Глава 1.
Поздней зимой, когда мне шёл семнадцатый год, мама решила, что у меня
депрессия, ведь я редко выходила из дома, практически не вставала с
кровати, многократно перечитывала одну и ту же книгу, мало ела и довольно
много свободного времени, которого тогда у меня было в избытке,
посвящала мыслям о смерти.
Прочитайте брошюры или веб-сайты о раке или любой другой источник, и в
них вы найдёте перечень побочных эффектов от рака, в который обязательно
входит депрессия. Но на самом деле, депрессия – побочный эффект не рака, а
угасания жизни. (Да и сам рак, как почти всё на свете – тоже побочный
эффект угасания жизни.) Однако моя мама считала, что мне нужно лечение,
поэтому она отвела меня к лечащему доктору Джиму, который подтвердил,
что я действительно пребываю в парализующей и явной клинической
депрессии. По этой причине мне скорректировали курс лекарств и
рекомендовали еженедельно посещать «Группу поддержки».
В эту «Группу поддержки» всегда приходили разные люди c различными
недомоганиями, вызванными опухолью. Почему их состав всегда менялся?
Люди попросту умирали.
«Группа поддержки», конечно, была гнетущим адом. Мы встречались
каждую среду в подвале каменной Епископальной церкви, построенной в
форме креста. Мы все садились в круг, прямо в центре креста, на том самом
пересечении, где должно было находиться сердце Иисуса.
Я обратила на это внимание, потому что Патрик – лидер «Группы
поддержки» и единственный, старше 18 лет в этой комнате, говорил о сердце
Иисуса каждую чёртову встречу, о том, как мы, молодые люди с раком,
сидим здесь прямо у священного сердца Христа и тому подобное.
Вот как проходили наши встречи в сердце Бога: шесть, семь или десять
человек из нас проходили или въезжали на коляске в комнату, выбирали из
скудного набора печенье и лимонад, садились в Круг Доверия и в тысячный
раз слушали воспоминания Патрика о его удручающей и несчастной жизни.
О том, как у него был рак мужских половых желёз, и все думали, что он
умирает, но этого не произошло, и вот сейчас он находится здесь, взрослый,
в самом расцвете сил в подвале церкви, в американском городке,
занимающем 137 место по красоте в стране. Мы узнали о его разводе, об
игромании, о полном отсутствии друзей. О том, как он влачил жалкое
существование, рассказывая о своём раковом прошлом, едва зарабатывая на
получение степени магистра, которая явно не поможет ему добиться успехов
в карьере. Как и все мы, он ожидал, что Дамоклов меч принесёт ему
облегчение, которого он не получил несколько лет назад, когда рак лишил
его органов, но сохранил ему жизнь, сохранил то, что только самая щедрая
душа может назвать жизнью.
И ТЕБЕ МОЖЕТ ПОВЕЗТИ ТАКЖЕ!
Далее мы представлялись: имя, возраст, диагноз, самочувствие. Когда
очередь доходила до меня, я говорила, что меня зовут Хейзел. Мне 16 лет.
Первоначально у меня был рак щитовидной железой, но теперь в лёгких
образовалась целая колония злокачественных клеток. При этом я чувствую
себя вполне хорошо.
Как только мы собирались в круг, Патрик всегда спрашивал, хотел ли кто-то
из нас поделиться своей историей. А затем начинался чертов круг
поддержки: каждый рассказывал о борьбе, о битве, о победе, о потере веса,
о снимках. Будем честны перед Патриком, он разрешал говорить нам и о
смерти тоже. Но большинство из присутствующих не собрались умирать.
Большинство доживали до зрелого возраста, как Патрик.
(Это означало, что в группе царила большая состязательность, ведь каждый
хотел победить не только рак, но и сидящих в этой комнате людей. Я
допускаю всю абсурдность ситуации, но когда тебе говорят, что у тебя есть,
скажем, 20 процентов шанса прожить ещё 5 лет, ты начинаешь лихорадочно
считать и понимаешь, что твой шанс составляет один к пяти… тут ты
осматриваешься и думаешь, как и любой здоровый человек: «Я должен
пережить четырёх из этих ублюдков».)
Единственной отдушиной в «Группе Поддержки» был мальчик по имени
Исаак, длиннолицый, худощавый парнишка с прямыми светлыми волосами,
прикрывающими один глаз.
