Она не сводила глаз с электронного письма. Несмотря на то, что оно пришло ещё пять дней назад, Даяна все равно заходила на электронную почту каждое утро, открывала папку с письмами от французской приёмной комиссии, гипнотизируя последнее посланное сообщение, словно содержание, могло измениться, смысл поменяться, а некоторые предложения, или же само письмо, и вовсе исчезнуть. Её, действительно, приняли. Это не сон … Иллюзия или помутнение в глазах… Девушка должна испытывать радость оттого, что лучшее учебное заведение Сорбонны дало согласие на её обучение там, в сердце Франции, в Париже! Так почему же её собственное сердце щемит каждый раз, когда трясущимися руками она открывает заученный наизусть текст о зачислении, в уголках глаз проступают слезы, дыхание учащается, хотя окно предварительно открыто, а губы и вовсе начинают подрагивать, словно она читает самый тяжелый роман Харуки Мураками? Предчувствуя наступающую истерику, Даяна захлопывает крышку ноутбука, встаёт со стула и выходит на лоджию.
Ноябрь предстаёт перед ней во всей красе: огромные лужи поглотили дороги, сильный ветер, настигший девушку на незастеклённой лоджии, заставляет её поёжиться, сильнее кутаясь в шерстяную кофту. Кленовый лист, пронёсшийся мимо неё, охваченный порывом холодного воздуха, приковывает внимание. Неужели она не может быть такой же свободной, лёгкой, не боящейся лететь куда глаза глядят? А «глаза глядят» в Париж… Но ноги, как будто гвоздями прибитые к родному городу, не позволяют ей сдвинуться с места.
Раздавшийся шум с улицы заставляет юную брюнетку вынырнуть из своих мыслей и поднять взор на разворачивающуюся сцену на дороге. Мужчина, не самого опрятного вида, стремительно выходит из машины, начиная что-то агрессивно кричать женщине, переходившей дорогу с ребёнком в коляске. По испуганному и загнанному виду матери, пытающей что-то объяснить явно нетрезвому (судя по пошатывающейся походке) водителю, Даяна тут же понимает, на чьей она стороне в этой ситуации. Малыш в коляске начинает кричать, видимо, «отзеркалив» состояние мамы, но даже это не заставляет хоть одного прохожего прийти на помощь: автомобили по встречной полосе продолжают своё движение, пешеходы лишь украдкой поглядывают на несостоявшуюся аварию, некоторые и вовсе начинают снимать на телефон. И лишь пробка, возникшая из-за оставленной прямо посреди дороги машины, гудит, завершая всю абсурдность картины: всем всё равно… Всем в этом хмуром сером мрачном и дождливом городе всё равно! Равнодушие поглотило каждого! Людям всё равно на рыдающего младенца, плачущую и извиняющуюся мать, которая явно не является виновницей происшествия. Никто не пытается одёрнуть этого мужлана. Поразительно! Каждый думает только о себе! Люди в пробке спешат, прохожие считают своим долгом запечатлеть этот момент на камеру, дабы выложить в интернет, но ведь никто не поможет!
Даяна боялась стать такой же. Она опасалась, что однажды атмосфера города поглотит ее настолько, что в недалеком будущем сама будет давить на клаксон, требуя продолжить движение, или же достанет телефон, открывая камеру, ловя удачный кадр чего-то столь же ужасного. Но чего она боялась больше – так это остаться в городе, нелюбимом, но изученном до дыр или же рвануть в неизвестность, сделать шаг навстречу новому. Но какое это новое? Какова вероятность, что ее жизнь не станет хуже? Кто сказал ей, что Париж – это только красивые авеню, круассаны на завтрак или красные береты? Вдруг Франция – это тоже равнодушие и мрак, от которого она так бежит. Хорошо там, где нас нет или где мы есть?
