***
Я с тобой пройду по Атлантиде.
Это будет самый лучший бред,
И не нужно будет просыпаться.
И не нужно будет подбирать
Рифмы, так как в нашем лексиконе
Слов не будет вовсе. Ну а вдох
Сам с собой рифмуется прекрасно
«Подсолнухи»
Говорят, у цветов тоже бывает душа.
Она тянется стеблем и подставляет ладони
Грозе со вкусом антоновских яблок и тонет
В тетради в линейку с пометками карандаша.
Оскорблённая гласных разлётом и громом согласных,
Обречённая видеть, как грифель пляшет над ней,
Заключённая в этот гербарий грозы в разных
Неестественных позах — кого-то напомнила мне…
«Прогулка по атлантиде»
Потоп не после нас, а в наше время.
Нахлынут волны, и чудак евгений
На мраморе уже не отсидится.
И белый, мерно поводя крылами,
Взлетит и пронесётся над домами —
В ковчег или на небо возвратиться.
Долей воды: аквариум ли, ваза —
Атланты — своего дождались часа,
Скачка из забытья в родные волны,
Чтоб сбросить небо с отягченных плеч.
И схоронить утопленницу-речь,
По-рыбьи выкликая слово omni…
Или dominus
«Ноктюрн»
Ночью все становится ближе, чем кажется.
Я размещаюсь в квартире немыслимым гулливером.
Я вступаю с вещами в жестокую рукопашную.
Это выглядит жалко, и это верно.
Вещи — мои союзники в странном деле.
Но союзники чаще друг друга не понимают.
Особенно в темноте, в полночь, но не в постели —
за фортепиано.
В стену стучат, и ясно: им завтра рано.
И мне завтра рано (вернее, уже сегодня).
Я закрываю крышку, и слышу, как где-то рядом,
Тремя этажами выше, плачет ребёнок.
И я поправляю подушку, и будто спросонок,
ласковы губы мои —
«ай-люли»
***
Услышав мой голос,
мою извините картавость.
Кто-то скажет, что — серость,
А я говорю, что — усталость.
Кто-то скажет, что — сырость,
А я говорю, что попалась
Небесным охотникам в сети огромная рыба.
И мерно колышет хвостом, изгибается телом.
Так серая глыба плывёт над соленою глыбой,
На мокрую гальку свой хвост высыхающий стелет.
Так море по горло в воде стоит и катает
не гальку во рту, а белые лёгкие кости.
Я рядом стою. Мы с нежной урыбкой взираем
На серое небо
***
Я не молчу. Я просто вспоминаю.
В тетрадь по геометрии пишу,
И это начинает как-то смахивать
На белый стих… А их полмиллиарда —
Твоих корней, растущих в вертикаль
Клинообразно. Взглядом шумерийским
Клинообразным смотрит ученик,
В руках сжимая жертвенный сосуд,
Наполненный чернильным синим ядом,
И медленно губами шевелит,
И вавилонское возводит чудо
На плоскости бесплодной
***
Деревья без листьев,
В вашей форме есть только чистые линии,
стремленье к лучу на генетическом уровне,
Рвущееся на вектора разветвлений
Тёмное тело.
Может, мне стоит бросить поэзию
И написать научный труд? —
Дерево как фрактал,
Как поиск самого себя в своём продолжении
***
Говорю слово мы, но подразумеваю я.
Ты превратилось в абстракцию,
в облако,
без очков — в силуэт,
С ними — в галлюцинацию.
(Сплю без линз)
Проплывая над крышей
Полуобитаемым островом,
Брось швартовый конец.
Разве может быть выше
чей-то бред девяти этажей?
По регламенту
Дальше надо пристраивать
висячие сады
