X Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Часть 1.

Над городом нависло дождливое сентябрьское утро. Ветер выл медленно и протяжно, временами напоминая женский плач. Листья берёзы нехотя падали на сырую землю; почему-то их пыльный желтый цвет не спасал тусклый пейзаж осени, а, напротив, только вторил ему.

«Унылое зрелище», – думал Пашка Сувайкин, глядя в окно и отчаянно пытаясь не уснуть прямо за школьной партой. Что может быть скучнее урока литературы, когда за окном барабанит дождь и воет ветер? Разве что монотонное бормотание учителя про классицизм, оды, Ломоносова и ещё много-много других, несомненно, очень важных понятий…

Впрочем, снотворный эффект урока ощущал не только Пашка. Девятый «Б» вёл себя куда тише, чем обычно: никаких шуток, смешков и летающих по классу самолётиков. Сил хватало лишь на подсчёт минут до долгожданного звонка.

Когда часы остановились на значении «прошла ровно половина урока», учитель вдруг прервал повествование, стёр с доски определения и сел за стол. Он окинул класс долгим взором, приложил руку к подбородку и на секунду погрузился в размышления.

В этот момент учитель литературы выглядел необычайно серьезно, что было ему совсем не свойственно. Никто из учеников точно не знал, сколько ему лет: седые пряди и маленькие морщинки в уголках глаз совсем не сочетались с его озорным характером и всегда широкой улыбкой.

Любой другой учитель наверняка не обратил бы внимания на сонное состояние класса, но не Михаил Алексеевич. Он не был готов мириться с безразличием к его предмету, поэтому прокашлялся в знак привлечения внимания и тихо произнёс:

– Дети, так не пойдёт. Неужели вам совсем нет дела до литературы восемнадцатого века? – ребята потупили взгляд, а кое-кто немедленно принялся шуршать ручкой по бумаге, изображая старательное изучение материала. Учитель продолжил. – И что же мы будем делать? Желания смотреть на ваши пустые глаза у меня, признаюсь, нет.

Вдруг уже знакомый нам Пашка с третьей парты поднял руку и воскликнул:

– Михал-Алексеич, а давайте тогда урок истории! Ну пожалуйста, давайте!

Класс тут же оживился. Со всех сторон ребята закричали: «истории, да, урок истории!». Михаил Алексеевич вздохнул. Он пытался вести себя с классом строго, но добрые, смеющиеся глаза его выдавали. Наконец, под напором уговоров девятого «Б» учитель махнул рукой и сдался:

– А, ладно. Будет вам урок истории. Но учтите: вас ждёт домашняя работа в два раза больше обычной!

Ребята тут же окончательно проснулись и приготовились слушать: компромисс всех вполне устраивал. Сувайкин напыжился и был страшно доволен собой — это всё благодаря ему!

Уроки истории у Михаила Алексеевича были совсем не похожи на то, о чем мог подумать читатель: никаких военных сражений и великих царей. Учитель литературы действительно рассказывал детям… истории. Грустные или веселые, произошедшие на самом деле или выдуманные – они всегда содержали в себе глубокую житейскую мудрость и что-то чуть более важное, чем знания из школьной программы. Это были истории про настоящую, многообразную, сложную

жизнь.

Михаил Алексеевич выждал небольшую паузу и начал свой рассказ.

Часть 2.

Случилось это очень давно – в те времена, когда мобильные телефоны виделись всем величайшим изобретением человечества, а родной Санкт-Петербург все по привычке ещё называли Ленинградом.

Я жил в северной столице с мамой, в маленькой однокомнатной квартирке. Время было непростое. Каждый день мама уходила на работу рано утром, а возвращалась поздно вечером, когда я уже спал. До сих пор иногда мне вспоминаются черты её лица: впалые щёки, подрагивающие уголки губ и добрые, но очень уставшие глаза.

Тогда мне только-только исполнилось двенадцать лет. Умом я не блистал, читать не любил… Да что уж там – был обычным дворовым хулиганом. Но рядом с мамой всегда старался вести себя образцово и кротко. Мне не хотелось добавлять ей забот своим поведением: я чувствовал, что ей и без того приходилось непросто.

Мама у меня была сильная – в наше время таких называют “женщина с внутренним стержнем”. Всего один раз в жизни я видел её слезы – после смерти папы. Мы и до того едва сводили концы с концами, а тут уж стало совсем сложно: мама устроилась на вторую работу и в будни я её почти не видел.

Но каждое утро, как бы мама ни спешила, она всегда оставляла на столе тарелку перловой каши. Я терпеть её не мог, но съедал всё до последней ложки: мама и так почти не спала, а ради этой тарелки ей приходилось вставать ещё на полчаса раньше. И я ел. Давился, но ел.

