Напротив моего дома жил скрипач. Он жил бедно, в хиленькой избушке, покосившейся от времени. Часто утром он выходил из своего жилища и тяжело вздыхал, видя, что дверь снова скрипит и скоро слетит с петель. Он угрюмо качал головой, пожимал плечами и выходил на крыльцо со своей верной подругой, скрипкой. Играл он красиво. Соседские дети всегда сбегались на чувственные, ласковые звуки скрипки. И когда это происходило, душа музыканта расцветала. И играл он усерднее, отдаваясь занятию целиком и полностью. И всегда при игре, на лице его расцветала беззаботная, немного потерянная улыбка. Признаюсь, я часто видел бедствия этого человека. 25 лет отроду, он всем казался не от мира сего. Его часто за глаза называли Скрипкой. Просто и лаконично. И если честно, сейчас я и не припомню его настоящего имени. Кажется он был Петей или Ваней. Скрипка, сколько себя помню, жил на этой улице. Денег у него никогда много не водилось, а зарабатывал он в основном тем, что разносил газеты. Скрипку он не любил показывать на людях. Играл исключительно для своих и после каждого такого выступления, прятал её в прочный, но потрепанный временем футляр. Иногда, когда он чего то не понимал, он имел привычку согнутся в этакий знак вопроса, но у всей улицы он ассоциировался с музыкой и поэтому часто всем его поза напоминала скрипичный ключ. К слову, на моей улице отродясь не жило культурных людей и они с трудом могли знать, как выглядит настоящий скрипичный ключ. Я буду честным и скажу, что тоже особого представления не имел. Однажды, ранним утром, я проснулся от небольшого головокружения. Солнечные лучи слепили глаза и я решил, что мне не помешает подышать свежим воздухом на улице. Ветер тут же донес до меня тихий, приглушенный плач. Так мог плакать ребенок. Тихим, высоким, надрывным голосом. Я постоял немного, думая, что мне это померещилось, но тихие всхлипы продолжались. Я сперва подумал, что это ребенок, у которого забрали его любимую игрушку и поэтому внимания особого не обратил. Я вернулся в гостиную и сварил себе в турке горячий, бодрящий кофе. Однако жалобный плач повторялся и начал беспокоить меня. Тогда я все таки решил вмешаться и с удивлением обнаружил, что всхлипы исходят из места жительства Скрипки. Я осторожно распахнул калитку, ведущую к нему в маленький дворик. Потом приоткрыл входную дверь, замечая сидящего в углу Скрипку, тихо приглушенно плачущего. Тогда я постучал, желая исполнить хоть какие-нибудь правила приличия. Он тут же шарахнулся от меня, испуганно глядя и забиваясь еще сильнее в угол. Я пристально смотрел на него и он показался мне таким беспомощным, жалким в какой-то мере слабым. Я терпеть не мог бесхребетных людей, хотя по сути и сам им являлся. Внезапно, мой взгляд наткнулся на порванную у скрипки струну. -Так ты из-за этого так горюешь? — я хмыкнул, — почини и нет проблем. Он посмотрел меня глазами, наполненными болью и страхом. И тогда я взял в руки его многострадальную скрипку вытягивая порванную струну. Скрипач тут же приглушенно вскрикнул и из глаз вновь полились слезы. Я в недоумении положил скрипку и удалился. В тот же вечер, люди как то зашевелились, что-то заговорил о скрипке. Они говорили о том, что он не расставался со скрипкой с пяти лет и видимо поэтому так горюет. Я решил дать ему денег в долг, чтобы он починил ее, но Скрипка денег не принял и лишь слабо покачал головой. Я подумал и тут, меня как будто бы ударило током и я застыл на одном месте. А ведь я со скрипкой ни разу не говорил. Никто не разговаривал с ним. Все только слушали его игру! Он оставался безликим и никто не слышал его голоса. Меня это зацепило. Не знаю чем. Просто всю ночь думал о его горе и обо всем, что связано с музыкантом. Всю ночь не мог заснуть. Ворочался, думал. Думал, какого это е разговаривать ни с кем. Какого это любить и отдаваться ей целиком и полностью. Скрипка так мог. А я нет. За все свои 15 лет взрослой жизни я, ни одну я не любил так же сильно, как музыкант любит скрипку. Я думал. Как можно любить то, что не имеет души. Думал, вспоминал. И понял. Та ночь стала для меня как будто переломным моментом. Я понял, что душа это не то, что есть у человека с самого рождения. Это то, что дают ему люди с возрастом. Младенцу, родители отдают частички своей души вместе с заботой, лаской, нежностью. Значит и у обожаемой подруги музыканта есть душа. Я пребывал в какой — то прострации. Это было невероятно. Правда ли это? Я вскочил на ноги и судорожно накинул халат. Скрипка все еще всхлипывал. -Ты ведь плачешь, потому что скрипка твой душа! — я закричал. — она твой резервуар. Вы неразрывно связаны! Это так? Скажи хоть слово. — меня охватило некое возбуждения и азарт. Я поднял скрипку и дернул струну. Я мог играть на струнах его души. Мне это льстило. Почему? Во мне горел огонь зависти! Я завидовал, что в какой-то мере он жил счастливо. Жил с той, которую любил! И тогда я кинул скрипку на пол и она разлетелась в дребезги. -Я заберу твое счастье, я заберу твою душу! Музыкант закричал и громко заплакал. Он плакал, а потом резко успокоился. Просто побледнел и стал смотреть в одну точку. Я испуганно стал трясти его за плечи, а потом просто, как трус убежал. Вскоре санитары забрали его в психлечебницу. Я наблюдал за этим сквозь маленькую прорезь в шторках. С того момента я ни с кем не разговаривал. В голове у меня вертелись разные звуки. То плачущая мелодия струн, то перебивающаяся мелодия клавиш. Я засыпал и просыпался под музыку, она постоянно играла у меня в голове. Однажды я читал газету и увидел объявление о продаже рояля. Какая-то неведомая сила заставила меня выйти из дома и ринутся по этому адресу. На следующий день, в моей комнате стоял черный рояль. Я знаю что это была за сила. Догадываюсь. С тех самых пор каждый вечер я играю на рояле. Я обнаружил, что откуда то знаю все ноты и могу спокойно читать с листа. Сегодня весь день сочинял собственные мелодии. Непередаваемые ощущения, когда пальцы перебирают клавиши и выходят прекрасные звуки. Теперь мне незачем разговаривать. Я разговариваю через музыку и молюсь всем богам, чтобы моя душа осталась со мной до конца моих дней…
