Голые ступни холодили бетонные ступени, подгоняя неуклюжею девчонку вверх, к проблеску света. Взбежав на последнюю ступеньку, девочка поморщилась от дневного света, ударившего в глаза. Глубоко дыша, она осторожно, оглядываясь по сторонам,
прошла вперёд. Над головой содрогнулось свинцовое небо. Первая капля опустилась на кончик курносого, веснушчатого носа.
— Маруся, – из-за угла выглянула долговязая девчонка, махнув рукой. — Чего любуешься? Быстрей сюда.
Маруся неуверенно оглянулась назад, всматриваясь в темноту прохода. Правильно ли она поступает, убегая сейчас со старшими ребятами? Ох, и достанется же ей от матери.
— Маруся, мы уходим!
Сжав пальчики в кулаки, девчонка крутанулась на месте, взметнув косичками, и торопливо поспешила за уходящими ребятами, отбросив все сомнения прочь.
Сердце, казалось, трепыхалось в самом горле. Желудок свернулся в один большой узел. Страх ледяными, костлявыми пальцами играл на позвонках, вызывая дрожь по всему телу. Маруся боялась. Ей хотелось сорваться с места и убежать в полуразрушенную школу, в подвал, что давно заменил родной дом. И она бы убежала, плюнув на всё, но истощённое, впалое лицо матери и болезненно-бледное лицо младшей сестры Вареньки останавливали. Ни она, ни они, уже давно не ели.
Она бы плюнула на всё, но не может.
— Значит так, – взволнованный Колька — самый старший из ребят — повернулся лицом к остальным. — Каждый набирает столько, сколько унесёт. Поглядывайте на небо, там в любой момент могут появиться самолёты. Как увидите — бегите, бросая всё и не оглядываясь. Всем ясно? – его карие глаза чуть дольше задержались на Марусе, от чего та пристыженно покраснела, быстро закивав головой. — Тогда пошли.
Маруся шла самой последней. Босые ноги погружались в месиво грязи, что неприятно просачивалась меж пальцев. Девчонка вытягивала шею, выглядывая из-за плеч товарищей, стараясь рассмотреть поле, к которому они направлялись. Неприметное, невзрачное, мёртвое поле, которое когда-то кормило всю её деревню вкусной картошкой. Оно самым первым попало под бомбёжку. Немецкие солдаты знали с чего начинать, чтобы пустить людей по миру.
Колька махнул рукой вверх, и все разбежались куда глаза глядят. Маруся застыла на месте, растерянно крутя головой.
— Маруся, чего встала, как вкопанная? Собирай! – крикнул кто-то за спиной.
Глубоко втянув воздух через нос, девчонка сорвалась с места. Опустившись на колени в перепаханную взрывами землю, Маруся принялась рьяно копать, погружая руки по локоть. С потрескавшихся губ сорвался трепетный вздох, когда девчонка выкопала пару картофелин: маленьких, скукоженных, на вид совсем не съедобных, но всё же… Счастью, переполнившее детское сердце, не было конца. Воодушевлённая Маруся чуть подтянула подол разодранной в некоторых местах юбки к животу, накидала картошку и, быстро поднявшись на ноги, торопливо побежала дальше.
Мазнув грязной ладошкой по лбу, смахивая капли от дождя и от пота, Маруся широко улыбнулась, взглянув на собранную картошку. У них есть еда, наконец-то есть да! Девчушка уже представляла эту картину: она, улыбаясь от уха до уха, протягивает в раскрытых ладошках несколько картофелин, а мама, расплакавшись от гордости, обнимает её сильно-сильно.
— Воздух! – Маруся слышит громкий, тревожный голос Кольки и резко поднимает голову.
Из-за свинцовых облаков плавно опускается пара вражеских самолётов, словно коршуны. Их пропеллеры устрашающе рычат, рубя встречные потоки ветра. Небо прошивает яркая вспышка молнии. Гром предостерегающе грохотнул. Чёрные вороны пугливо взмахнули большими крыльями, покидая мёртвое поле. Почва под ногами содрогнулась, принимая первые заряды пуль.
Месиво из грязи предательски затягивало ноги, мешая бежать. Перед глазами хоровод бегущих ребят, деревьев и разрушенных домиков. За спиной свистят пули, следуя по пятам. Глотая подступивший к горлу ком, Маруся бежала что есть мочи, незаметно потеряв из виду товарищей. Глаза застилала пелена слёз, мешая обзору. Трепетно прижимая подол юбки к животу, девчонка подняла голову и, изогнув губы, зарыдала. Она не хотела погибнуть вот так. Она вообще не хотела погибать. Она хотела лишь собрать картошки, чтобы прокормить себя, сестру и маму.
