XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Мы свернули на следующем съезде, тихо поменялись местами и вышли перед машиной. Мы встретились, и я обнял его, сжав кулаки на его плечах, а он коротко охватил меня руками и стиснул так сильно, что я чувствовал, как его грудь вздымается, пока мы снова и снова осознавали, что всё ещё живы. Это понимание накатывало волнами, мы держались друг за друга и плакали, и я подумал: «Боже, мы, наверное, выглядим жалко» — но какая разница, когда ты только что, спустя столько времени, осознал, что всё ещё жив.

Сто девятнадцать дней спустя.

Полковник и я с головой ушли в учёбу, как только сдались — мы оба знали, что нужно сдать экзамены на отлично, чтобы выйти на желаемый средний балл (мне хватало тройки, а Полковник не соглашался даже на 3.98). Наша комната превратилась в штаб-квартиру для четверых: Такуми и Лара засиживались до ночи, обсуждая Шум и ярость, мейоз и Арденнскую операцию. Полковник пытался впихнуть в нас программу по матану за семестр, хотя он был слишком хорош в математике, чтобы нормально объяснять: «Ну конечно же это логично! Просто поверь мне, чёрт возьми, это не так сложно».А мне не хватало Аляски.

А когда я не успевал, я жульничал. Такуми и я делились краткими пересказами «Распадающейся империи» и «Прощай, оружие» («Эти книги чертовски длинные!»— как-то воскликнул он).

Мы мало говорили. Но нам и не нужно было.

Сто двадцать два дня спустя

Прохладный ветер отбил летний зной, и в то утро, когда Старик раздавал нам экзамены, он предложил провести занятие на улице. Я недоумевал, почему сейчас можно сидеть снаружи, если в прошлом семестре меня выгнали за то, что я просто глянул в окно. Но раз Старик хотел — мы вышли.

Он устроился в кресле, которое вынес для него Кевин Ричман, а мы расселись на траве. Моя тетрадь сначала неловко лежала на коленях, потом съехала в густую зелёную траву, неровная земля мешала писать, а мошки кружились над головами. Мы сидели слишком близко к озеру, и это было не очень удобно, но Старик, казалось, был доволен.

We got off at the next exit, quietly, and, switching drivers, we walked in front of the car. We met and I held him, my hands balled into tight fists around his shoulders, and he wrapped his short arms around me and squeezed tight, so that I felt the heaves of his chest as we realized over and over

again that we were still alive. I realized it in waves and we held on to each other crying and I thought, God we must look so lame, but it doesn’t much matter when you have just now realized, all the time later, that you are still alive.

one hundred nineteen days after

The colonel and I threw ourselves into school once we gave up, knowing that we’d both need to ace our finals to achieve our GPA goals (I wanted a 3.0 and the Colonel wouldn’t settle for even a 3.98). Our room became Study Central for the four of us, with Takumi and Lara over till all hours of the night talking about The Sound and the Fury and meiosis and the Battle of the Bulge. The Colonel taught us a semester’s worth of precalc, although he was too good at math to teach it very well-«Of course it makes sense. Just trust me. Christ, it’s not that hard» — and I missed Alaska.

And when I could not catch up, I cheated. Takumi and I shared copies of Cliffs Notes for Things Fall Apart and A Farewell to Arms («These things are just too damned long!»-he exclaimed at one point).

We didn’t talk much. But we didn’t need to.

one hundred twenty-two days after

A cool breeze had beaten back the onslaught of summer, and on the morning the Old Man gave us our final exams, he suggested we have class outside. I wondered why we could have an entire class outside when l’d been kicked out of class

last semester for merely glancing outside, but the Old Man wanted to have class outside, so we did.

The Old Man sat in a chair that Kevin Richman carried out for him, and we sat on the grass, my notebook at first perched awkwardly in my lap and then against the thick green grass, and the bumpy ground did not lend itself to writing, and the gnats hovered. We were too close to the lake for comfortable sitting, really, but the Old Man seemed happy.