X Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

— Алло, кто это?

— Привет, мам.

— Ты завтракать будешь? – раздался вопрос из соседней комнаты.

— Я уже опаздываю, не хочу отмаливать прощение, или что там делают с опоздавшими.

Снова первое сентября, всё как всегда, единственное, что изменилось с последних 10 лет учёбы – школа. Меня вдруг решили отправить в религиозную, якобы в обычной я подвергаюсь дурному влиянию. Не лучшее решение в преддверии экзаменов.

«Там что, кто-то курит? Вот вам и несвятые святые».

— Эй, сигареткой угостишь? – спросил я, скорее, чтобы подловить парня.

— Держи, – сказал он, протягивая пачку «Мальборо».

Я взял.

— Тебя как звать-то? – поинтересовался незнакомец.

— Ваня. Ваня Робов. А тебя как зовут?

— Афанасий. Будем знакомы, Иван.

В этот момент все мои стереотипы по поводу этой школы просто рухнули. Учеба шла своим чередом, дни тянулись неделями, а недели месяцами. Но были и приятные бонусы: мы с Афоней сдружились.

Афоня был неоднозначным человек, впрочем как и все люди. С одной стороны, он рассуждал о том, что хотел бы подраться со своим отцом, а с другой чуть ли не плакал, когда видел бездомного котёнка или собаку. Меня всегда удивляла его одновременная наивность и недоверие ко всему в этом мире. Он яро верил в то, что ракета размером с пятиэтажный дом, но при этом, каждый раз видя табличку «окрашено», он всё равно тыкал в краску и проверял, правда ли это.

Мы как обычно гуляли, пока он вдруг не начал что-то искать в карманах.

— Что ты там ищешь? – меня заинтриговало, с какой ухмылкой он шарился по карманам.

— Смотри, – улыбаясь и хитро прищуриваясь, он вытянул руку .

— Что это?

— Трава, – незатейливо ответил Афоня.

— Какая трава? Типо полынь? – ошарашенно спросил я.

— Полынь, ну ты даёшь. Та самая трава, – с усмешкой сказал Афон.

— И зачем ты мне её показываешь? – я изобразил безразличие.

— Дунем?

Я согласился.

Я не хотел себе в этом признаваться, но я был в восторге. Неужели это то, что наконец спасёт меня от серых будней? И это действительно спасало. Эти минуты подарили мне больше эмоций, чем всё, что я когда-либо делал в жизни. Чувство эйфории и спокойствия, которого я никогда не испытывал.

Но всё хорошее заканчивается и нам нужны были деньги, чтобы купить ещё. Нам обоим давали немного денег на карманные расходы, так что нам приходилось копить. В какой-то момент нам перестало хватать того количества, которое мы покупали. Пришлось искать дополнительный заработок. В основном мы подрабатывали, как и многие несовершеннолетние, раздавая листовки или гуляя с собаками ленивых хозяев. И этого вполне хватало первые пару месяцев. Время действительно шло быстро, иногда даже слишком, нам начало надоедать однообразие. И мы решили попробовать что-то новое. Теперь видеть на экране телефона координаты и слова: «прикоп 3 сантиметра» не казалось чем-то странным. Я и Афон (теперь ему не нравилось, когда его называли Афоней) открыли для себя новое развлечение – «фен». Очень распространённый эйфоретик.

— Ну что, будешь? – подначивая спросил Афанасий.

— Не знаю, чувак, тебе не кажется, что это перебор? – я боялся, меня терзали сомнения.

— Да ладно, ты что боишься? Это же просто баловство, мы же не наркоманы какие-нибудь.

Я снюхал первую дорогу.

Сначала я думал, что это слишком , что это начало конца, но эти мысли покинули мою голову сразу после первой дозы. Эти ощущения не были похожи на те, что я раньше испытывал после курения травы. Они были сильнее, ярче, дольше. Мне чертовски понравилось, и это меня напугало. Остановиться было невозможно, с каждым новым употреблением хотелось больше. Это больше не было похоже на развлечение, это стало смыслом жизни. Я просыпался с мыслью о мефе, жил с ней день и засыпал, мечтая о том, как снова испытаю эти ощущения. Но они стоили дороже, а тех подработок стало не хватать. Мне пришлось по-тихому таскать деньги у матери. Я утешал себя мыслью, что я всё верну, она всё равно ничего не заметит. Она заметила.

