XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»
«Я так хочу, чтобы на планете раздавали пропеллеры детям, Я так хочу, чтоб на планете были счастливы дети».
А. Вдовин Слова из песни «Карлсон»
Он бежит на старое место. Бежит к дому, где проводил одинокие жаркие солнечные дни, где просто пил чай с печеньем и где стоял в темноте под дождем на балконе. Прибежал. Не успев отдышаться, заходит в лифт. Едет не на самый верхний этаж, откуда, может, видно больше, но, по воспоминаниям, невозможно жутко. Выходит на балкон предпоследнего этажа. Встаёт и смотрит на город. Ему всё так же страшно от высоты, но он всё равно смотрит вниз и видит там обнимающуюся парочку. Поднимает голову и снова смотрит на город. Река немного обмелела, поблизости построили кольцевую дорогу, где теперь постоянно кто-нибудь ездит. Он отходит к стене и достаёт из рюкзака бумажный стаканчик и термос. Наливает чёрного чаю. Пробует. Чай немного крепче, чем ему надо, но другого нет. Он облокачивается на перила, смотрит на город, затерявшийся в лесу, и пьёт горчащий чай. Тут из кармана доносится: «…А я хотел увидеть все цвета… Вот бы взять и оказаться за стеной выше окон, ближе к чердакам… За окном бьётся жизнь, вот прошёл трамвай и дрогнул ставень… Вот бы взять и оказаться за стеной крикну окнам, крикну чердакам»…
Он закрывает глаза и поёт: «Открою форточку, зажмурюсь: раз, два, три…»
Из его рук падает стакан и летит вниз.
Мальчик отшатывается назад и кричит: «Нет, я не хочу падать. Идите к чёрту». Бежит с балкона в лифт. Стремглав несётся к светофору. И вот встаёт у светофора, скривившись ждёт, а как только загорается зелёный — бежит и кричит: «Я хочу летать. Я найду свой пропеллер. Мне к чёрту не сдалась эта ваша зелёная дверь. Вот увидите, я ещё взлечу»
Он запрыгивает на велосипед, что оставил у магазина, и катит со всей мочи, что есть сил. Мчит, куда не видят глаза. А на зелёном поле падает с велосипеда, ложится на спину, смотрит в небо и спрашивает: «Почему я не взлетел? Ветер бил мне в лицо, я так устал, что упал. Так почему я не взлетел? Почему не наткнулся на кого-то знакомого? Почему только «за окном бьётся жизнь»? Почему?» Последнее «почему» срывается в крик, и он закрывает глаза рукой. Его обдаёт прохладный ветер. Солнце греет тело. Птицы поют повсюду, как ему кажется.
«Кого мне ещё удивить тем, что я сделал, чтобы стать по-настоящему частью этого мира? За чью личность держаться теперь? Кого ещё заставить поверить в то, что я есть?»
В ответ он слышит лишь пение птиц и шелест листьев.
Он лежит так ещё чуть-чуть и едет туда, где обычно спит; приезжает в сумерках; идёт ужинать на пустую кухню, пьёт остывший чай. Он бы очень хотел, чтобы кто-то любимый зашёл и погладил его. Он бы очень хотел позвонить тому, кого приятно слышать, он бы встретился с тем, кто слушает. Но никого нет, и он идёт в комнату, садится на пол, опираясь на шкаф. Берёт телефон и пишет подруге:
— «Может, встретимся?» (Ты дашь мне надежду поверить в собственную жизнь?)
Она отвечает: — «Можно. Правда не знаю когда». — «А когда ты можешь?» — спрашивает он.
— «Наверное дня через два? Пойдёт?»
— «Да» (А эти два дня надо хотя бы перестать падать и начать планировать)
Он засыпает, одетый, там же, где и сидел, проснувшись, не чувствует бодрости, не чувствует почти ничего, кроме пустоты. Из кармана доносится: «Моя вселенная мала как мышиный зуб…»
— «Заткнись тварь» — шипит он сквозь зубы. Достаёт телефон и выключает музыку.
Теперь его заполняет злость, теперь он не пуст. Он бьёт по столу. Вскрикивает от боли. Теперь он зол на всё, что рядом. Но так долго продолжаться не может, и он улыбается. Улыбка его лихорадочна и сумбурна, а в голову бьёт дурная весёлость. Вот, он уже шальной пёс, несётся в школу и чуть не плачет, входя в класс, ведь шальному псу не с кем играть или грызться. Он сглатывает появившийся в горле ком, входит в класс, садится на место и продолжает улыбаться.