Наша жизнь текла медленно, уныло и до тошноты однообразно. Но однажды всё резко и неожиданно перевернулось с ног на голову: в холодный декабрьский день примерно в семь часов утра нас в семье вдруг стало трое.

Помнится, я проснулся от странных звуков с кухни: мама была дома. Она

суетилась с завтраком, а за нашим столом сидел незнакомый мне мальчик.

Я сразу принялся разглядывать таинственного гостя: он был примерно моего возраста, худой и очень бледный. Волосы были коротко обстрижены, из-за чего его уши смешно торчали в разные стороны. Мальчик всё время озирался по сторонам и выглядел очень напуганным: мне даже показалось, что в его глазах блестят слёзы.

– Мама, кто это? – я бесцеремонно указал на парнишку пальцем, выражая крайнее

недовольство его присутствием.

Мама вздрогнула от неожиданности – она так увлеклась, что даже не заметила, как я вошёл – и потянула меня за локоть в спальню. Там она присела на корточки и заговорила очень тихо:

– Миша, послушай меня. У этого мальчика тяжёлая судьба. Он из очень-очень далёких краёв, где говорят на совсем другом языке: по-нашему с трудом понимает. Родители у него пропали без вести, а его самого привезли сюда. У него здесь никого нет, понимаешь? У него теперь во всём мире никого нет. На работе меня попросили присмотреть за ним какое-то время – поучить русскому языку и помочь освоиться. Знаю, что ты сердишься, но я не могла отказать, – мама говорила медленно и аккуратно, как бы подбирая доступные мне слова. – Знаешь, Миша, людям

надо помогать. Нам с тобой никто не помогает, зато мы сами можем помочь этому мальчику. Жизнь не всегда бывает справедлива, но тот, кто найдёт в себе силы стать опорой для нуждающегося – настоящий герой. Я хочу, чтобы ты стал другом этому мальчику. Ему очень нужно обрести близкого человека – только так мы сможем ему помочь.

Я не задавал маме никаких вопросов и просто кивнул. В тот момент я твёрдо решил, что отныне мы с Васькой будем друзьями: если так сказала мама, значит, так надо.

Своё настоящее имя мальчик почему-то назвать не мог (или не хотел?), так что мы окрестили его простым русским “Васька”. Мама обещала, что он поживёт с нами всего пару месяцев: потом его заберут другие люди, а то и родители объявятся. Для него поставили старую раскладушку рядом с моей кроватью, от чего в маленькой комнате стало совсем мало места. С тех пор жизнь наша пошла совсем по-другому: и кто бы мог подумать, что буквально свалившийся на нас с мамой сирота окажется таким славным мальчишкой!

Со временем Васька немного привык к новой обстановке, стал вести себя свободнее, чаще смеяться. После школы я учил его русскому языку: рассказывал ему всевозможные небылицы и объяснял новые слова. Мама носила Ваське книги из библиотеки: азбуку и детские сказки. Он оказался очень способным учеником: днями напролёт он что-то читал и выписывал, а перед сном часто бормотал выученные накануне слова.

Мне отчётливо запомнились его глаза. Тусклые, почти совсем серые – когда Васька брал в руки книгу, они начинали сиять. Иной раз я его даже спрашивал: «чего это у тебя чёртики в зрачках пляшут, а, Васька?» А он смеялся и отвечал: «слова у вас красивые, в глаза щекочут!».

Он делал забавные ошибки в речи, от чего я тоже начинал смеяться. Но Васька вовсе не шутил: он искренне восхищался каждой буковкой и каждым словом. Мальчик нашёл для себя ремесло и, возможно, впервые в жизни занимался чем-то, что ему действительно нравилось. Изучая русский язык, он был созерцателем настоящей красоты, и от того расцветал сам.

Шли недели, месяцы… Вот уж и Новый год прошёл, и дни начали становиться длиннее, а Васька всё жил у нас. Ни я, ни мама не уловили момента, когда сирота, не умевший связать двух слов по-русски, вдруг стал полноценной частью нашей семьи. Для меня он был уже не другом, а родным братом: мне нравилось быть его наставником, нравилось открывать ему широкий мир русского слова. Тогда я ещё не мог облечь это в такую форму, но чувствовал, как постепенно сам начал больше читать и усерднее учиться вместе с Васькой.

