XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

-Ты видишь их, Джек?! Ты видишь?!- радостно визжала она, указывая пальцем в сторону горизонта.

-Конечно, я ведь не слепой, — мрачно ответил Джек. – Знаешь, Эмили, я думаю, что… Эмили?! Да угомонись же, ты, наконец! Они будут здесь через минуту, а от твоих криков ветер не погонит их быстрее!

Она замолчала и сердито взглянула на него, сощурив глаза. Её лицо в этот момент напомнило ему разгневанного ежа: милое, но в то же время пугающее. Она сверлила его взглядом ещё несколько долгих секунд, а потом вдруг улыбнулась и, отвернувшись, снова радостно закричала, прыгая и размахивая руками. Джеку стало стыдно. Поджав губы, он запрокинул голову, глядя, как раскалённые алые капли стекают по вечернему небу, падая в траву.

Они стояли на вершине холма, с которого открывался ошеломительный вид на долину: стёганое одеяло из полевых цветов заботливо укрывало землю на много миль. Тут были лютики, ромашки, пушистые одуванчики и источающие сонный дурман маки. Они росли повсюду в огромном количестве, как прыщи на лице Кэти Браун из пятого класса. Деревенские дети частенько убегали сюда от родителей, чтобы поиграть, поваляться в траве и послушать пение жаворонка. Чуть дальше, вниз по склону текла река. Он видел, как она мерцает в лучах вечернего солнца, в её тёплых голубых водах плескалась форель. Душный летний воздух, сотканный из пыльцы и человеческого пота, витал над ними, словно большая жирная бабочка. Джек смотрел на долину, а позади них во все концы постиралась деревня, где жили их друзья и родные. Каждый день люди выходили из своих домов и смотрели на небо, пока не зарябит в глазах, мечтая увидеть то, на что сейчас смотрели они.

Джек заметил их первым. Несколько минут назад, когда Эмили с видом учёного-натуралиста изучала мертвую стрекозу, он увидел, как вдали, на самом краю небесного полотна показалась пурпурная точка: это были кардиналы, и они возвращались. Джеку не нужно было спрашивать взрослых, чтобы понять, откуда они летят. Он знал, что давно, когда в деревне еще не было телефонов, компьютеров и прочих атрибутов цивилизации, люди использовали для общения друг с другом этих красивых смышлёных птиц. С тех пор такой способ прочно закрепился в местных традициях.

Здешние кардиналы были особенными: чтобы доставить весточку, им не требовалось знать местоположение адресата, они всегда сами находили его. Но теперь они возвращались. Все. Это означало только одно: война кончилась.

Над головами Джека и Эмили, в рокочущем сгустке перьев и криков повисли ответы на главные вопросы: «Мы победили?», «…или нет?», «Кто остался в живых?», «Кого не стоит ждать обратно домой?». Сотни ответов болтались, прикреплённые к маленьким лапкам, в ожидании адресата.

Стая была близко. Огромное мохнатое пятно замерло в воздухе, закрывая солнце. Через пару мгновений пятно разлетелось, как лопнувшее стекло, птицы опустились на траву и деревья, словно разбрызганные капли. Воцарилась тишина. Казалось, всё вокруг замерло в ожидании чего-то важного. Джек украдкой взглянул на Эмили: в её светлых, размытых ветром волосах запутались травинки и догорающие лучики солнца. Она не шевелилась, боясь спугнуть момент, и наблюдала за всем с тихим трепетом, как вдруг заметила, что один кардинал направляется к ней, волоча за собой правую лапку. Подбежав ближе, она дрожащими руками сняла с него записку. Птица благодарно пискнула и заковыляла назад. Эмили сглотнула, развернула листок и начала читать: бумага была мокрой от дождя, словно от слёз.

Джек отвернулся, чтобы не мешать ей, он помнил, как это бывает. Он окинул взглядом долину, закрыл глаза и задумался. Июньский ветер носился по долине, хватая его за пятки, будто щенок. Солнце садилось и шипело, затухая в речных водах. Джек думал о красном цвете. В свои десять лет он мало что знал наверняка, но мог точно сказать, что красный – это цвет крови. Крови, которая, вытекая из тела, заливает лицо, одежду и землю и уже никогда не отстирывается. Это цвет пламени, что пожирает дома, оставляя на месте городов пепелище и оборванные ниточки жизней. Красный – цвет смерти. Джек знал, что такое смерть, и понимал, что она означает. Он не был малышом, ему было уже целых десять лет. Он грустно вздохнул и, наконец, понял, что ненавидит красный.

Решив поделиться этим с Эмили, Джек повернулся и… замер. Она стояла рядом — бледная, как утренняя заря, по её щекам текла горячая солёная влага, похожая на капли росы. Джек всё понял. Он не знал, что сказать, как упокоить её, у него не было правильных слов для такого случая. Вместо этого он осторожно протянул ладонь и коснулся её запястья. Она не двигалась, прожигая его взглядом.

– Эмили,- начал он глухим от волнения голосом. Было непросто, мысли разбегались, как жуки от огня, но он должен был успокоить её, потому что она была его другом, лучшим другом. Джек собирался с духом, чтобы начать, как вдруг она прервала его: — Они… они возвращаются, — прошептала Эмили. — Война кончилась. Мы победили. — Она остановилась и посмотрела на свои руки, словно не верила в сказанное, а потом вдруг бросилась Джеку на шею и разрыдалась.

