Он не мог говорить… Лишь странные хриплые звуки вылетали из его уродливого рта и пугали окружающих, а те лишь смеялись над его безобразностью или с сожалением гладили по твердой большой и странной голове. Он жил среди высоких и красивых людей, говорящих красивые слова красивым мелодичным голосом. У этих людей была гладкая красивая кожа и красивые волосы, из которых они делали красивые прически. Он был уродом среди них: низкий, не способный даже ходить на двух ногах. На его жуткой вытянутой роже не было места красивой коже, а лишь заросшая короткой жесткой шерстью, покрытая сухими чешуйками шкура. Не то чтобы он не мог сделать красивые прически из своих безобразных, растущих по всему телу, волос, он даже не мог поднять свою короткую жуткую лапу до уровня головы. Он был безобразен настолько, что когда ему удавалось взглянуть на свое страшное отражение в луже и сравнить с прекрасными людьми, ему хотелось плакать, но вместо красивых слез он лишь скулил, ведь не был способен даже на такую мелочь. Он не мог ничего, поэтому ему дали самую простую и подходящую работу — пугать. Днями напролет он слонялся у высоких ворот, подальше от красивых глаз людей и пугал тех, кто подходил близко. Он издавал свои громкие, жуткие и хриплые выкрики, высоко подпрыгивая на своих четырех уродливых то ли ногах, то ли руках и размахивая мерзким хвостом.
Цепь на шее — это все, что у него было из одежды, но он не жаловался и не только потому, что не мог говорить, но и потому, что считал это правильным. Такое страшилище как он никакая, даже самая восхитительная, одежда не исправит, так что цепь для него — самый подходящий вариант.
Так он жил. Каждый день, видя красивых людей, он прятался от них, ведь не хотел портить им настроение своим жутким обликом. Он жил, грезя мечтой стать лучше, но не мог сделать абсолютно ничего и ему оставалось только царапать свою рожу отвратительными, короткими ногтями.
Нередко к красивым людям приходили прекрасные. Прекрасные люди всегда прекрасно пахли и прекрасно одевались. У них была прекрасная белая кожа и прекрасные украшения. Красивые люди приглашали прекрасных в дом и прогоняли его прочь, чтоб он, не дай Бог, их не укусил. Но он не обижался и сам старался спрятаться, чтоб не смущать людей своим присутствием. Прекрасные люди, видя его, хихикали своими прекрасными голосами, прикрывая рот прекрасными веерами или указывая на него прекрасными тонкими руками.
Однажды к красивым людям прибыла прекрасная дама. Она приехала в карете запряженной четверкой прекрасных белых лошадей. Дверца ее кареты легко распахнулась, и она сошла на землю, изящно цокнув каблучками своих прекрасных туфель. Прекрасное белое платье даже чуть искрилось, до того оно было ослепительно, а прекрасный веер в ее руках будто танцевал, обдувая ее нежными потоками воздуха. Прекрасная дама сложила веер, приветствуя красивых людей, а после, снова раскрыв его, дернула за позолоченную цепочку, зажатую в ее прекрасных пальцах. Цепочка, чей конец скрывался в недрах кареты легко дернулась и оттуда показалась уродливая вытянутая морда, покрытая омерзительной белой шерстью. Медленно и степенно вслед за мордой показалось и тело, так же покрытое отвратительной белой шерстью, а за ними кривые ноги-руки и хвост. Белое чучело прекрасной дамы посмотрело на урода. Урод посмотрел в ответ. Белое чучело дружелюбно махнуло хвостом. Урод тоже махнул. Он смотрел на белое страшилище и будто видел себя. Наверное, будь он красивым человеком, он бы поприветствовал его как положено у красивых людей, но он лишь смотрел на эту жуть и в душе плакал от счастья.
— Неужели я не один такой? — крикнул он, но из его мерзкой пасти вырвалось лишь «Вахф-вахфу».
Урод видел, как прекрасная дама дернула за цепочку, как она потащила свое чудище в дом красивых людей, как белое пугало попытался крикнуть что-то в ответ… Он не заметил только сильного удара сапогом в собственный бок и громкого окрика:
— На место, псина!
