Я проснулась оттого, что кто-то дышал в моей комнате.
Не вздохнул, не застонал — именно дышал. Медленно, влажно, как будто легкие были полны мокроты. Я не шевелилась, не кричала. Разум работал четко: двери закрыты, окна тоже, рядом никого не должно быть.
А потом я поняла.
Дыхание было из стены.
Ветер бился в стекло, но звук был не с той стороны. Он шел от обоев — тех самых, винтажных, в палевых цветах, что я так любовно выбирала для спальни. Теперь они казались мне кожей, натянутой на что-то живое. Я поднялась, подошла ближе.
Тук. Не стук. Не удар. Тук, будто костяшкой пальца изнутри.
Я прижала ладонь к обоям — они были теплыми.
Сначала был запах. Сырость, плесень, что-то сладковатое, как испорченные яблоки. Я искала источник, проверяла все углы, даже снимала розетки. Ничего. Потом звуки. Скрип, когда в доме тихо. Шорох, будто кто-то осторожно переступает босыми ногами по полу этажом выше. Но второго этажа нет.
Этот дом достался мне от бабушки. Она очень любила его. И меня. Слишком сильно. До последнего вздоха она опекала меня, не выпускала из виду, твердила, что мир жесток, а без ее защиты я пропаду. Но после ее смерти что-то изменилось.
Стены стали дышать.
И вот я снова иду на то место. Озеро — место, в котором я часто бывала с бабушкой, здесь, в тишине между деревьями, я когда-то чувствовала себя в безопасности. Здесь же, у самой воды, она в последний раз обняла меня и прошептала: «Ты всегда сможешь найти меня здесь».
Но теперь я шла не за утешением.
Я шла за правдой.
Потому что если стены дышат, если шаги раздаются там, где их не может быть, если за обоями кто-то или что-то есть — значит, бабушка действительно здесь. И я должна была узнать — насколько буквальны были ее слова.
Тропинка узкая, почти теряется в густой траве. Я иду осторожно, ветви цепляются за мою одежду, словно пытаясь удержать. Тишину нарушает лишь шелест листьев под ногами да отдалённое щебетание птиц.
Солнце уже почти село, окрашивая небо в багряные тона. Я стояла на берегу лесного озера, вдыхая влажный воздух с примесью запаха прелой листвы. Вода была настолько спокойной, что отражала багровое небо и темные силуэты деревьев.
Буквально пару часов назад опять этот стук. Я не сплю уже очень долго.
Здесь всегда было спокойно. Но в этот раз всё было по-другому. Я присела на камень, нервно крутя в руках серебряный кулон — ее подарок. «Это хранитель памяти», — говорила она. «В нем — души наших предков». Внезапно всплеск. Я вздрогнула. «Рыба», — подумала. Но потом еще один. Ближе. В воде что-то двигалось. А потом — шаги. Мокрые, хлюпающие. Я медленно повернула голову.
На берегу, в тени, стояла фигура. Невысокая, сутулая. Знакомая.
— Бабушка?.. — прошептала я.
Тень шевельнулась. Ветви над ней скрипели, будто старые кости.
— Почему ты не можешь меня отпустить?! — крик вырвался хрипло, сдавленно, будто кто-то сжимал мне горло. Слёзы текли по щекам, горячие и солёные, но я даже не пыталась их смахнуть. — Я же сделала всё, как ты просила!
Тишина. Только это дыхание.
— Ты всегда говорила, что я должна быть хорошей девочкой! — голос дрожал, переходя в шёпот. — Я протираю пыль на твоём серванте, ношу твой кулон, живу в этом проклятом доме! Что я сделала не так..?
Ответом мне был хриплый, мокрый звук.
Как дыхание из стены.
Я убедила себя, что это она. Что она согревает дом, будто живая. Что её дыхание в стенах — это забота. Но в глубине души я знала: если попытаюсь уйти, она не отпустит. Ведь она всегда говорила: «Работа, люди — всё это тебя сломает. Ты останешься здесь. Здесь безопасно».
И теперь, даже мёртвая, она держит меня.
Ведь дом теперь мой.
