«И кажется Дарье: нет ничего несправедливей в свете, когда что-то, будь то дерево или человек, доживает до бесполезности, до того, что становится оно в тягость; что из многих и многих грехов, отпущенных миру для измоленья и искупленья, этот грех неподъемен. Дерево еще туда-сюда – оно упадет, сгниет и пойдет земле на удобрение. А человек? Годится ли он хоть для этого? Теперь и подкормку для полей везут из города, всю науку берут из книг, песни запоминают по радио. К чему тогда терпеть старость, если ничего, кроме неудобств и мучений, она не дает? К чему искать какую-то особую, вышнюю правду и службу, когда вся правда в том, что проку от тебя нет сейчас и не будет потом, что все, для чего ты приходил в свет, ты давно сделал, а вся твоя теперешняя служба – досаждать другим».
Валентин Распутин «Прощание с Матёрой»
— Тонь, позвони девчонкам то моим, не знаю, сколько еще протяну, выкарабкаюсь ли, – тихим голосом сказала Дарья.
Тоня, соседка её, очень удивилась, ведь Дарья уже давно сама не звонила дочерям. Она всегда говорила: «У них свои дела, не буду отвлекать. Сами позвонят, коли соскучатся». Стало ясно, что в этот раз ситуация серьезная, и Тоня побежала к телефону.
Детей у Дарьи было трое, три дочери, но они давно с ней не жили. Как только повзрослели чуть-чуть, так и упорхнули из родного гнезда. Растила детей Дарья одна, отец их ушел, не захотев жить в деревне. «Нечего тут сидеть, так и зачахну. Поеду в город, на работу нормальную устроюсь. Нельзя на одном месте сидеть, время сейчас такое», — сказал, хлопнул дверью и ушел. Больше его ни Дарья, ни дочери не видели. Первый год хоть присылал подарки на дни рождения девчонок, а потом и вовсе забыл про них.
Все детство и юность прожили девочки с матерью в деревне. Всякое бывало, жили небогато, но дружно, а как выросли, разлетелись по разным уголкам страны. Приезжали к матери редко, у всех были свои семьи, свои проблемы.
Наутро около деревянного покосившегося дома Дарьи остановилась большая темная машина. Она была идеально вымыта и отполирована так, что в ней можно было увидеть свое отражение. Из машины вышла высокая женщина в явно дорогом чёрном деловом костюме. На лацкане ее пиджака блестела зелёная брошь из малахита в виде ящерицы, в ушах были малахитовые серёжки, а на левой руке часы, золотом переливающиеся на солнце. Это была Ксения — старшая дочь Дарьи.
Ксения уж было направилась к дому, как вдруг увидела вдалеке знакомую фигуру. Со стороны автобусной остановки шла ее сестра Ольга. Она была одета в длинное голубое струящееся платье с неброским узором. За плечами у неё был небольшой гобеленовый рюкзак, из которого виднелся букетик лаванды, а на ногах удобные кроссовки.
— Оля, здравствуй! — чуть улыбнувшись, сказала Ксения.
— Привет, Ксюша! Как же я рада тебя видеть! — радостно ответила Ольга и обняла сестру.
Их объятия прервал громкий звук мотора. К дому на большой скорости приближался мотоцикл. За рулем сидел молодой человек, а за его спиной была девушка в черной кожаной куртке с множеством нашивок, в черных рваных джинсах и какой-то майке. Когда мотоцикл остановился, девушка ловким движением сняла шлем. Ксения и Ольга увидели юную девушку с короткой стрижкой с выбритым затылком и большим количеством серёжек в ушах. Это была их младшая сестра – Ангелина.
— Всем хай! Погнали к мамке, — коротко сказала Геля.
Сестры вместе вошли в дом. К приезду дочек Дарье стало лучше. Приступ сняли, поэтому она была уже на ногах и вышла встречать дочерей.
