XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»
Вопреки прохладе и облачности апрельского утра, расположение духа инженера Зубилина, Василия Дмитриевича, было удивительно весёлым. И хотя он нарушил свой обычный режим и проспал часа на два больше, его «внутренний критик» не счёл нарушение грубым – день был нерабочий. Зубилин открыл окошко – оно выходило в парк, – вдохнул воздух проснувшейся после зимы жизни и совершенно опьянел от радости. В этом блаженстве, которое каждый назвал бы счастьем, сплеталось воедино всё то прекрасное, о чём дружная, приятно внезапная весна заставила задуматься молодого человека: о близости молодой жены, о самой только заре их семейной жизни, об огромных ещё возможностях и о браке, который придаёт Зубилину веса в обществе…
Приодевшись, инженер вышел в гостиную.
– Заспался, Вася, заспался! А? – шутливо сказал он жене, сидевшей подле окна и пившей маленькими глотками чай, и рассмеялся.
– Доброе утро, – холодно произнесла та, обернувшись к нему с хмурым видом. – Выспался, да?
Зубилин, опешив, натужно кашлянул, как чахоточный.
– Послушай, Валенька, что случилось? Ты нездорова?
В ответ всё так же холодно:
– Нет. Всё прекрасно.
– Как же прекрасно? А тон?
– Если тон мой тебе не по душе, лучше сразу скажи: так, мол, и так, не люблю я тебя. И без всяких сцен!
Валентина Кузьминична поставила чашку на столик и быстро поднялась, так что та с громким звоном разбилась.
– Да отчего ж мне тебя не любить, дорогая? – выпучив глаза, бормотал всё более недоумевающий инженер.
– Оттого, что не держишь слово! – со слезами в голосе отвечала ему супруга, всё с той же быстротой подходя к двери.
– Прости меня. Если я и забыл что-то сделать, то это лишь вследствие моей занятости. Может, мы о чём-то давеча говорили? Не могла бы ты мне напомнить.
Казалось, что она едва сдерживала столь могучий поток слёз, что он был бы способен повторить Всемирный потоп.
– Эх! – воскликнула инженерша, уже выбегая из комнаты, но так, чтобы муж слышал её. – А Марина Павловна когда-то расписывала мне тебя как тонко чувствующего человека! Какая оплошность!
«Что за чертовщина? – думал меж тем Зубилин. – Что я должен был сделать?»
Начался судорожный перебор невыполненных дел: Василий Дмитриевич, стараясь не попадаться на глаза благоверной, семимильными шагами мотал круги по квартире, то изо всех сил морща лоб и жмурясь, то ероша свои коротко стриженные русо-рыжие волосы. Добрую четверть того, что ему удалось вспомнить, он отбросил.
«Мои личные и рабочие дела не могли вызвать у неё такой реакции. Любовницы у меня, слава богу, нет. Но что же тогда? Что?!»
Спустя два часа в спальню, где он, наконец, остановился отдохнуть от мыслей, всё с тем же выражением снисходительной холодности снова вошла Валентина Кузьминична. В руке она держала глянцевую коробочку. Супруг успел разглядеть, что это были таблетки от склероза.
– Это ещё что?! – возмутился он. – Старик я, что ли, по-твоему?
– Нет, но это поможет тебе вспомнить всё-таки о любимой жене и задуматься о её потребностях.
Вышла. «Ну, слава богу, – подумал Зубилин с облегчением, но в то же время всё более раздражаясь. – Хоть один вопрос решён – это относится к ней… Чёртовы таблетки! – швырнул он их в противоположный угол, где стоял высоченный фикус. – И она тоже хороша! Дура!»
Мысли его, к сожалению или к радости, перешли теперь все в одно русло – обещания жене. Размышления продолжались ещё полтора часа. В результате, когда напольные часы в прихожей пробили два пополудни, нужно было садиться обедать, и к горлу уже подступало лезшее из желудка чувство голода, бедный инженер всё ещё маялся, всё ещё не мог вспомнить, чего он не сделал, и в мыслях уже осыпал свою некогда ненаглядную трёхэтажными ругательствами.