Маруся не сразу почувствовала сильные пальцы, вцепившиеся в её плечо и потянувшие назад. Девчонка громко заверещала, брыкаясь, вонзая пятки в землю. Зажмурившись, она дрожала от страха перед неизвестным, но её руки, её тоненькие, ослабевшие руки даже не думали опускать подол юбки.
Внезапно всё стихло. Марусе было подумалось, что она умерла, вот так – тихо и безболезненно. Но он дышала, слышала своё бешеное сердцебиение и чувствовала тяжесть в своих руках. Она жива. Зажмуренные глаза было страшно открывать, боясь увидеть что-то очень пугающее. Было страшно, но необходимо. Медленно открыв глаза, девочка замерла. Пальчики в миг ослабли, выпуская подол юбки. Картошка глухо попадала на пол, покатившись к ногам, обутым в высокие чёрные сапоги.
Стройный, подтянутый юноша в серой форме, сжимающий в руках оружие. Из-под серой пилотки с нашивкой орла из серебряных нитей, выбивались еле заметные рыжие кудри. Серые глаза, казалось, были напуганными ничуть не меньше, чем Марусины. Парень молодой совсем, чуть старше Кольки, наверное. Маруся всхлипнула, когда солдат перекинул ружьё на плечо, а тот замер, уставившись на неё и не зная, что делать. Он опустил глаза, чуть тронул носком сапога оду из картофелин и, помедлив, опустился на корточки. Пальцами подцепив овощ, он покрутил его перед лицом, тихо фыркнув. Подняв глаза на бледную, испуганную девчонку, солдат протянул к ней руку.
— Nehmen[1].
Маруся вздрогнула. Одно слово, но такое резкое и, казалось, даже грозное, испугало её. Она медлила, но когда заметила, что брови солдата слегка нахмурились, шустро выхватила картошку из его рук и прижала к себе. Маруся затравленно смотрела в серые глаза молодого немца, не понимая, чего он хочет. Когда рука солдата потянулась к ещё одной картофелине, Маруся резко опустилась на колени, судорожно начиная собирать картошку. Собрав всё в юбку, девчонка заплакала, поднимая на солдата глаза.
— Пожалуйста, отпустите меня, – сквозь слёзы тараторила Маруся, прижимая подол юбки к себе. – Там мама с Варенькой голодают. Им еда нужна, понимаете, еда. Вареньке совсем плохо. Это всё, что мне удалось собрать, не забирайте, пожалуйста.
Солдат молчал. Его лицо казалось растерянным. Маруся знала, что он её не понимает, но ничего другого ей не оставалось. Юноша молча глянул назад, через плечо. Что-то сказав Марусе на своём, он быстрым шагом отошёл к покорёженному столу. Маруся огляделась. Кому-то раньше принадлежавший небольшой домик был почти разрушен, но комната, в которую её затащил солдат, была относительно целёхонька. Маруся чуть отстранилась, когда солдат, вернувшись, опустился перед ней на корточки. Он снова протянул к ней руку, глазами указав на железную плоскую баночку. Маруся широко распахнула глаза.
— Тушёнка! – воскликнула она, выхватывая консервную банку из рук солдата.
Солдат легко улыбнулся, опуская тяжёлую ладонь на голову девчонки, слегка погладив по волосам. Маруся замерла, настороженно глянув на солдата. Юноша поднёс указательный палец к консервной банке, указав на неё, а затем перевёл его на Марусю.
— … Мне? – тихо, не веря в происходящее, спросила она.
Солдат кивнул, поднялся, перекинул ружьё на руки и, обойдя девчонку, приоткрыл дверь, выглядывая из неё. Маруся не уверено последовала его примеру и, подойдя к солдату, который казался ей не таким уж страшным и опасным, слегка потянула пальчиками за рукав его куртки.
— Я хочу домой.
В тот день солдат, ведомый Марусей, проводил её до полуразрушенных дверей в школу. Огляделся вокруг, махнул ей на прощание рукой, и лёгким бегом направился прочь. Марусе прилетело от перепугавшейся до смерти, заплаканной матери, которую чуть инфаркт не хватил, когда ребята сообщили ей, что Марусю они потеряли пока убегали с поля. Маруся плакала, целовала мамины щёки, глаза, нос, лоб и просила прощения. Она дрожащими руками раскрыла подол юбки, где лежал десяток картофелин и консерва. Мать схватилась за сердце, не веря глазам. Маруся умолчала о солдате, который, фактически, спас её. Для всех она спряталась в первом же попавшемся доме, а там, порывшись в закромах, отыскала тушёнку. На радость Марусе все поверили.
С того дня прошла неделя. Нужды в картошке пока не было и девчонка, скучая, сидела у ступенек, ведущих вверх из подавала, играя с одноногим мишкой. В такие моменты она задумывалась о солдате. Маруся думала, что, быть может, мама была права, когда как-то говорила ей, что среди ста злых людей можно найти десяток хороших? Если да, то, значит Марусе повезло и её нашёл именно хороший солдат из этого самого десятка.
