Мы не умерли, мы живы…
Ленивый луч в закрытое окно,
Как будто путник, сбившийся с дороги,
Робея, словно странник у порога,
Стучится в серое и пыльное стекло.
И он скользит, пронзая тишину
Парящую среди высоких полок.
Здесь летний зной совсем не колок.
Прохлада, и не место здесь ему.
И тихий луч, скользящий по рядам
Забытых книг, чьи жёлтые страницы
Навеки здесь оставлены сушиться,
Взбегает вверх по стареньким томам.
Глядят с портретов Пушкин и Толстой,
Стоит в углу забытый Достоевский,
И даже Маяковский, самый дерзкий,
Нашёл на полке тишину, покой.
Стоит чуть дальше старый Вальтер Скотт,
Пылится Уэллс на самой дальней полке,
А между ними толстый «Трое в лодке…».
И надпись: «Ищущий найдёт».
Садится солнце, близится закат.
Угаснет вскоре луч его последний,
Блеснёт чуть видно слабым светом медным.
Настанет ночь, и все заговорят.
Библиотека сразу оживёт,
Задребезжат шкафы, столы и полки,
Всё загудит, а старое окошко
Блеснёт и жутким и загадочным огнём.
И слышен говор из-под всех столов,
Бормочет голос из-за старой полки,
За стенами, шкафами и не только,
Повсюду слышен гомон голосов.
И шумно стало очень вдруг кругом,
Звучат вокруг не только просто разговоры,
А песни, жарки речи, шумны споры,
Стук ложек и бокалов сладкий звон.
И вот, выходит, наклоняя шкаф,
Сам Пушкин, тёмно-смуглый и курчавый,
Своей нерукотворной восхищаясь славой,
И понимая, как он всё же прав.
А Лермонтов глазами ищет дам,
Заспорили Есенин с Маяковским,
Джек Лондон вспоминает всё за тостом,
Радищев всё грозит своим врагам.
Но гаснет утром тусклая звезда,
Вернутся на портреты и Толстой и Пушкин,
Забудут про свои слова-игрушки,
И всё начнётся с чистого листа.
И повторится так же всё опять,
Наутро тишина, и день и вечер,
Очередная ночь уж снова недалече,
А если ночь, выходят все опять…
Но день придёт, придёт и год,
Когда не станет больше той библиотеки,
Куда пойдут же эти мёртвые поэты?
Мне грустно, ну а время всё идёт…