— Девочки мои!!! Лапочки мои! Вы приехали проведать свою мамоньку! Ой, ждала то я вас как, думала уж и не дождусь…– начала причитать Дарья.
— Ой, ма, харэ нюни тут разводить, давай лучше чай попьем с чем-нибудь, я голодная с дороги, – резко и отрывисто сказала Геля.
Собравшись все вместе за круглым столом, поставили самовар. В комнате всё было по-прежнему: все также «хрустела» печь, на стенах висели детские фотографии и слегка выцветшие репродукции Вячеслава Назарука, а из угла величаво смотрел на всю остальную мебель книжный шкаф. На отдельной полке стояли любимые книги сестёр: «Медной горы хозяйка» Бажова, «Обыкновенное чудо» Шварца, «Анна Каренина» Толстого. Из центра стола желтыми глазками смотрел и будто улыбался букет полевых ромашек в старой пузатой вазе. Под ней лежала аккуратная белая салфеточка, которую связала Дарья от скуки в один из длинных зимних вечеров. «Ах, мама, и за цветами уже сходить сумела», — подумала Оля.
Гелино внимание привлекла одна из фотографий. Это было её детское фото с дворовой собакой Бимом. В голове хаотичными картинками пронеслись воспоминания о том дне:
«- Геля! Геля, иди сюда! Мы фотографироваться начинаем! – крикнула Дарья, заходя в дом.
— Мам, я не могу, у Бима перевязка по расписанию, а потом ещё надо и кролику дать лекарство, и вороне крылышко перевязать — сказала Геля, заматывая лапу подобранной неделю назад собаке.
В комнату вбежала Ксения:
— О, ветеринар будущий вновь занят своей работой, — с легкой усмешкой сказала старшая сестра.
— Да, я люблю помогать животным, и что? – обиженно пробурчала Геля.
— Да ничего-ничего, главное фотографироваться пошли скорее. Мы тебя уже давно ждем.
— Так, девочки, только не надо ссориться, — сказала Дарья, -Геля, бери Бима с собой, сфотографируемся вместе с ним, раз уж вы друг без дружки не можете.
— Ура! Иди ко мне на ручки, Бим, пойдем фотографироваться!»
Вновь увидев добрые глаза Бима на фотографии, Геля едва смогла сдержать эмоции. Правда, в детстве, пока жила здесь, она постоянно подбирала животных, попавших в беду, приносила их домой, лечила. У неё в комнате было много баночек с разными травами, из которых она что-то варила и прижигала этим раны животных.
Оглядев комнату, сестры повспоминали детство и начали рассказывать про свою сегодняшнюю жизнь.
— Ну, Ксенюшка, рассказывай, что у тебя нового, — широко улыбаясь, сказала Дарья.
— Ох, мама, в жизни моей много нового. Я стала генеральным директором сети ювелирных магазинов «Малахит». Живу сейчас небедно, купила квартиру в центре Москвы, машину дорогую, по миру поездила.
— Ну а замуж то так и не собираешься? – нежно улыбаясь, спросила мама.
— Нет, ни замуж не собираюсь, ни детей заводить пока не хочу. Сначала нужно карьерой заняться, а уж потом семья.
— Ах, Ксюшенька, помню я твои булочки с маком, как ты пекла их нам каждые выходные. Ты до сих пор их делаешь?
— Нет, некогда мне, да и зачем это, если есть доставка. Я заказываю еду каждый день и не трачу время на готовку, уборку клининг-служба делает. Сейчас всё предусмотрено для успешного ведения бизнеса, ведь это занимает так много времени. Главное – нужно много работать и не отвлекаться на всякие мелочи. Домохозяйкой мне быть некогда, а вот в бизнесе я хозяйка. Ничего без моего ведома в моих салонах сделано быть не может, за всем нужно проследить, все проконтролировать. Да, иногда хочется самой испечь булочек, но я не могу себе этого позволить, времени нет, да и для фигуры вредно.