Сквозняк для Маруси стал не выносим и она, притянув мишку к себе, поднялась на ноги. Прежде чем уходить Маруся, неожиданно для самой себя, подняла голову вверх, вглядываясь в свет проёма. Она смотрела долго, словно чего-то ожидая и, когда уже было хотела отвернуться, в проёме показался чей-то силуэт. Маруся затаила дыхание. Глянула за спину, собираясь позвать кого-то их взрослых, но осеклась. Снова неуверенно, сомневаясь, взглянула наверх.
Заплетаясь о собственные ноги, девчонка рвалась вперёд, перепрыгивая ступени. Ветер бил её в лицо, отбрасывая косы назад. Детское сердце предвкушающе трепыхалось в груди, словно пичужка. Вырвавшись из темноты прохода, Маруся по привычке поморщилась и, проморгавшись, подняла голову.
Солдат удивлённо рассматривал девчонку с одноногим мишкой, что так отчаянно сжимала маленькая ладошка. Маруся тяжело дышала, хлопая глазами. Она стояла молча, обдумывая свой поступок, но ничего в голову не приходило. Ничего, кроме того, что он из того самого десятка хороших людей. Солдат неуверенно махнул девчонке рукой, поприветствовав её и та, широко улыбнувшись, оживлённо помахала ему.
Они сидели на ступеньках у полуразрушенного крыльца в школу. Солдат принёс Марусе конфету. Девчонка смотрела на сладость в раскрытой ладони солдата, обескураженно хлопая глазами. Дрожащей рукой приняв конфету из рук, Маруся заплакала. Она не знала причину слёз, но чувствовала, как её сердце разрывалось от переполняющей её благодарности. Подняв глаза на растерявшегося юношу, Марусе подумалось, что было бы не плохо тоже что-нибудь подарить ему. У Маруси ничего кроме старого мишки не было. Девчонка решила, что эта конфета, наверное, тоже была единственной у солдата. Протянув мишку солдату, Маруся чуть повела рукой.
— Тебе, – она взглядом указала на мишку. – Он мой друг. Не обижай его, пожалуйста.
Солдат, чуть помедлив, неуверенно принял игрушку. Покрутив мишку в руках, парень мягко улыбнулся, смотря в пуговичные глаза игрушки. Подняв глаза на Марусю, юноша тихо произнёс:
— Danke[2].
С того дня немецкий солдат приходил каждый день. Маруся, сидя у лестницы, чуть завидит его и сразу мчится на верх. Их местом было неизменное школьное крыльцо. Солдат иногда приносил Марусе гостинцы: несколько консерв и кусок хлеба. Радовал девчонку конфетами. Маруся же в свою очередь рассказывала ему о том, что происходит в её жизни. Она прекрасно знала, что солдат не понимает её, но ни ей, ни ему это ни капли не мешало. Когда Маруся рассказывала что-то смешное, она смеялась, и он смялся вместе с ней, не громко так, но искренне; когда Маруся рассказывала что-то грустное, например, как Вареньке с каждым днём становилось всё хуже и хуже, солдат ободряюще гладил её по голове. Они не понимали, но чувствовали друг друга.
В один из таких дней Маруся, сидя на ступеньках и жадно пережёвывая конфету, краем глаза заметила, что солдат, погрузившись в свои мысли, перебирает пальцами раскрытый кулон, висевший у него на шее. Девчонка чуть придвинулась к юноше, вытянув шею и заглянув в кулон. На Марусю смотрела улыбающаяся девочка с хитрым прищуром глаз и кудряшками, забавно обрамляющими её правильной формы лицо.
— Кто это? – спросила Маруся, указав на чёрно-белое изображение девочки в кулоне.
Юноша слабо улыбнулся глянув на Марусю, подхватил веточку, лежавшую у ног и ловко нарисовал что-то на земле. Маруся увидела четырёх человечков, точно таких же, каких рисует обычно она: один высокий, другой, что рядом, чуть пониже с треугольной юбкой, третий чуть выше второго, но ниже первого, с пилоткой на голове, а последний ниже остальных, с треугольной юбкой и с косичкой, был выделен чётче остальных. Маруся вдруг всё поняла, словно ей объяснили на словах.
— Твоя сестра? – тихо спросила она.
Юноша кивнул, закинул кулон за ворот куртки и посмотрел на Марусю.
— Ты скучаешь, — Маруся положила ладошку на плечо солдата, заглядывая тому в глаза.