— Вань, ты не брал деньги? – спросила мама, нервно пересчитывая купюры.

— Нет, – как не вовремя, надеюсь она не заметит, что я под кайфом.

— Странно, тут не хватает 3 тысячи. Может, сама взяла и забыла, – повернув голову в мою сторону, решила она.

«Только не смотри в глаза, не смотри в глаза, не смотри в глаза», — думал я, пока мама тщательно пыталась настроить зрительный контакт.

— Ваня, что с тобой? – в её голосе звучала тревога.

— Всё нормально, я просто устал, пойду спать, – я мигом вылетел из комнаты, стараясь не вызывать подозрений.

Пару раз я приходил в школу упоротым. Одноклассники подшучивали надо мной: мол, Ваня, ты под чем. Было бы смешно, если бы это действительно было шуткой. Но я не смеялся. Школу я прогуливал стабильно 2-3 раза в неделю, в основном в среду и пятницу, потому что в эти дни в нашем учебном заведении был урок, посвящённый исключительно молитвам. Вместо уроков мы с Афоном отправлялись «нарушать законы Божьи», так мы посмеивались над ценностями, прививавшимися нам в учебное время.

За это время я сильно похудел, хотя я и раньше не мог похвастаться атлетическим телосложением. Щеки впали, круги под глазами уже стали размером с сами глаза, челюсть периодически ходила ходуном. Люди начали меня сторониться. Я не обращал на это внимание, у меня было о чём подумать. Например, где раздобыть денег, у матери я больше брать не рискнул, решил выждать, чтобы было не так очевидно, что я таскаю их тайком. Из школы начали поступать жалобы, мол, ваш сын не хочет учиться, он болезненно выглядит и не ходит на православные уроки, и весь остальной бред, который несут учителя в попытках сделать ребёнка удобным. Экзамены были всё ближе, но меня это не волновало. В конце концов пойду в колледж после одиннадцатого класса, ни я первый ни я последний.

Наступил декабрь. Мы с Афоней (я иногда называл его так , чтобы позлить) продолжали совершать грехи и пропадать из дома. Сначала на ночь, потом на 3 дня, пару раз на неделю. Мама начала всё понимать, и мне пришлось каждый раз придумывать оправдания, чтобы её успокоить. Говорил что-то по типу «устал», «уроков много было», «плохо себя чувствую». Но со временем они перестали помогать и она решила, что мне нужно к психологу. Я брал деньги на него и покупал на них меф. Я ненавидел себя за это, пытался всячески оправдываться перед собой, мол, мне не нужен никакой психолог, а эти деньги просто некая надбавка к карманным расходам, они же всё равно должны были тратиться на меня. Так я становился моральным уродом. Кстати, где брал деньги Афоня, я не знал, только подозревал, что по-тихому барыжит.

Пару раз я пытался бросить в попытках доказать себе, что я не зависим. Больше 5 дней я не мог продержаться, и всё начиналось снова. Один раз я опять пришёл домой обдолбанный, видимо, для матери это стало последней каплей. Она принесла мне тест на наркотики. Я был в панике, я не мог поверить, что она догадалась так просто.

Тест показал, что я употребляю. Мама сильно расстроилась, мы не разговаривали ещё неделю.

— Ты едешь в клинику. Тебе помогут, – не поднимая на меня глаза ,сказала мать.

— Мам, ты серьёзно?! Какая клиника, я не наркоман! – повышая голос ответил я.

— Собирай вещи, – сказала она срывающимся голосом.

Я не знал, что она так поступит. Мне было обидно, больно, стыдно,я просто был в шоке. Я хотел написать Афоне, но мама забрала телефон. Поэтому я решил дождаться ночи и тихо сбежать, переночевать у Афони первое время. Так я и поступил, как только она ушла спать, я вылез через окно, хорошо, что мы жили в квартире на втором этаже. Я дошёл до дома своего товарища, постучал в его окно.

— Ты чего творишь?! У меня все спят уже. – раздражённо сказал Афанасий.

— Братан, меня мать сдаёт в клинику, можно я у тебя хотя бы ночь переночую? – трясясь от холода, спросил я.

— Чувак извини, не могу тебя впустить, сам знаешь, отец узнает – голову оторвёт нам обоим.