А его проблемой были именно глаза. У Исаака была редкий рак глаз. Один
глаз ему вырезали в детстве, и теперь он носил такие толстые очки, из-за
чего его оба глаза (и настоящий, и стеклянный) казались неестественно
огромными, словно вся его голова превратилась в один искусственный глаз, а
настоящий глаз уставился прямо на тебя. Из тех редких случаев, когда Исаак
делился своими проблемами с группой, я поняла, что оставшийся настоящий
глаз Исаака тоже подвергнут смертельной угрозе.
Общались мы с ним исключительно посредством вздохов. Каждый раз, когда
кто-то рассказывал о противораковых диетах или о вдыхании измельчённых
акульих плавников и всякой подобной чуши, он бросал на меня быстрый,
мимолётный взгляд и делал едва уловимый вдох. Я же почти незаметно
покачивала головой и выдыхала в ответ.
Итак, «Группа Поддержки» развивалась своим чередом, и спустя несколько
недель посещений я стала почти брыкаться и вопить от того, что там
творилось. И вот в среду, как раз тогда, когда я завела знакомство с
Августусом Вотерсом, сидя на диване с мамой за просмотром третьей части
12-часового марафона предыдущего сезона «Американская топ-модель»,
который, впрочем, я уже смотрела, я изо всех сил старалась объяснить, что
мне уже можно перестать ходить в «Группу Поддержки».
— Я отказываюсь посещать «Группу Поддержки», — произнесла я.
— Отсутствие интереса к деятельности — один из симптомов депрессии, —
ответила мама.
— Пожалуйста, просто дай мне посмотреть «Американскую топ-модель». Это
тоже деятельность.
— Телевизор – далеко не деятельность.
— Мама, ну, пожалуйста! – умоляла я.
— Хейзел, ты подросток. Ты уже давно не маленький ребёнок. Тебе нужно
заводить друзей, больше гулять и жить своей жизнью.
— Если ты хочешь, чтобы я была подростком, перестань отправлять меня в
«Группу Поддержки». Купи мне поддельное удостоверение личности, чтобы
я спокойно могла ходить по клубам, пить водку и курить травку.
— Во-первых, ты не куришь травку.
— Вот-вот. Если бы ты купила мне поддельное удостоверение, я бы знала, что
не курю.
— Ты пойдешь в «Группу Поддержки».
— Фуууууууууууу!
-Хейзел, ты заслуживаешь того, чтобы продолжать жить.
Эта фраза заставила меня замолчать, хотя я так и не смогла понять, каким
образом посещение «Группы Поддержки» соответствовало понятию
«жизнь». Тем не менее, я согласилась пойти в «Группу поддержки». Это
после того, как мы договорились о моём праве посмотреть в записи
оставшиеся полтора эпизода марафона «Американская топ-модель».
Я пошла в «Группу поддержки» по той же самой причине, которая уже
однажды заставила меня позволить медсёстрам c опытом работы всего
лишь 18 месяцев после окончания университета отравлять мой организм
препаратами с непонятными названиями: я хотела сделать моих родителей
счастливыми. В этом мире есть только одно, что гораздо хуже смерти от рака
в 16-летнем возрасте – это быть родителем ребёнка, умирающего от рака.
Late in the winter of my seventeenth year, my mother decided I was depressed, presumably because I rarely left the house, spent quite a lot of time in bed, read the same book over and over, ate infrequently, and devoted quite a bit of my abundant free time to thinking about death.
Whenever you read a cancer booklet or website or whatever, they always list depression among the side effects of cancer. But, in fact, depression is not a side effect of cancer. Depression is a side effect of dying. (Cancer is also a side effect of dying. Almost everything is, really.) But my mom believed I required treatment, so she took me to see my Regular Doctor Jim, who agreed that I was veritably swimming in a paralyzing and totally clinical depression, and that therefore my meds should be adjusted and also I should attend a weekly Support Group.
This Support Group featured a rotating cast of characters in various states of tumor-driven unwellness. Why did the cast rotate? A side effect of dying.