Солдат слабо улыбнулся, накрывая детскую ладошку своей и, чуть сжав, медленно спустил со своего плеча. Постучав указательным пальцем по наручным часам, давая понять, что ему пора, юноша поднялся на ноги. Маруся помахала уходящему солдату. Опустив глаза на рисунок, Маруся хотела было прикоснуться к нему, как вдруг резкий порыв ветра смёл человечков, опуская на их место новый слой песка и пыли. От нарисованной семьи молодого солдата и от него самого остался лишь еле заметный след.
На следующий день солдат не пришёл. Не пришёл и на другой. На третий. Шестой. Десятый. Маруся часто ждала юношу у крыльца, всматриваясь вдаль, надеясь уловить его приближающийся силуэт. Он не приходил. Маруся подумала, что его, быть может, куда-то перевели или ему надоело к ней ходить. Со временем Маруся прекратила ходить на крыльцо, прекратила ждать.
Картошка кончилась и еда, которую когда-то приносил солдат – тоже. Матери Маруся так и не рассказала правды о том, где же она достала еды. Сказка о том, что Маруся удачно наткнулась на припрятанные за школой в кустах запасы тушёнки и хлеба – принялась за чистую монету. Старшие товарищи, подумав, что на поле картошки чуть-чуть, но осталось, решили подняться на поверхность. Маруся долго уговаривала Кольку, чтобы тот взял её с ними. Паренёк отнекивался, ссылаясь на то, что девчонка мала, но вспомнив, как она одна в тот день сумела всё-таки добраться до школы, с тяжёлым сердцем взял с собой.
В этот раз всё прошло хорошо. Ребята, накопав около двадцати штук картофеля, измазанные грязью, под проливной дождь возвращались обратно в школу. Удручал лишь тот факт, что картошки совсем не осталось. Маруся, понурив голову, шла позади всех, в какой раз пересчитывая картошку. Ровно пять. Этого мало, так мало. Задумавшись, Маруся не заметила собаку, пробежавшую перед ней и, пошатнувшись, выпустила подол юбки, из-за чего картошка покатилась в разные стороны. Устало вздохнув, девчонка принялась собирать картошку и, насчитав ровно четыре, стала оглядываться по сторонам, ища последнюю. Нашлась картофелина недалеко от одиноко стоявшей стены, чудом уцелевшей после того, как дом сожгли. Маруся, шустро подбежав к стене, подхватила картофелину и, выпрямившись, подняла глаза на стену. Девчонка вздрогнула, увидев пулевые отверстия в стене. По телу пробежался холодок, и Маруся поторопилась покинуть место. Развернувшись на пятках, Маруся хотела было двинуться вперёд, как услышала странный шорох под ногами. Опустив голову, она чуть подняла ногу и заметила что-то поблёскивающее в земле. Присев на корточки, Маруся аккуратно подцепила вещицу, большим и указательным пальцами очищая её от грязи.
Маруся замерла, перестав, кажется, даже дышать. Кулон неприятно холодил пальцы, словно его и не держали никогда в руках. Судорожно сглотнув, девчонка открыла кулон. С фотографии на неё смотрела девочка с хитрым прищуром глаз и кудряшками, забавно обрамляющими её правильной формы лицо.
Под ногами грязь смешивалась с давно впитавшейся в неё кровью молодого немецкого солдата. Капли дождя скатывались по девчачьим щекам, соединяясь с солёными слезами. Маруся, быть может, не понимала до конца, но чувствовала.
От юноши с серыми глазами, с едва заметными кудряшками, выбивавшимися из-под пилотки, остался только след.
…В тот день молодой немецкий солдат видел Марусю в последний раз. Девчонка, так напоминавшая ему младшую сестру, была радостью для него. Здесь, в чужой стране, вдали от своей семьи. Увидев её однажды, рыдающей навзрыд, бегущей от пуль, понял, что не спаси он этого ребёнка – человеком ему уже никогда не быть. Заботиться о ней, приносить еду, сворованную со склада продовольствия, проводить с ней несколько часов в день было отрадой для его, казалось, черствеющего сердца. В тот день, у входа в самый лагерь, его перехватили товарищи и гаупт-вахмистр. Молодой солдат уже тогда понял – его поймали. Его поступок был равносилен предательству. Приговор привели в исполнение в тот же день. Отвезли подальше от лагеря, нашли подходящее место и под проливным дождём подвели внешне спокойного солдата к стене. Кулон, зажатый в ладони, успокаивал. Умирать было не страшно. Было обидно. Обидно, потому что девчонка со странным именем Маруся будет ждать его. И сестрёнка тоже будет ждать.
— Feuer[3], – стальной голос гаупт-вахмистра и взмах руки.
Пули прошли насквозь, застряв где-то в глубине стены, оставляя отверстия. Тело глухо рухнуло на землю. Серые глаза замерли, безжизненно уставившись туда, где завтра на крыльцо выйдет Маруся, дожидаясь.
Умирать было не страшно. Было обидно.
[1] – Возьми.
[2] – Спасибо.
[3] – Огонь.