— Извини, но это всё, что было в моих силах, — Филипп любил солнце. Ему нравилась его светлая комната, нравились первые лучи солнца, пробивавшиеся сквозь тонкие шторы. Он сам чувствовал себя ярким, за что его и прозвали «солнечным мальчиком», за его фанатизм к солнцу и любовь к светлым вещам. Но почему-то сейчас, когда помещение освещает лишь какая-то старая гирлянда, Филипп не морщит нос, не пытается как можно скорее уйти отсюда и забыть это место. Он стоит, немного удивлённый и смущенный, смотрит на женский силуэт прямо перед ним. Он терпит тьму только ради неё, и она это знает. Парень смотрит на неё, как на лучик света, дорожит каждой секундой, смотрит на её лицо, пробегается взглядом по её бесформенной в военной одежде фигуре, едва различимой, и едва ли не содрогается в желании прижать это хрупкое на вид тело к себе, сказать, что всё хорошо, что он рядом. Хочет успокоить самого себя, нежели свою подругу, которая, видимо, даже не содрогнулась от резких движений пепельноволосого. Она лишь ухмыльнулась и, подойдя к парню, прикоснулась к букету, сжатому в руках парнишки. Там не было дорогих роз, однако были красивые арабисы с ирисами, ромашки и любимые девочкой веточки с рябинками. Такие же алые, как её старое платье в горошек, которое уже запылилось в шкафу, как значок в виде звезды на её форме. Такие же яркие, как сама это девчушка, и парень готов от умиления расплавиться в лужицу. Но его вовремя остановила девушка.
— Ой!… — вдруг вскрикивает Филипп от прикосновения тёплых пальцев, случайно дотронувшихся до его бледной кожи. Его пробила мелкая дрожь, пытаясь задеть каждый нерв. — Извини, я совсем забыл. Вот, выпросил у друга…
Он протягивает пусть и не роскошный, но красивый букет в оберточной бумаге и вновь забывается в своих мыслях. Он не слышит, как шуршит бумага, как едва ли слышится скрип сапог и лишь с началом мелодии возвращается в реальный мир. Теперь медленная, плавная музыка с едва слышимым ритмом придала помещению совсем иную атмосферу. Филипп чувствует это и улыбается. Он смотрит на Вайлет и видит короткие волоски на её голове.
— Надо же, не заметил твою новую причёску… — на выдохе усмехается Филипп и бережно, словно в его руках фарфоровая кукла, одной рукой приобнимает девушку за талию, а другой прикасается к напрочь выбритой голове. Он слышит короткий вздох, а затем чувствует, как Вайлет прижимается в ответ, сцепив руки в замок за широкой спиной. Он улыбается и начинает медленно вести её в такт музыке, отмечая про себя, что это их последний совместный вечер. Ведь завтра они не будут пытаться обнять друг друга, а, сжимая рукоять ножа, попытаются хладнокровно воткнуть лезвие в сонную артерию. Дула их пистолетов будут направлены друг против друга, а некогда нежный влюблённый взгляд изменится — станет жестоким и ледяным. Но вместо серой искры будет одна боль. И она охватит их двоих, заставит медленно тонуть в небытии и горе, чтобы лишиться разума. Страшно представить, что будет завтра.
— Завтра… — словно прочитав чужие мысли, Вайлет улыбается и кладёт голову на чужое плечо, отмечая про себя, что этот крепкий парень дрожит подобно осиновому листу. Ей хочется смеяться от этого, но она сдерживается и продолжает: «…Когда мы уже будем врагами, давай перед самой смертью возьмёмся за руки? Не хочу на небесах потерять тебя, а так хотя бы вместе будем».
Филипп чувствует, как форма на его плече становится влажной. Он случайно встречается с её удивлённым взглядом, смотрит в голубые глаза и понимает, что давно не видел слёз. И это заставляет его задуматься. Он немного наклоняется, касается кончиком носа другого и, поддавшись вперёд, едва касается родных сегодня, но чужих завтра красноватых губ своими. Они тёплые, сухие, но такие мягкие, что парню кажется всё это нереальным. И широко распахнутые глаза, в которых отображается недоумение, опровергают его мысли. Девушка медленно отстраняется и слабо хлопает по плечу, одновременно смахивая со своего лица скупые слезы.
— Твои губы не там, где должны быть, — чуть слышно хрипит она и продолжает двигаться в такт, — не забывай, что послезавтра может вообще не наступить… Не надо киснуть.. Иначе завтра даже автомат в руки не сможем взять.
Филипп слышит, как она усмехается, и догадывается, что слёзы вновь стекают по её щекам и отвесно падают вниз. Он вздыхает и пытается не думать о завтрашнем дне. Но бесполезно. В голове крутятся мысли о ней, глупой и наивной девочке, убитой и изуродованной. То, с каким хрипом она будет умирать, то, какое у неё будет выражение лица… Мальчишка просто судорожно выдыхает, мотает головой и целует девчушку в макушку, чувствуя колючие, словно иглы, волосы. Он просто будет надеяться, что ничего страшного завтра не произойдёт. А сейчас он просто продолжит танцевать…