Холодный ветер вновь пронизывает до костей, и, вынырнув из своих мыслей, девушка выходит из лоджии, прикрывая за собой дверь. Она посмотрела на персиковые обои в мелкий цветочек, отчего в голове всплыло приятное воспоминание о том, как они вместе с отцом клеили их на стены. Сделав ошибку в расчетах метража комнаты, им не хватило небольшого куска рулона, из-за чего стена за шкафом так и осталась «голой», о чём мама даже не догадывалась. Хмыкнув, Даяна опустила голову на свои ноги, которыми чувствовала под собой мягкую пряжу — бабушка сама вязала ковёр в качестве подарка на день рождения любимой внучке. Присев на кровать, девушка заметила фотографию, стоявшую на прикроватном комоде. Проведя пальцами по чёрной рамке, она взглянула на двух улыбающихся девушек, смотрящих на нее со снимка — Даяну и Арию, лучшую подругу, с которой она провела всё детство, пока та не переехала в другой город. Они перестали видеться, но по сей день оставались родными друг для друга людьми, благодаря ежеминутному общению в социальных сетях. Значит ли это, что и Франция не изменит в ее жизни отношений с близкими?
Откинувшись на покрывало, она бездумно посмотрела в потолок. Не получалось думать ни о чём другом; эти пять дней, проведённых словно в прострации, одним комом смешались в голове и спроси её кто-нибудь о том, какое сегодня число, она бы не ответила. Ей стоит что-то написать в комиссию. Невозможно больше изводить себя! Выбор должен быть сделан! Откладывать дальше нельзя!
-Ты снова думаешь о письме,- Даяна вздрогнула, услышав родной голос.
Приподнявшись на локтях, она увидела маму, опирающуюся о дверную раму:
— Я стучала, но мою дочь опять поглотили мысли об Эйфелевой башне.
Анна не спеша подошла и присела на кровать, проведя рукой по волосам дочери.
— Я всё еще не ответила на него, — если бы женщина не находилась так близко к своей маленькой копии, то вполне могла и не расслышать еле произносимый шёпот.
-Почему? Мне казалось, ты приняла решение, — больше вопрос, чем утверждение.
-Нет. В смысле, да. Я не знаю, — она мягко отдалилась от прикосновений матери, садясь в позу лотоса,- не знаю, мам! Я столько грезила об учёбе там, о переезде, но в последний месяц начала трусить, мам, трусить, ты представляешь? — девушка взлохматила волосы и удручённо вздохнула, окончательно поникнув.
Анна с улыбкой посмотрела и взяла руки дочери в свои, начиная успокаивающе поглаживать.
-Чего же ты боишься, дорогая? — ласковый тембр проникал в уши брюнетки, словно мед.
— Я не знаю… Всего? Я столько твердила, что всё здесь душит меня, я буквально не могу дышать, учиться, работать, жить, но выход ли это — убегать? А точно ли понимаю, от чего бегу: от себя или от города? Вдруг и там не лучше? Я ведь всё начну с чистого листа. Да, учиться в Сорбонне невероятно престижно, многие пытаются туда попасть, и я должна радоваться, что мне повезло пробиться туда, ведь это такая удача, но…
— Труд.
— …Я, правда,…что?
— Даяна, это не удача, не везение, а труд, — бескомпромиссный тон матери вызвал у девушки недоумение.- Почему ты решила, что тебе повезло? Я что-то не помню, как тебе на блюдечке принесли вакантное место. Разве не ты ли сама брала ночные смены в кофейне, чтобы оплачивать курсы французского шесть дней в неделю? Не ты ли сдавала по четыре теста каждый субботний вечер? Не ты ли бегала на другой конец города к репетитору, посчитав, что твой английский требует оттачивания? О, а произношение? Ты же до последнего была недовольна им, поэтому буквально засыпала с учебниками в руках! А виза? Сколько твоих слёз было пролито, когда тебе раз за разом в ней отказывали, но наконец дали? Напомни мне, пожалуйста, кто упорно занимался всем этим на протяжении последних девяти месяцев?
Молчание поглотило комнату. Зелёные, обрамлённые густыми ресницами, глаза встретились с серо-голубыми, вокруг которых виднелись мелкие морщинки.
— …Я? — прошептала Даяна.
— Именно, дорогая. Ты потратила столько сил, эмоций, времени, нервов ради того, чтобы сейчас всё бросить? С каких это пор мой маленький воин стал чего-то бояться?