The Support Group, of course, was depressing as hell. It met every Wednesday in the basement of a stone-walled Episcopal church shaped like a cross. We all sat in a circle right in the middle of the cross, where the two boards would have met, where the heart of Jesus would have been
I noticed this because Patrick, the Support Group Leader and only person over eighteen in the room, talked about the heart of Jesus every freaking meeting, all about how we, as young cancer survivors, were sitting right in Christ’s very sacred heart and whatever.
So here’s how it went in God’s heart: The six or seven or ten of us walked/wheeled in, grazed at a decrepit selection of cookies and lemonade, sat down in the Circle of Trust, and listened to Patrick recount for the thousandth time his depressingly miserable life story—how he had cancer in his balls and they thought he was going to die but he didn’t die and now here he is, a full-grown adult in a church basement in the 137th nicest city in America, divorced, addicted to video games, mostly friendless, eking out a meager living by exploiting his cancertastic past, slowly working his way toward a master’s degree that will not improve his career prospects, waiting, as we all do, for the sword of Damocles to give him the relief that he escaped lo those many years ago when cancer took both of his nuts but spared what only the most generous soul would call his life.
AND YOU TOO MIGHT BE SO LUCKY!
Then we introduced ourselves: Name. Age. Diagnosis. And how we’re doing today. I’m Hazel, I’d say when they’d get to me. Sixteen. Thyroid originally but with an impressive and long-settled satellite colony in my lungs. And I’m doing okay.
Once we got around the circle, Patrick always asked if anyone wanted to share. And then began the circle jerk of support: everyone talking about fighting and battling and winning and shrinking and scanning. To be fair to Patrick, he let us talk about dying, too. But most of them weren’t dying. Most would live into adulthood, as Patrick had.
(Which meant there was quite a lot of competitiveness about it, with everybody wanting to beat not only cancer itself, but also the other people in the room. Like, I realize that this is irrational, but when they tell you that you have, say, a 20 percent chance of living five years, the math kicks in and you figure that’s one in five . . . so you look around and think, as any healthy person would: I gotta outlast four of these bastards.)
The only redeeming facet of Support Group was this kid named Isaac, a long-faced, skinny guy with straight blond hair swept over one eye.
And his eyes were the problem. He had some fantastically improbable eye cancer. One eye had been cut out when he was a kid, and now he wore the kind of thick glasses that made his eyes (both the real one and the glass one) preternaturally huge, like his whole head was basically just this fake eye and this real eye staring at you. From what I could gather on the rare occasions when Isaac shared with the group, a recurrence had placed his remaining eye in mortal peril.
Isaac and I communicated almost exclusively through sighs. Each time someone discussed anticancer diets or snorting ground-up shark fin or whatever, he’d glance over at me and sigh ever so slightly. I’d shake my head microscopically and exhale in response.
So Support Group blew, and after a few weeks, I grew to be rather kicking-and-screaming about the whole affair. In fact, on the Wednesday I made the acquaintance of Augustus Waters, I tried my level best to get out of Support Group while sitting on the couch with my mom in the third leg of a twelve-hour marathon of the previous season’s America’s Next Top Model, which admittedly I had already seen, but still.
Me: “I refuse to attend Support Group.”
Mom: “One of the symptoms of depression is disinterest in activities.”
Me: “Please just let me watch America’s Next Top Model. It’s an activity.”
Mom: “Television is a passivity.”
Me: “Ugh, Mom, please.”
Mom: “Hazel, you’re a teenager. You’re not a little kid anymore. You need to make friends, get out of the house, and live your life.”
Me: “If you want me to be a teenager, don’t send me to Support Group. Buy me a fake ID so I can go to clubs, drink vodka, and take pot.”
Mom: “You don’t take pot, for starters.”
Me: “See, that’s the kind of thing I’d know if you got me a fake ID.”
Mom: “You’re going to Support Group.”
Me: “UGGGGGGGGGGGGG.”
Mom: “Hazel, you deserve a life.”
That shut me up, although I failed to see how attendance at Support Group met the definition of life. Still, I agreed to go—after negotiating the right to record the 1.5 episodes of ANTM I’d be missing.
I went to Support Group for the same reason that I’d once allowed nurses with a mere eighteen months of graduate education to poison me with exotically named chemicals: I wanted to make my parents happy. There is only one thing in this world shittier than biting it from cancer when you’re sixteen, and that’s having a kid who bites it from cancer.
