Однажды мне читать пришлось
Поэму с длинным именем,
Она мне не понравилась,
Но wer nicht will, der muss.
Читал её невдумчиво,
Но всё же по прочтении
К губам моим приклеился
Некрасовский размер.
И сим размером песенным
Перескажу занятную
Историю народную,
Авось легко пойдёт.
То было на Полесье ли,
Иль было под Любартовом,
Теперь уж не упомнится –
Далёкие года.
Под паном под Дембицким ли,
Под паном под Бжезинским ли,
Под паном под Сосновским ли –
То ведает лишь Бог.
В одном костёле праведном
Несли страду духовную
Три ксёндза, три служителя,
О них и сказ пойдёт.
И всё бы было гладенько,
Одна была беда у них –
Чего-то разжирели так,
Что худо было им.
Уж что они ни делали,
Лекарства принимали ли,
Ничто не помогало им.
Сказали доктора
На воды ехать, может быть,
Вода жирок повытянет.
И вышли ксёндзы по людям,
Чтоб денег в путь собрать.
Да недолгонько шли они –
В одной виоске крохотной
Заходят к человеку в дом.
Зовут того Адась.
Всю жизнь работал совестно
На панской винокурне он,
И знамо, что на выдумки
Адась был тороват.
Он толстых ксёндзов выслушал,
Гостеприимно встретил их,
Подумал, пораскидывал,
А после говорит:
«Зачем же, паны ксёндзы, вам
Самим ходить-то по людям?
За вас работу сделаю –
Живите у меня.»
«Вот хорошо, — в ответ они, —
Для нас ещё и лучше так
(Самим нам тяжело ходить),
Ай, добр ты, Адась!»
Адась принёс им водочки
(решил гостей попотчевать),
Пьют ксёндзы и хозяина
Похваливают всё:
«Какой же добрый человек,
Для божьих слуг он ничего
Из скромных закромов своих
Не пожалеет дать!»
Наелись пищи дармовой,
Напились водки даровой
И спать легли. Храпели так,
Что хата затряслась.
Хозяин тут оставил их,
А сам пошёл к своим друзьям –
Рабочим с винокуренной –
«Так, — говорит, — и так,
Вы, хлопцы, пособите мне,
Как толстых ксёндзов вылечить,
На воды чтоб не ехать им,
Стрясти-то с них жирок».
Приятели ответили:
«Пожалуй, это можем, брат,
— о чём-то пошепталися, –
Чем мы не доктора?»
Пришли они к Адасю в дом,
Там сонных ксёндзов выпивших
В одёжу переодели всех
В рабочую, свою.
А ввечеру снесли их всех –
Насилу, благо дюжие! –
На винокурню панскую,
А сами спать пошли.
Наутро те очухались,
Глядят-глядят, да где ж они?
А друг на друга глядючи,
Опешили совсем:
Куда сутаны канули?
На них свитки мужицкие,
Опорки полурваные,
Заплаты на свитках.
Всё в точности такое же,
Как у рабочих подле них…
Недолго удивлялися:
Приказчик подошёл.
Как гаркнет: «Вы чего это здесь
Как пни лежите толстые?
А ну пошли с картошкою
Мешки носить в котлы!»
Приказчик думал, видимо,
Что пан рабочих новых взял,
А те пришли отлёживать
Ленивые бока.
Хотели ксёндзы спорить с ним,
А тот и знать не хочет их,
И ну лупить их плёткою!
Они в ответ вопят:
«Какие мы рабочие?
Мы – ксёндзы! Аль не видишь ты?»
«Вы что, смеяться вздумали?!» —
И стал ещё сильней
Их плёткою охаживать.
Крутились ксёндзы, прыгали,
Да, видно, что поделаешь?
«Пойдём работать мы!»
«Так сразу говорили бы!» –
И в миг тот успокоился, —
«А то ещё придумают…
Ох, я вас наксенжу!»
А ксёндзы, слышь, подумали,
Того глядишь, и правда, что
Приснилось им, что ксёндзами
Им доводилось быть?
На панской винокуренной
Несут мешки с картошкою,
Рабочие взвалят на них
На плечи по мешку.
Кряхтят, скрипят, несут они,
Глядят лишь только искоса
На гневного приказчика,
Что плётку в пальцах мнёт.
Переносили до полдня
Мешков большую кучищу,
Крепки они, однако же,
Костёлские слуги.
После обеда задал им
Опять работу новую
Приказчик. Мол, до вечера
Дрова должны пилить.
Дрова-то сучковатые,
Дубовые, с зарубинкой,
Пилят их ксёндзы, глядючи
На солнце – вечер ждут.
Дождавшись кой-как вечера,
Не евши, у котла-тепла,
Уснули как убитые.
Наутро поднялись,
Поели хлеб с картошкою
И за пилу с рабочими,
Боятся, как бы вновь их всех
Приказчик не хлестал.
На панской винокуренной,
Всё вместе, всё с рабочими,
Несут ксендзы повинности,
Проводят день в трудах.
Прошла неделя, новая,
Уже и месяц катится,
А стал жирок у ксёндзов-то
Тихохонько спадать.
И сделались что борзые,
Всё тощие, всё смуглые,
Что, друг на друга глядючи, –
И то не узнают.
«Наверно, — ксёндзы думают, —
Схватили эдак черти нас,
Сюда на послушание
Постановили быть.»
И вот однажды вечером
Приятели Адасевы
Усталым ксёндзам жилистым
Штоф водки поднесли
И стали ксёндзов потчевать,
Напились и уснули те,
Равно как и без памяти,
Что только не храпят.
И трезвые работники
Снесли к Адасю в хату их,
Одежду сняли грязную
И уложили спать.
Проснулись те позднёхонько,
Со сна перепугалися –
Ещё бы! На работу ведь
Случилось опоздать.
Искать одежду начали,
Глядят – а подле них лежат
Сутаны три ксендзовские,
На диво хороши.
Три ксёндза удивляются,
Глазам своим не веруя,
А тут хозяин в горницу
Не торопясь зашёл.
В сковороде яичница
Запахла на всю хату так,
Что голод изнутри зажал
И аж щекочет нос.
«Вставайте, паны, поздно уж,
Садитесь, впору завтракать!»
Оделись ксёндзы, сели с ним
И друг на друга глядь –
Молчат, и каждый думает,
Что сон опять им видится,
Где быть в костёле ксёндзами
Им снова довелось.
Позавтракали и к себе
Домой засобиралися,
Адась на них смотрел-смотрел,
Да так и говорит:
«Панове, погодите же,
Я не прошёлся по людям
И денег не успел ещё
На воды вам собрать!»
Руками замахали те,
«Нет-нет, — кричат, — не надо нам,
Кажись, и так излечены,
Не нужно больше вод!»
К дверям стрелой метнулися,
На двор все трое вырвались
И побежали каждый в свой
Оставленный костёл.
Бежали ксёндзы скоро так,
Что никакие лошади,
Приказчики, рабочие
Догнать их не могли!
Не помню даты-времени,
Не помню места-виоски,
Да только сам видал их я,
О том правдивый сказ.