К концу зимы мальчишка уже вовсю обсуждал со мной нового “Бэтмена” и читал какие-то повести, которые мама то и дело приносила из библиотеки. Васька не переставал учиться никогда – я восхищался его задором и способностями, но это же меня и пугало. Как-то раз перед сном я даже задал ему вопрос:

– Вась, а скажи честно, не надоел тебе ещё этот русский язык? Ну каждый день что-то пишешь, учишь… А толку-то? Ведь потом уедешь к себе на Родину и всё забудешь. Чего время тратить?

– Нет, Мишка, ты не понимаешь. Когда меня к вам привезли, я был самым несчастным человеком в мире. Мне не хотелось жить с вами и не хотелось возвращаться обратно. Я как будто вообще забыл, что это значит: чего-то хотеть. Но потом я начал слушать, как ты и тётя Света разговариваете. Знаешь, как? – Я покачал головой. – Как будто песню поёте. И всё льётся, льётся песня, слово за словом… И у меня вдруг появилось настоящее желание. Я захотел выучить этот язык, постичь его красоту и овладеть искусством слова.

В очередной раз я поразился тому, как этот чужеземный мальчик строил предложения на русском языке. Его речь звучала очень картинно и не всегда естественно (наверняка это всё из-за старых книг, которыми он зачитывался), но было в этом какое-то особое очарование. И всё же я продолжил спорить:

– Ну заливаешь, Вася, заливаешь! Разве это искусство… Вот у художников, музыкантов – у них искусство. А язык — это так..

– У художников краски, у музыкантов ноты, а у меня — слова, – улыбнулся Вася. – Ты слишком привык к своему языку и не чувствуешь его волшебства, не видишь красоту. А ты закрой глаза и послушай, — Васька открыл какую-то книгу и вдруг начал медленно, напевно читать. – “Зреет рожь над жаркой нивой, и от нивы и до нивы, гонит ветер прихотливый золотые переливы…”.

Наверняка Васька ещё долго рассказывал стихотворение, но я быстро уснул под его тихий голос: в ту ночь мне спалось крепко и сладостно…

В один день я проснулся и не увидел старой раскладушки. Я пошёл на кухню, а на столе стояла одна тарелка остывшей перловой каши. Только одна.

Васька пропал так же внезапно, как появился: на рассвете ясного мартовского утра он испарился, даже не попрощавшись. Мама уверяла меня, что его семья наконец-то нашлась и он уехал к себе домой, но почему-то я ей не верил.

Ничего в нашей маленькой квартире даже не напоминало о мальчишке: словно я его выдумал, как маленькие дети выдумывают своих невидимых друзей. Мне было грустно и немного обидно, что он уехал и даже не оставил ничего памятного о себе: я оказался наедине лишь с призрачными воспоминаниями.

Однако судьба решила преподнести мне прощальный подарок вместо Васьки. Примерно месяц спустя после его исчезновения я нашёл под столом маленькую книжку. Название гласило: «С.И. Ожегов. Толковый словарь русского языка.». Конечно, это был словарь Васьки.

На одной из страниц был аккуратно загнут уголок. Я развернул словарь на этой странице: буква «Р». Слова «Родина, родня, родственник» были обведены в кружок. Мне почему-то стало горько.

Где он сейчас, этот мальчик? Кто знает. Может, живёт душа в душу со своей семьёй, а может, всё скитается по миру и ищет близких людей. Вполне вероятно, его уже и нет в живых, но в моей памяти он навсегда останется мальчишкой с растопыренными ушами и серыми глазами – Васькой, который так полюбил чужой язык, быт и культуру, что они сделались для него родными.

И действительно, было в нем что-то истинно русское, настоящее… Потому что так горячо любить русское слово может только человек широкой души и большого сердца.

С тех пор я знал много удивительных людей – писателей, художников, дипломатов,

политиков, учёных. Но за целую жизнь я больше ни разу не повстречал человека, у которого так сияли бы глаза от горячей любви к языку. Он показал мне настоящее волшебство, научил меня читать, чувствуя и пропуская через себя каждое слово, он открыл мне совершенно иной мир, где язык – не надлежащее средство общения, а искусство с многолетней историей и глубокой красотой.

И лишь спустя много лет я понял самое важное. Это не я научил Ваську русскому языку, это он, безымянный мальчик из далёких краёв, показал мне, что такое настоящий русский язык.

Часть 3.

В классе повисла тишина. Михаил Алексеевич встал из-за стола и вывел на доске домашнее задание: сочинение на тему «Мой родной язык». Он бросил быстрый взгляд на часы, попрощался с учениками и, улыбнувшись собственным мыслям, вышел из класса.

Прозвенел звонок. Ребята еще несколько минут оставались на местах, осмысляя последние слова учителя. Им предстояло многое обдумать…