Стая уже поднялась в небо, она летела в сторону деревни, сливаясь с вечерним маревом. Джек обнимал Эмили, и ему казалось, что в его руках бьётся огромное кровоточащее сердце, нежное и полное жизни. Ему вдруг стало страшно отпускать её. Он чувствовал, что если разорвёт объятья, то солнце потухнет, небо обрушится и засыплет всё вокруг чёрным пеплом. Станет темно… одиноко и холодно. Джек не хотел этого. Он зажмурился и еще крепче обнял её, прижимая к себе. Двое детей стояли одни на вершине маленького мира, а закат над ними догорал, осыпая землю алыми искрами. Эмили перестала плакать и теперь тяжело дышала ему в шею, шмыгая носом. Он чувствовал запах её волос: аромат шампуня, свежей травы и чего-то еще, чего-то… девчачьего. Ему хотелось бы стоять так вечность, уткнувшись в её макушку, но через пару минут Эмили отстранилась, и Джек с разочарованным вздохом опустился на траву, уставившись в небо. Затем повернулся и посмотрел на неё: она устроилась рядом, положив руки под голову, качая коленкой, и смотрела вверх. В её черных бархатных глазах пылали два огненных цветка.

Эмили думала о том, что этот стекающий в реку закат — начало их новой жизни. Той, где мама каждый день смеётся, а не плачет, тайком закрывшись в уборной, надеясь, что никто не услышит, где больше улыбчивых лиц, больше веселья и солнца, той жизни, где рядом есть папа. Широко распахнув глаза, она смотрела на небо, оно пылало, переливаясь, как огонь в печке, воздух разметал облака, унося за собой ленточку макового дурмана, все вокруг было ясным, чистым, прекрасным… Внезапно над головой промелькнуло мохнатое красное пятнышко — кто-то оторвался от стаи. Эмили улыбнулась: в её памяти всплыли строки из старого давно забытого стихотворения, и она принялась шептать их, чуть шевеля губами, а ветер подхватывал слова и разносил над долиной, роняя в цветочное покрывало.

Знаешь, Джек, — сказала она, когда закончила, — я думаю, теперь всё будет по-другому. Мы сможем приходить сюда чаще и играть, больше не волнуясь о том, что будет дальше, а когда наши папы вернутся, в деревне устроят праздник – такой большой и веселый, какого еще никогда не было, и всё будет хорошо. Правда, Джек? Ну конечно, да. Больше не будет тумана и дыма, этих ужасно громких звуков машин, сотрясающих землю и боли, всё это останется там, за закатом. Над нами будет лишь это небо, такое огромное и прекрасное, сотканное из звездной пыли и солнца. Оно и правда красивое, Джек, как думаешь? Тебе нравится?

Джек не слышал вопроса. Он смотрел на неё: на кремовое, испачканное травой платье, светлые волосы, раскиданные по плечам, глаза, руки, улыбку. Когда Эмили говорила, он видел, что у неё недостаёт переднего зуба, но он не считал это ужасным, даже наоборот. Он понял, что попался, когда она вдруг замолчала и с удивлением уставилась на него, явно чего-то ожидая. Ему хотелось и дальше смотреть на неё, наслаждаясь моментом, но молчать дальше было нельзя, и потому он выпалил первое, что пришло в голову: -У тебя красивые губы. Эмили замерла и удивленно захлопала ресницами, глядя на него. Затем облизнула губы, словно пробуя их на вкус, отчего они стали еще ярче. Джек тоже замер, внутри у него все похолодело от страха. Он думал, что она назовёт его дураком или, разрыдавшись, убежит жаловаться, как делали остальные девчонки. Но она просто лежала и странно таращилась на него несколько минут, а потом вдруг резко встала, отряхивая платье.

Внутри все оборвалось. «Ну что за идиот!», — тихо выругался Джек и ударил себя по ноге. Он отвернулся, чтобы не видеть, как она уходит, и угрюмо уставился перед собой. Кажется, он только что признался девчонке в любви, а она его отвергла. Джек, подумал, что если все последующие попытки закончатся также, то лучше и вовсе не влюбляться. «Буду жить один», — решил он. «… как мисс Ройч из пятого дома. Буду целыми днями смотреть телевизор, вязать, заведу себе тридцать кошек, а когда умру, пусть они сожрут меня». Довольный планом на жизнь он начал увлечённо расписывать картины своего печального будущего, и в этот момент что-то мягкое и теплое коснулось его щеки. Он повернулся: Эмили стояла рядом и, приложив палец к губам, с интересом смотрела на него. Он прикоснулся к щеке: она пылала. Только что девочка впервые поцеловала его! Его! От радости он вскочил и тут же свалился назад, запутавшись в штанине. Эмили засмеялась и подала ему руку, помогая подняться. Теперь они стояли напротив, молча глядя друг на друга. Не зная как быть дальше, Джек закрыл глаза и потянулся к Эмили, целуя её в ответ. Внутри всё так сладко замерло, съежилось, забилось. Когда он отстранился, Эмили стояла, закрыв глаза, и улыбалась. Он взял её за руку и тихонько сжал. Она переплела их пальцы. Дети снова опустились на траву, через несколько минут Эмили открыла глаза и счастливо вздохнула, наслаждаясь вечерней дремой.

В траве возились хомячки. Джек слушал топот их маленьких лапок, шелест травы и чувствовал мерное дыхание Эмили, она засыпала, убаюканная ночной свежестью. Он думал о маках, о рубиновой ленточке в волосах Эмили и о её губах — красивых и ярких, как земляника. Он понял, что всё-таки любит красный. Над долиной все ещё звучал голос – звонкий, как летний дождь. Вторя его словам, Джек зашептал, роняя слова в тишину, повторяя прекрасные, забытые временем строки:

«Я буду ждать тебя на вершине холма целую сотню лет,

А ты вернешься и, взяв меня за руку, скажешь, что войны больше нет.

Смех разобьёт тишину, и мы, обнявшись, пойдём домой,

Я буду счастлив узнать, что смерть наконец-то взяла выходной…».