Слова Ксении звучали чётко и размеренно, словно звук метронома. С каждой фразой дочери взгляд Дарьи тускнел. Не такой она себе представляла судьбу дочери, не такой.
До отъезда в университет Ксения была совсем другой: она любила готовить, помогала с младшими сестрами, читала сказки, любовные романы. Каждое воскресение они устраивали семейный ужин. Ксения пекла к нему булочки с маком, Оленька бегала к соседке за свежим молоком, у той корова была, ну а Геля была тогда слишком юна, поэтому просто ходила за мамой «хвостиком».
От этих воспоминаний Дарья едва сдержала слезы, но вновь взглянув в зеленые глаза Ксении, изумилась и испугалась. Когда она успела превратиться в такую холодную, властную женщину? Неужели город настолько меняет людей?
— А ты как поживаешь, Оленька? – спросила Дарья.
— У меня всё хорошо. Вы же знаете, я замужем за любимым человеком. Он писатель-фантаст. Живем пока в небольшом городке в Нижегородской области, но муж мечтает перебраться в Москву или Санкт-Петербург. Вот напишет он бестселлер, заработает много денег, и переедем в столицу. А мне, если честно, совсем не хочется переезжать. Знаете, какой у меня сад? Как в нем весной цветут вишни и яблони! А цветы? Я прошлой осенью перед домом разбила три новых клумбы, и этой весной, представляете, все мои цветочки взошли и ярко цвели, даже тюльпанчики желтые, такие же перед нашим домом раньше росли, помнишь, мам? Все соседи на мои клумбы засматриваются.
— Так, про цветочки мы все поняли, ты про себя расскажи, где работаешь, кем? – спросила Ксения.
— Так когда ж мне работать то, Ксюш, я хозяйство веду, мужу помогаю. Ему тишина нужна, чтобы сосредоточиться, не любит он, когда его отвлекают. Я иногда сяду тихонечко в кресло с вышивкой своей любимой, да и засмотрюсь на него. Смотрю и не налюбуюсь. А иногда за вечерним чаем мы с ним обсуждаем новые сюжеты, героев новых его книг, такого иногда вдвоем напридумываем…
Слушая дочь, вспомнила Дарья: ведь Оля с детства пишет какие-то рассказы. Когда Геля была еще маленькая, она придумывала ей разные сказки, а когда сестра стала постарше, Оля читала сказки соседским деткам. Несколько ее рассказов даже в районной газете напечатали.
— А почему мы тогда не видим твоего имени на книгах, а только имя твоего мужа? – с негодованием спросила Ксения.
— Да я то что, я же просто ему помогаю, я же не пишу, — опустив глаза, тихо промолвила Ольга, — Хочется, конечно, иногда что-нибудь самой написать и издать, но мне некогда этим заниматься, на мне же всё хозяйство. Да и вряд ли у меня получится, какой из меня писатель.
— Хорошо устроился твой муженек, – усмехнувшись, сказала младшая сестра Ангелина.
— Наверное, — тихо ответила Ольга, — Мне кажется, мы счастливы.
— А ты как поживаешь, Гель?
— А чё я? Я путешествую. Мы с некоторыми клёвыми пацанами и девчонками скорешились и путешествуем по стране на байках.
— А где же ты живёшь? Где твой дом или квартира?
— Да везде, где захочу, там и дом. Мы живем в палатках, в кемпингах, мы люди мира.
Взгляд Гели вновь упал на фотографию с Бимом. «Ах, как бы мне хотелось вновь его увидеть. Ухаживает ли кто-нибудь за ним? Жив ли он вообще? Вот бы и сейчас собаку завести. Но где ж с ней жить то? А было бы прекрасно: свой дом, собака… А может ветеринарную клинику свою открыть? Так, ладно, не буду нюни тут распускать, я рада тому, что сейчас имею. Но ощутить на своей щеке тыкающийся влажный теплый нос любимого мохнатыша очень бы хотелось…»
— А байкер твой как?? – внезапно прервала тишину Ольга.