Отец Афони был бывшим военным, так что за любой проступок ему приходилось платиться синяками и побоями. А проступком считалось почистить не 6 клубней картошки, а 5. Или сказать «да, пап» не в то время, которое предполагалось для уважительного ответа. У меня отца не было, да и меня это никогда особо не волновало.

Мне ничего не оставалось, кроме как ночевать на вокзале. Других друзей, кроме Афона, у меня не было.

Спать на вокзале было отвратительно. Холодно, вокруг были бомжи вперемешку с отправляющимися пассажирами. Проснулся я от того, что кто-то рылся в моих карманах. Как только я заметил, недо-похититель сделал вид, что ничего не произошло. Скандал закатывать не стал, не хотел светиться. Мне кажется, я итак был мишенью для всеобщего внимания, не каждый день видишь, как на вокзале спит подросток.

На вокзале я прожил около недели. Потом меня нашли сотрудники полиции, оказалось, мама заявила о моей пропаже практически на следующий день после моего таинственного исчезновения.

— Ваня, раз ты не хочешь помощи, я не могу тебя заставить. Делай, что хочешь, – бесцветно произнесла она.

Я не стал ничего отвечать.

Новый год я встречал с Афоном на каком-то притоне. Даже не помню, как мы там оказались, помню только, что вокруг царили разруха и хаос. После моего побега я не разговаривал с матерью, а дома почти не появлялся. Иногда я слышал, как мама плачет на кухне. От этого мне ещё больше хотелось убежать и никогда больше не видеть её отчаянье, никогда больше её не расстраивать. Я был наполнен ненавистью к себе и миру, я всё ещё не хотел признавать, что я зависим. Мне казалось, что это не я какой-то неправильный, а мир меня просто не принимает. Мир сам не принял меня, отверг и выкинул куда-то за пределы нормальности.

Месяцы пролетели словно минута, наступил март. Мать выгнала меня из дома. Афоню я видел редко, в основном я был в окружении незнакомых наркоманов и барыг, подсел на героин. Даже Афоня начал от меня отстраняться, он пытался сказать, что это уже слишком, что героин — это конец и я всё ближе подхожу к краю пропасти. Но я не слушал.

Примерно в мае я узнал, что Афон умер, выпал из окна 10 этажа. Об этом через пару дней мне сказал какой-то торчок, который его знал. Я не верил своим ушам. «Нет , этого не может быть, это просто бред очередного наркомана, откуда ему знать». Однако, я решил проверить, правда ли это. Подходя к дому Афони, я увидел, как несут его гроб. Я убежал. Просидел в парке 3 часа, рыдая взахлёб. «Я остался один. Больше никого нет. Это всё я виноват, если бы я в тот момент оказался рядом, этого бы не произошло». Он был самым близким для меня человеком в этом бренном мире. Лишиться его означало лишиться всей поддержки, некоей стабильности, морального ориентира, помогающего хоть иногда стопорить себя.

Я решил позвонить матери . Я понял, что на дне, хуже уже не будет. Мне надоело чувствовать, как с каждым днём я всё меньше похожу на человека и всё больше приближаюсь к облику обезумевшего животного, интерес которого заключался только в употреблении наркотиков.

— Алло, кто это?

— Привет, мам.

«Видимо, она удалила мой номер».

— Сынок, что случилось? Где ты? Почему ты не звонил? – всхлипывая, спрашивала мама.

— Мама, мне нужна помощь, я больше не могу так, Афоня умер, я один, я хочу домой, я больше не справляюсь, я болен, – рыдая, я говорил потоком в трубку.

Реабилитация была очень долгой и мучительной. В рехабе было ещё больше соблазнов, чем за его стенами. У большинства пациентов находилось что-то, что могло заинтересовать любого наркомана. Многие проблемы со здоровьем так и остались неисправны. Например, моя центральная нервная система. Особенно сильно на эту «поломку» в организме повлиял именно героин. Помимо этого у меня была тяжёлая депрессия на протяжении нескольких месяцев, ещё одно последствие употребления, которое усугубила смерть близкого.

Но всё закончилось. Я прошёл курс лечения, не сдал экзамены, меня выгнали из православной школы. Я потерял всё. Пусть я и не употребляю уже год, но всё ещё задаю себе вопрос: «Кто виновен в моей зависимости? Окружение? Друзья? Никто? Или я сам ?» И каждый раз я снова и снова отвечаю, что я — убийца , жертва и свидетель собственной жизни.