Яркое, пышное пламя огромного количества свечей отражалось в богато украшенных всеми возможными драгоценными камнями зеркалах, отбрасывая тусклую тень на начищенный паркет. В дорогих китайских вазах толпились перламутровые розы с дурманящим запахом приторной поздней весны. С картин на это пиршество шёлковых дамских юбок, блестящих туфлей, маленьких золотоватых пуговок, настоящих жемчужин, вплетённых в аккуратно собранные причёски, стойких мужских одеколонов, бесчисленных фраков и льстивых речей смотрели белокурые, розовощёкие ангелочки и герои античных мифов. Улыбались и масляные женщины, напоминавшие какой-нибудь французский десерт в таких пышных платьях, и золотоволосые дети, и даже нарисованная природа оживала в свете столь богатого общества. Со всех сторон лилась нескончаемая музыка: вальс за вальсом, пляска, полька, мазурка, аллеманды.
Казалось, что весь бальный зал превратился в один большой концерт, в котором мешалось абсолютно всё. Цоканье каблуков, хлопки, приглушённые вздохи, медовые голоса и вечные поздравления, тосты и речи многочисленных родственников, которые съехались, наверное, из всех концов страны. Парча, натуральные меха, тонкое кружево, тяжёлая накрахмаленная ткань, бархатные пиджаки, выглаженные брюки, выбеленные рубашки с запонками.
Это царство роскоши, жеманства, щегольства и лицемерия кого угодно могла довести до мерзкого зубного скрежета, настолько это смотрелось противно. Словно надушенный торт с сахарно-медовой начинкой. Но это были все сливки общества.
Самые слащавые толстосумы. Вершина айсберга.
Только вот все забыли, что после вершины, айсберг уходит под воду, где в непроглядной глубине таятся их секреты, тайны и развращённые желания, скелеты в шкафах и невыносимая боль.
Она кружилась в танце со своим новоиспечённым мужем, к слову, именно поэтому здесь и собралось столько народу. Это был день её свадьбы, который должен был стать счастливым, радостным и свободным, но получилось всё с точностью да наоборот.
Обыкновенный брак по расчёту, её просто продали в руки это ужасному человеку.
Ей было всего 17 лет, она была так молода, в ней ещё не пропал дух небольшого авантюризма и жажды узнать много нового. Весь мир был ей нов и ярок, любое событие, пусть даже незначительное накладывало отпечаток в её мягком девичьем сердце. В уме блистали краски, а перед глазами мелькали ясные звёзды и солнечные лучи. Молодость только начиналась, вкус жизни ещё не утратился, наоборот, он лишь появлялся. Ей, как настоящему гурману нужно было испробовать всё. Нарушить пару запретов, влюбиться, почувствовать игру ветра в волосах, наступить босой ногой на первую летнюю траву, поиграть тонкими пальчиками в лазурной прохладной воде в жаркий денёк, увидеть собственными глазами закат и восход, услышать переливистую трель соловья и насладиться неподдельным людским счастьем.
Но вместо этого её клетка захлопнулась с самых первых лет жизни, по сути, она в ней и родилась. Когда тебя с самого первого дня жизни с головой окунают в эту янтарную и слишком дорогую среду, ты начинаешь задыхаться. Страшно не хватает кислорода, тугие корсеты стягивают волю, ожерелья душат, браслеты, словно наручники, приковывают, туфли и платья, как балласт, не дают подняться на поверхность, чтобы сделать хоть один глоток свежего, неиспорченного воздуха. Залаченные прядки густых каштановых волос не лезут в глаза, выставляя напоказ фальшивую улыбку и глаза с ложным блеском кокетства. Бессчётные слои плотной дорогой ткани и струящейся сетки скрывают синяки и другие физические наказания. Перчатки не позволяют рассмотреть красноватые отпечатки чужих рук на бледной коже. Румяна маскируют усталость. Этот мир превращается в выдуманный, сошедший со страниц модных французских романов, со стороны он кажется идеальным, наполненный лишь балами и развлечениями, но никто не знает, какая боль за этим скрывается.
Внезапно напыщенная музыка становиться тише, оркестр умолкает и начинает звучать новая композиция. Лёгкая, словно дуновение ветерка, немного медленная, но свежая мелодия словно открыла девушке глаза. Спала пелена, она откинула многослойную кружевную фату и увидела его. Её первую и последнюю любовь, когда она пережила так много за короткий срок.
Это случилось два года назад, когда она с семьей приехала к бабушке в маленький, забытый всеми городок. Он напоминал старую книгу с пожелтевшими страницами, которая пропахла чернилами, пылью и чем-то сказочным. Тогда она впервые ходила свободно в кожаных башмаках по аккуратной улочке, вымощенной сероватой плиткой. Она не думала о запретах, её не интересовали светские разговоры, она просто плыла куда-то далеко-далеко, наслаждаясь спокойствием.
