выполнив домашнюю работу». Такую нелогичность хочет донести Щерба, ставя под сомнение существование категории «наречия» в целом. Но причастие и деепричастие по своей сути сочетают в себе признаки глагола и прилагательного(причастие)/наречия (деепричастие). Так что, замечание справедливо, но может быть опровергнуто.
Больше всего Щерба обращает внимание на разницу между наречием, существительным, предлогом или деепричастия в разных ситуациях. От того, какой части речи слово, будет зависеть написание слова и расстановка запятых.
Например, наречие может образоваться от существительного. Тогда возникает вопрос не только о том, слово какой части речи перед нами, но и о том, есть ли у него предлог. Яркий пример слово «(на)верху». Сразу хочется спросить: «на_верху чего? Крыши? Или просто наверху, над головой?» Ответ на этот вопрос кроется исключительно в контексте. Такое явление называется «омофоны» — когда слышится одно и то же, а пишутся слова по-разному (и, как показывает практика, иногда даже являются представителями разных частей речи). И если к этому слову-загадке относится какое-то существительное в косвенном падеже, и к нему можно задать дополнительный вопрос (или же из контекста понятно, что после должно следовать дополнение), то перед нами, в большинстве случаев, существительное с предлогом. И в таком случае слова пишутся раздельно.
Забавно, но с производными предлогами всё та же история: если после него есть существительное, к которому слово относится — это уже явно не наречие. Разве что, от предлога нельзя задать вопрос, так как не стоит забывать, что сие чудо является служебной частью речи, а потому несёт в себе лишь функцию связки между словами. Кстати, производные предлоги потому так и называются — из-за того, что произошли от другого слова, будь то существительное, наречие или деепричастие, с которыми их тоже постоянно путают.
Раз уж заговорили о деепричастии, так когда дело доходит до того, чтобы выяснить, какая вообще разница между деепричастием наречием, начинается страшный сон многих школьников. Вот какой части речи слово «(не)спеша»? И как его правильно написать? А ведь у наречий то, что можно принять за предлог, входит в состав слова, а с деепричастиями работает золотое и нерушимое правило: «не» с деепричастиями пишется раздельно (прямо как с глаголами). Но даже здесь можно выделить несколько логичных закономерностей. Во-первых, деепричастие само по себе — это добавочное действие, которое легко можно заменить на обычное действие и превратить предложение с деепричастным оборотом в предложение с однородными глаголами. А с наречием такое не прокатит. Как раз тут начинает действовать его «постоянное» свойство неизменяемости (пригодилось наконец-таки). Существует ещё несколько признаков, по которым они могут быть различны, но этот больше остальных бросается в глаза.
Получается, то, что можно наблюдать в разных контекстах — просто омонимия в любом ее проявлении. Ведь у наречия, как и у других категорий, есть очень яркие черты и закономерности. Проще всего будет его выделить по тому, что оно относится исключительно к глаголу, и это отличает его от существительных и предлогов, и, не считая степени сравнения, оно всё-таки неизменяемое, что поможет спасти его от участи стать вдруг деепричастием.
___________________________
А вот если ввести запрос в интернете «какие части речи есть в русском языке» (дошло до того, что мне тоже пришлось это сделать, так как от похожих размышлений уже сам в себе сомневаешься), вам выдадут ответ, что есть самостоятельные, служебные части речи и междометия. «Почему междометия — отдельная группа?» — спросит Щерба. А я отвечу: потому что они ничего не связывают, следовательно, не несут функции служебных слов, и самостоятельными их тоже назвать трудно.
И таких примеров ещё много. Всему можно найти объяснение. У всех групп есть те самые индивидуальные и вполне логичные признаки, которых так не хватает, по словам Щербы. Но ведь попросту не существует такого «опрощения» в языке, которое бы и вправду максимально «упростило» всем жизнь. В языке есть свои процессы и единицы, такие как омонимия, связка и то, что в некоторых ситуациях нарушаются «золотые» правила — и это совершенно нормальное явление. Язык не стоит на месте — он меняется.
Статья Щербы была лишь призывом к тому чтобы научиться ставить всё под сомнение, думать, размышлять, перепроверять, искать связи и даже иногда создавать свои правила. Это необходимо. Ведь созданные правила уже придуманы кем-то, и иногда полезно пересмотреть давно устоявшиеся истины (иначе медицина до сих пор стояла бы на одном месте). И это касается всего на свете.
Задача, поставленная для повествования, выполнена: статься разобрана, опровергнута где надо, высказана другая точка зрения. Это полезно — размышлять иногда над чем-то уже совсем очевидным, ставя под сомнение очевидность этого в целом (есть одна похожая цитата из произведения Бориса Васильева: «Спорить не только можно, но и необходимо. Истина не должна превращаться в догму, она обязана все время испытываться на прочность и целесообразность»). Но разделение на части речи, предложенное знаменитым лингвистом, тоже, как выяснилось, является чем-то субъективным, и так же может носить в себе неясности и неточности. А общепринятая классификация хоть и непроста в изучении, но логична и, хоть и может подвергаться сомнениям, является одним из лучших ее вариантов.