И только успел он воскликнуть: «Дьявол побери всё это!», как в прихожей заканючил дверной звонок.
– Кого ещё там несёт?! – гневно спросил Василий Дмитриевич сам у себя, но тут же с досадой вспомнил, что сегодня к обеду к ним обещал заглянуть его друг Ачеповский со своей супругой Софьей Андреевной.
Зайдя в открытую хозяином дверь, гости, как один, мертвенно побледнели при виде его страшного, измученного и злобного выражения, в котором никак не могло быть радушия.
Попятившись, Софья Андреевна с расстановками заговорила:
– Простите, Василий Дмитриевич, что нарушили вашу семейную жизнь на столь важном эпизоде. Мы, пожалуй, заглянем при другой возможности.
Пришедший в себя Ачеповский взял слово.
– Постой, – успокаивающе сказал он жене, и, уже обращаясь к другу, спросил. – Ты в порядке?
– Да, – тяжело дыша, отвечал тот. – Но у меня есть к тебе дело.
– Пойдём.
Софья Андреевна мягко, но настойчиво была введена в квартиру. Сели обедать. На минуту показалась из своей комнаты Зубилина, поздоровалась с прибывшими. Ачеповский схватил стоявшие на столе тарелки с обедом и галантно передал ей. Она приняла и, обиженно и пристально поглядев на мужа, удалилась.
– Что это с твоей? – удивился товарищ инженера.
– Она явно чем-то недовольна, – предположила Софья Андреевна.
– Это и есть моё дело. Видишь ли…
И Зубилин, с поминутными вздохами, рассказал всё своё сегодняшнее злоключение.
– Дружище! – рассмеялся Ачеповский, когда его друг умолк. – Нашёл, над чем мозги кипятить! Это ж раз плюнуть!
– Так да не так. Уже за последние два месяца все свои честные слова вспомнил, и все, как назло, выполнены. А что обещал и не сделал – убей, не помню!
– Убивать не буду, а помочь помогу.
– Да уж, на друга можете положиться, – поддакнула наевшаяся Ачеповская.
– Дай-ка, Вася, припомню… Ха! Дурачок! Это ж было, когда мы-ы… Хм. Нет… Постой, да не в том ли… Это ж только раз плюнуть!.. Дело-то яйца выеденного не стоит! Вспомнить! Эх ты!.. Опять не то…Слушай, что-то и я не помню, когда это ты…
Наконец, спустя полчаса, со вздохом он произнёс:
– Чёрт возьми! Видно, обещание это косвенно где-то тобой упоминалось. А ты и не заметил.
Почти радостный, инженер полез в холодильник, достал полбутылки водки, вынул две рюмки и налил в каждую.
– Ну, – объявил Ачеповский, – за косвенное!
Чокнулись и глотнули.
– А что же я всё-таки обещал? – приподняв глаза, пробормотал Василий Дмитриевич.
Друг подавился водкой, закашлялся и тут же закусил котлетой.
– Да-а, – прохрипел он. – Странное дело!.. Слушай, это лучше, чем ничего: вспомни-ка ты вообще все свои слова за последние, скажем, две недели. Тем же и я займусь. Может, у нас вдвоём что и выйдет.
– Да как же это? – в отчаянии сказал инженер. – Мало ли о чём говорили.
– Ну, это хоть что-то. А то так совсем у тебя крыша поедет.
Ачеповский поднялся из-за стола, собираясь идти.
– Может, ещё посидим, котик? – упрашивающе вымолвила Софья Андреевна.
– Нет, – отозвался муж. – И так человека от дела отрываем.
– Надеюсь, твой совет поможет, – печально обратился к нему Зубилин.
– Удачи, Вася!
Ушли. Весь день после обеда был покрыт тем же тяжким туманом напряжённой мысли, что и до него. Вечером жена легла спать отдельно, и бедный инженер, засыпая в полном одиночестве, только и видел, что себя: одного, с Валенькой или в компании, что-то говорившим, обещавшим. Словом, с утра у него жутко, будто с похмелья, болела и кружилась голова, и вся радостная жизнь, казалось, была такой ему назло.
