Зима. Стемнело.
Странно — я не чувствую холода. На мне лишь чёрная футболка, огромная, еле держится на острых плечах. Качели, карусель — всë чёрное, покореженное, будто нарисованное углем. Замерло. Даже воздух застыл без ветра. Турники, лазалки — когда-то сияли, теперь под слоями потрескавшейся краски прячется ржавчина. Ее выдает кислый чуть сладковатый, резкий запах. Всё вокруг укрыто ровным, почти чистым снегом. Из разных углов площадки к центру, к детскому домику, ведут следы босых ног. Много. Разного размера. Обратных — нет.
У домика — три окна и низкий вход. Ребёнок войдёт легко, взрослый — только пригнувшись, рискуя удариться лбом. Я иду. Медленно. Осторожно ступаю босыми ногами. Снег… тёплый? Нет, скорее, вообще никакой. Он не тает — наверное, потому что мои ноги ненамного теплее. Только мнётся под весом, хрустит. Это — единственный звук. За спиной остаются следы.
До домика — шагов пять.
Один.
Два.
Три.
Тьма переполняет домик. Дышит, шуршит, нетерпеливо копошится.
Четыре.
Пять.
Я сгибаюсь, наклоняю голову. Почти делаю шаг, но… Запах. Как будто внутри сдохла бездомная кошка. Что-то во тьме уже давно разлагается. Не разгибаясь, делаю шаг назад.
Вдруг — рывок. Нечто впивается в щиколотку, резко, сильно, будто пытаясь раскрошить кость в труху. Я не успеваю увидеть, что это. Ударяюсь лбом о косяк, падаю. И будто размораживаюсь. Обман рассеивается, но поздно, уже слишком поздно. Холод вонзается в пальцы, грудь, шею. Я дышу — часто, тяжело. Задыхаюсь. Судорожно дёргаю ногой, но хватка только крепчает. Я вскрикиваю. Меня тянут. Обратно, в темноту. Цепляться не за что — снег остаётся в руках. Крошится. Обжигает. Последний рывок — и я внутри.
Первые алые лучи проникают в провалы окон.
Площадка. Пусто. Светает.
—
Младшая школа.
Ксюша — не изгой, но и не своя. Не прижившийся сорняк.
Однажды учительница рявкнула:
— Хватит мне урок срывать! Вы проговорить пришли? Так, кто-то один пусть отсядет, — прервалась, бегло осмотрела класс, — к Ксюше! С тобой же никто не сидит.
С Ксюшей действительно никто не сидит.
А мальчики начали ругаться:
— Садись ты, я не буду с ней сидеть!
— Я тоже не буду! Почему с ней?! я лучше на пол сяду!
И он сел. Демонстративно. А на перемене того мальчика остальные одноклассники хлопали по плечу. Одобрительно.
Ксюша идёт по коридору — за спиной шепчут, хихикают. Не громко. Не зло. Но достаточно, чтобы она ссутулилась ещё сильнее, опустив взгляд. На серо-коричневые кеды…»Ты что, свинья? Тебе нравится быть грязной?» — сказала бы мама… и грязные разводы квадратной плитки. Она не помнит лиц, только — туфли, кроссовки, ботинки. Она не помнит цвет стен и есть ли на подоконниках цветы. А плитку — да.
Однажды учитель отмечает в списке: *отсутствует*. Но Ксюша вышла из дома еще до рассвета, как обычно. Просто… задержалась.
Ночью выпал снег. Всё стало белым и чистым, будто покрытым молочной пеной. На повороте стояла площадка. Новая, яркая. А в центре домик, до неприятного знакомый, но нечеткий в памяти, как вертящееся на языке слово.
Ксюша остановилась, замешкалась. Подумала о школе — и свернула к домику с привычного маршрута.
«Совсем недолго»
«Только сегодня»
«Я устала»
Потом — ещё раз.
И ещё.
В какой-то день путь стал уже «не в школу».
—
Средняя школа
— Я тебя ненавижу!..
Опять. Но в этот раз по-другому. Слишком искренне. Каждый раз, когда она звала Ксюшу на кухню, та знала: в итоге одна из них будет плакать. Но такое впервые. — Ксюша нарушила табу. Мама замирает, выключаясь, как телевизор. Тихо. Только часы в другой комнате продолжают тикать. Громко. Как напряженная струна, которую постоянно оттягивают. Мама приоткрывает рот. Жалобно разводит руки, будто желая обнять Ксюшу…
Ксюша срывается с места, выскакивает в подъезд в чем была. Но дверью не хлопает — привычка. Мама постоянно из за этого ругалась. На Ксюше шлёпанцы. Те, в которых мама ходит курить. Мокрый снег липнет к шее, залетает под футболку. Но Ксюше — всё равно. Она не слышит сигналящих машин, удивлённых прохожих. От мыслей голова зудит изнутри. Появляется мерзкое чувство от которого хочется в душ. Замедляется, путается в ногах.
«Надо вернуться»
«Надо извиниться»
«Что теперь будет?..»
Тут же ускоряется, быстро и сильно втаптываю в землю снег.
«Это она должна извиняться!»
«Со мной не все в порядке!»
«Я не выдумываю!»
«Я — одна!»
Поворот. Жёлтая краска облупилась. Домик пахнет гарью и сырым гниющим деревом. Для Ксюши не воняет, а пахнет. Терпимо. Почти приятно.
—
Старшая школа.
Она не сдала. Нервы и бессонница. Тошнота и голод. Время и деньги. Репетиторы. — все зря. Что со мной будет? Результаты сегодня огласили перед всем классом. И ОНИ всë слышали. Видели подрагивающую спину Ксюши, и то, как она выбегала из класса «в туалет». С рюкзаком. На ходу накидывая капюшон, прикрывая лицо. Перед влажными глазами — касса бургерной на фудкорте. И ОНИ будут приходить. Обращаться с Ксюшей как с прислугой. Она не сможет и слова против сказать. Хотя, в прочем, говорила ли когда-нибудь?
Домой идти страшно. Стыдно. Она идёт — туда, где нет мамы. Где нет ИХ. Где нет даже Ксюши — ее можно оставить за порогом. Домик теперь серый. Окно неровное, больше похожее на дыру. Пахнет чем-то.. живым. Теплым. Дышащим. Но она принимает его любым. И он принимает ее, как и всегда. Внутрь. Пожирая.
—
Когда-то Ксюша рисовала такой домик. Жёлтый, с трубой. С солнцем в углу листа. С цветами у крыльца. Такой рисуют все дети. Теперь он перед ней. Но окно в нём — чёрное.
— Почему?
— Потому что он мой.
