Вылинял алый закат Ленинграда…
Господи, Боже, спаси и прости!
Сотни ночей беспросветного ада…
Русский солдат, ты за нас отомсти.
«Умерли все», – так записано Таней.
Девять страниц детской боли прочти.
Жуткие годы блокадных страданий,
Воин, защитник, прошу: отомсти.
Знай о старушке из дома напротив,
Пережила что детей и внучат.
Каждый погибший у смерти в почете.
Где схоронили их? Трупы молчат…
Полкило хлеба за гроб иль могилу –
Это неделя почти без еды.
Ты отомсти за те мысли: «Осилю,
Пусть будет гроб – дотяну до среды».
Мсти за пропавших, убитых, невставших.
Мсти за замёрзших во льду мостовой.
За обезумевших, дико кричавших
После немецкой бомбежки ночной.
За эти полосы санного следа –
Нет, не веселье несущих – беду:
До Пискаревки и брата, и деда
Детские санки везли сквозь пургу.
Вспомни того, кто в горниле пожара
Пушкина томик собой закрывал,
Томик потёртый и выглядел старо –
Гений все так же к борьбе призывал!
Вспомни пропавших в домах Ленинграда
Кошек, собак и (крепись же!) детей…
Тысячи жертв… А причина – блокада.
Сколько зажечь поминальных свечей?
Тех, кто лизал и тарелки чужие,
Тех, кто галоши варил и ремни,
Тех, кто талоны терял дорогие,
В вечной молитве, прошу, помяни.
Словно крадучись, в столице культурной
За человеком скользит тишина.
Детство без смеха, без дерзости буйной –
Между «вчера» и «сегодня» – стена…
Раненый город бинтует проспекты
Белым, пушистым, беспечным снежком.
Жить и дышать – это тоже рецепты,
Это надежда на шанс, на «потом».
Ласковый март сменит обморок зимний –
Мягкий приказ снова жить и цвести.
Русский солдат, фрицам, в бедах повинным,
Знаешь, не надо, не стоит, не мсти…
Не наполняй свое сердце отравой –
Пусть в нем лишь светлая память живёт.
Истина вечно останется правой:
Время рассудит все, время учтет.
Месть побежденным для мудрого чужда.
Русским не нужно брать совесть взаймы,
Даже в блокаду смогли потому что
Люди простить и остаться людьми.