Мрачный, Зубилин поднялся в четыре утра, наспех умылся, чем-то позавтракал, вышел из дому и, весь съёжившись, сел на лавочку возле подъезда. Светало, но молодой человек не хотел никуда смотреть. Он уже тысячу раз проклял и себя, и жену, и сидел, тупо глядя в холодный асфальт перед домом. Минут десять спустя ему надоело. Отведя взгляд, он поразился жуткой по своей нелепости картиной, представившейся ему: по мокрой дороге, соединявшей внутренность квартала с улицей, размахивая руками, с диким хохотом и крича: «Эврика!», нёсся взрослый человек в одном ботинке, наскоро накинутом зимнем пальто, из-под которого выглядывала мятая ночная рубашка, и в шапке набекрень. Инженер узнал в этом человеке своего товарища.
Увидев изумлённого до костей Зубилина, Ачеповский затормозил, подскочил к нему, обнял и расцеловал.
– Вспомнил! Вспомнил, Васюха! – заорал он прямо другу на ухо.
– Простудишься, – шёпотом ответил ему друг. – Пойдём ко мне. И умоляю, тише!
– Так вот! – в восторге, но вполголоса начал Ачеповский, когда уселись за стол, и Зубилин налил чаю. – Твоя жена гениальна! Но только не с той стороны. Неделю назад, если помнишь, ходили мы с нашими благоверными в драму. Кажется, тогда Чехова ставили.
– Да-да, Чехова. Ну а дальше?
– Значит, после второго акта идём мы в буфет, а Соня моя в ложе осталась. Твоя тогда была чудно одета и убрана.
– И это помню. К её чёрным кудрям так шло то синее платье! Перчатки, туфли на каблуках…
– Это замечательно, но разговор не о женских прелестях. В общем, поразила меня Валентина Кузьминична. Захотелось ей что-нибудь приятное высказать. А тут шевелюра её прямо перед глазами. И вижу: изюминки не хватает, заколка у неё какая-то простецкая.
Зубилин, о чём-то постепенно догадываясь, продолжал внимательно слушать.
– Ну, думаю, вот оно. И говорю: вы, мол, Валентина Кузьминична, просто очаровательны. Вам, говорю, только заколочку бы в виде этакого, понимаете, цветка синего, ну, вроде фиалки, и совсем Афродита будете. Она тут как вспыхнет от радости и смущения. А я вижу: ты что-то замялся. Ну и спрашиваю: верно, мол? Ты согласился.
Ударяя на каждом слове, инженер процедил:
– И ей нужна была от меня краем упомянутая в твоём комплименте заколка?!
Увидев, что друг неожиданно побелел и оскалился, Ачеповский выпучил глаза и молча попятился к двери. Только уже выходя вон, в совершенном замешательстве он успел бросить:
– Я п-потом…
А молодой человек, наконец усвоивший себе суть всего этого гадкого анекдота, погрузился в безразличное молчание и, когда в гостиную вошла жена, не давая ей слова сказать, холодно произнёс:
– Я только одного, Валентина, не понял: почему бы прямо не сказать об этой заколке? Я бы тебе всё купил. Но почему?
Зубилина покрылась мурашками от неожиданного раскрытия тайны, которую она так самозабвенно хранила. Замявшись, она с запинками проговорила:
– Ну… Понимаешь, дорогой, за два дня до того вечера в театре Ксения Ивановна хвасталась мне своим мужем: он, мол, делает всё, что говорит, ну, кроме совсем уж ерунды какой-нибудь. И, слово за слово, высказала она мне одну мысль: настоящий мужчина, якобы, должен отвечать за каждое своё слово. Понимаешь, за ка-ждо-е. Ну, и я…
С глубоким вздохом недовольства Василий Дмитриевич оделся и вышел. Супруга только и успела, что крикнуть с мольбой: «Вася!», и побежать за ним, остановившись у распахнутой двери.
Уже на следующий день Зубилин, так и не заведя семьи, вновь стал холостяком.
