Давай я умру этой ночью,
Хочешь?
Жизнь свою выброшу, Музу —
В мусор!
Или ты вскрикнешь человеком с экрана —
«Рано!»
И не дашь погибнуть в борьбе неравной,
Правда?
Может, вцепишься глубже в кожу,
Может…
Но всё это — ложь, морока,
Победившего рока.
***
Вот он — черно-белесый, равнодушный туман
С удивительно красным верхом,
Он же — непомерно глубокий зиндан,
С одинокой оливковой веткой.
Вот он — курьезно-безликий, тоненький смех,
Мелькнувший тенью в пространстве.
Он же — корень всех моих страхов и бед,
Всех мудростей, ран и абстракций.
И вот — нарочито-голодный, насмешливый взгляд.
Застывший в конце коридора.
Он же — бык, который, увидев снаружи закат,
Убил тореадора
Я все еще слышу смех.
Не надо мной ли смеются?
***
Я сижу на обглоданной ветром лавке,
Что стоит у пруда и гниет неспешно,
Что стоит в деловито-услужливом мраке,
Дожидаясь озлобленно тьмы кромешной.
Входит ветер, и день мелеет,
Небо взмылено волнами, как прибоем,
И с-под берега лезут тени,
Пользуясь берегом, как пробоем.
Ветер стих, тишина с упреком,
Уставилась в спины земных пороков.