— Мне страшно,- пролепетала она и вновь почувствовала, как губы начинают мелко дрожать, а ещё секунду назад чёткий облик мамы стал расплываться, уступая место расфокусированному образу из-за надвигающихся слёз. — Когда я начала заниматься, учить французский, больше работать, для меня это всё ещё было несколько сюрреалистично. Словно я сейчас наиграюсь, мне откажут, и я успокоюсь. Я не рассчитывала, что меня примут. Хотела, конечно, хотела, но никогда не позволяла мечтам о Франции проникать в реальную жизнь.
— И это ещё одно доказательство, что ты сделала предостаточно. Тебе страшно, я понимаю,- нежная рука мамы коснулась щеки Даяны, убирая первую скатившуюся солёную каплю,- но я всегда буду рядом. Ты никогда не останешься одна, слышишь? Мне всё равно, какое между нами расстояние: десять шагов или несколько тысяч километров. Я всегда с тобой ментально, морально, духовно. Ты боишься нового, неизвестного — это нормально, но я ни за что не поверю, что ты желаешь такой жизни здесь,- увидев, как дочь приоткрыла рот, желая возразить, Анна приподняла руку, прося помолчать.- Я сделала этот выбор, понимаешь? Когда-то познакомившись с твоим отцом, сделала выбор остаться здесь, но ты не обязана делать так же только ради нас. Теперь твоё время принимать решение. И ты хочешь другого, я знаю. У тебя начинается новая прекрасная страница жизни, которую ты напишешь сама, своей ручкой и своим почерком.
По щекам катились слезы, вытирать которые было бесполезно. Даяна решилась на самый главный терзающий её вопрос.
— Но что, если… если я пойму, что и там мне не место? Если я не найду там себя, а, наоборот, потеряю еще больше, понимаешь?
-А когда, если не сейчас? — непонимающе спросила женщина,- сейчас самое время, дорогая, ведь у тебя есть целая жизнь, чтобы найти себя! Сейчас твоё время, только методом проб и ошибок ты сможешь отыскать истинную себя, свои вкусы, предпочтения, желания. Ты боишься ошибаться — это нормально, по-другому ведь не выйдет. Только так ты сможешь всё понять, проанализировать, но у тебя не получится всё это, если ты так и продолжишь сидеть на кровати в слезах. Лев Николаевич Толстой утверждал: «Нужно рваться, метаться, биться, ошибаться, начинать и бросать и вечно бороться и лишаться. А спокойствие -душевная подлость». Ты так не считаешь?
— Но как же вы? — голос немного подрагивал от слез и учащённого дыхания,- не считаете ли вы меня предателем за то, что я буквально сбегаю от вас…? Когда я представляю, что сажусь в самолёт и оставляю вас всех тут, мне становится так стыдно, мам, так стыдно… неужели я…, — воздух кончался, и она буквально давилась его остатками.
-Так, ну-ка хватит!
Анна взяла с тумбочки стакан воды, поднося к губам дочери. Комната погрузилась в тишину, разбавляемую лишь жадными глотками. Выпив всё до дна, девушка, успокаиваясь, сделала несколько медленных вдохов-выдохов.
— Я знаю, что ты можешь остаться, никуда не уезжать, но я совру, если скажу, что не хотела бы этого. Знаешь, чего я хочу ещё больше? Чтобы ты была счастлива и была там, где велит тебе сердце! А в данный момент оно говорит тебе быть там, и я буду самой счастливой мамой, если увижу фотографию улыбающейся тебя на фоне Лувра. Просто знай, что мы примем любой твой выбор, а лучше, чтобы ты и саму себя перестала винить за принятые решения.
Столько дней терзаний, душевных мук и внутренних конфликтов, но сейчас, сидя здесь с мамой, чувствуя её прикосновение и смотря в серо-голубые глаза, Даяна понимает, что всё не так страшно. Мир перестал казаться только чёрным, наконец, проглядываются оттенки серого, а из них и подавно можно вывести белый.
Спустя несколько часов, она второй раз за день открывает крышку ноутбука, вот только руки уже не трясутся, слёзы высохли, дыхание спокойное, а губы вместо подрагивающего нервного состояния изгибаются в легкой расслабленной улыбке. Кликая мышкой на письмо, Даяна не чувствует тремора или волнения, наоборот, лёгкое предвкушение и капля азарта полностью захватывают разум девушки. Теперь она точно знает свой ответ! Её пальцы лишь на секунду замерли над клавиатурой и принялись строчить заветные слова…