А затем она познакомилось с внуком одно влиятельного человека в этом городе, который оказался давним другом её отца. Высокий с курчавыми чёрными волосами, он был похож на беспризорного мальчишку в приличном костюме, однако его манеры выдавали некую породистость. Он стал её самым близким и первым другом, они проводили целые дни и ночи вместе, наслаждаясь прохладным шотландским летом. Если честно, никто и не мог распознать в них детей знатных господ. Для всех они были просто юными, неопытными и светлыми душами, которые чудом не успели испортиться в душном Лондоне.
Этот юноша украл её первый поцелуй, первое нежное трепетание ресниц, первую слезинку счастья. А потом их разлучили, сковав влюбившиеся сердца в тяжёлые цепи и упрятав любовь в прочный сундук.
И вот она опять видит его. Повзрослевшего, но всё такого же родного и знакомого. Он почти не изменился, скулы ещё остры, нос прям, но глаза… Тогда, они были карими, на солнце напомнившими янтарь или прозрачный мёд, а теперь они словно погасли. Он смотрит на неё танцующую с другим, но не подаёт ни одного признака ревности. Осанка стала горделивей, волосы уложены. Неужели он стал таким же, как и все здесь?
Прошло два года, а её любовь не утихла. Сердце птицею рвётся из клетки, мечется где-то внутри, руки дрожат, лицо бледнеет. Но её запястья плотно сжимают наручники сильных мужских рук. Его дыхание опаляет кожу, словно дым из раскалённой печки. Губы вытягиваются в кривую ухмылку, которая говорит о его полной победе. Теперь она его, навсегда, на веки вечные. Всё, что у неё осталось, это лишь воспоминания, живые и яркие. Акварельный рисунок озера, нарисованный его рукою, тонкая веточка дуба, засушенная ещё тогда, старая записная книжка. И моменты, совместные моменты их жизни, которые в своём воображении она проиграет не раз, пока будет смотреть в тусклое небо без единой звезды. А потом, когда придёт время, она вздохнёт в последний раз и доверчиво протянет ему руку, пока Смерть будет укрывать их своими чёрными крыльями, чтобы они безопасно могли опять вернуться туда, в прохладное шотландское лето.
А пока она будет лишь скорбеть о нём.
Ведь Нужно научиться отпускать.
Отпускать людей, которые были вам когда-то так дороги. Нужно дать им уйти, исчезнуть в бесконечном потоке времени, чтобы плохие воспоминания о них не тяготили душу.
Когда ты любишь кого-то всем своим сердцем, ты забываешь о том, что это чувство не вечно: угасает либо оно само, либо тот самый человек. Причём угасает навсегда.
Чувства никогда не возвращаются. Их можно лишь пробудить ото сна, выпустить их из клетки, отдав заветный ключ. И тогда они расцветают, словно весенняя вишня. Эти цветы прорастают сквозь душу, прорывая ее насквозь. Они тянутся к солнцу, к тому самому человеку, который их посадил. Но он больше не твое солнце, а значит свет уже не тот.
Но порой бывает так, что чувства появляются там, где их не должно быть. Они мешают вздохнуть полной грудью, перекрывают кислород. И ты начинаешь задыхаться, хватаясь за всех прохожих, словно за спасательный круг. Пытаясь найти спасение в толпе, ты теряешь источник эмоций, тем самым заставляя разум запрятать свои чувства в непроглядную тьму, не надеясь на их возвращение.
Только вот ты забываешь о том, что значил для тебя тот человек. Роль, которую он сыграл в твоей жизни, всегда поучительна. Но урок не был извлечен. И в душе остается лишь пустота, как наказание за хладнокровие.
И даже если любовь проходит, то мы не в силах отпустить ее причину. Она хранится надежнее всего остального. Порой, мы заключаем ее в мрамор, ставя решетки на свое сердце. И человек, который уже ушел из нашей жизни, становится призраком.
Ты стоишь на краю обрыва. И внизу — бушующее море, готовое поглотить любого. Тебе страшно. Все мысли исчезают, в голове крутится одно: “Лишь бы не упасть”.
То же самое происходит, когда мы отказываемся отпускать человека. Мы боимся оказаться в мире без него, утонуть в море бушующих эмоций. Мы отказываемся принимать новую реальность.
Но это нужно, нет, необходимо сделать. Отпуская кого-то, ты освобождаешь свою душу, очищаешь отравленную тоской кровь. Яд, текущий по венам, заражает сознание и мешает двигаться дальше. А источник яда — ты сам.
Ты больше не вернешься назад, не скажешь то самое “прощай”. Это надо делать сейчас, в моменте.
Отпускать — больно, но еще больнее жить с этим всю жизнь и сожалеть о любви, которой не суждено сбыться. Больно смотреть в глаза своему прошлому, признавая свое несчастье. Хочется закричать, поднять своим криком на воздух города и страны, чтобы весь мир страдал вместе с тобой. Чтобы то, что рвет тебя на части, наконец успокоилось, дав услышать тишину.
Но разве это поможет?
Нет. Лишь создаст иллюзию сострадания, а реальный мир останется за куполом.
Все же рано или поздно придется отпустить ту призрачную руку. Пусть и с громкими рыданиями, и слезами. Кажется, что мы отрываем часть самих себя. Однако, легче будет. Ведь что есть скорбь, как не продолжение любви?