— Да норм всё, у нас любовь навеки. Даже татушку с нашими именами себе набила, гляньте, — быстро оживилась Геля.
Дарья смотрела на четкие черные линии татуировки и вспоминала тот день, когда Геля уезжала из дома:
«- Мама, ты не сможешь остановить меня! Я люблю его и поеду с ним!
— Гелечка, доченька, но ведь ты его толком не знаешь. Это просто проезжий хлюст в нашей деревне.
— Не важно! Я сама хозяйка своей судьбы! И сама буду принимать решения, что мне делать! Всё, я уезжаю!»
И правда, она всегда все делала, как хотела, никто ей не указ был. От неё ожидали любых безумств. Мать сначала старалась остерегать её, останавливать, но, в конце концов, поняла, что это невозможно и отпустила её.
— Девочки, пойдемте, поможете мне еду с кухни принести, — сказала Ольга и все сестры вышли из комнаты.
Дарья сидела на стуле, не шевелясь. Она неотрывно смотрела в одну точку – на дверь, куда только что вышли её дочери. В её голове, словно стая летучих мышей, летали, кричали мысли, не давая ей покоя:
«Как они выросли. Как изменились. Не могла я представить раньше, что так повернется их жизненный путь. Как вылетели из родного гнезда, так и редко про меня вспоминали. А я ж помочь хотела. Бывало, позвоню им узнать всё ли в порядке, а в ответ слышу: «Мам, перезвоню, мне некогда». Они всегда куда-то бегут, будто хотят кого-то догнать. Но кого? Или что? Возможно ли жить все время бегом?»
Мысли Дарьи разогнал какой-то шепот на кухне. Сестры активно о чём-то спорили.
«- Знаешь, что! Я тоже не хочу тухнуть в этой деревне, меня парень ждёт!
— Твой байкер никуда не денется, а у меня дома муж. Он себе ни поесть не приготовит, ни лекарство вовремя не примет. А ему скоро новый роман сдавать в издательство, так что я должна уехать.
— Но мы не можем все уехать, кто-то должен остаться с мамой, она ещё очень слаба
-Так вот ты и оставайся!
— Я не могу, у меня бизнес! На завтра совещание с иностранными партнерами назначено! Я его полгода готовила!»
От услышанного разговора у Дарьи сильнее забилось сердце, в ушах звучала одна фраза:
МАМ, МНЕ НЕКОГДА
МАМ, МНЕ НЕКОГДА!
МАМ, МНЕ НЕКОГДА!!!
Она схватилась за сердце и, тяжело передвигая ногами, села на диван.
«Ну вот, я теперь им только в тягость. Обуза! Ненужный груз! Говорила мне мама, рожай детей, никогда не останешься в этом мире одна. Родила. И что? Все равно одна… Да, одна. Но ничего, я справлюсь, главное, чтобы доченьки мои были счастливы. Ксюшеньке мужа бы путного найти, бизнесмена какого-нибудь. Оленьке бы посмелее быть, да и самой книжки писать начать. Она ведь точно это сможет. Гелечке бы остепениться немного, семью завести, домом обзавестись. Пусть, пусть всё у них получится. Только будьте счастливы, девочки мои. Только. Будьте. Счастливы».
Мысли Дарьи прервал скрип входной двери, а затем чей-то знакомый голос, который одним своим звучанием заставлял замирать все внутри.
«Девочки, что же вы, совсем не помните меня, дурака старого?»
Дарья ахнула и попятилась назад.
«Мать то где ваша? В комнате? Ну я зайду, ладно?»
Дверь в комнату открылась, и в неё вошёл мужчина. Он смотрел на Дарью, и взгляд его будто извинялся.
— Мама, кто это? – недоуменно спросила Геля.
Ксения молчала. Она непрерывно смотрела на старика, будто пыталась в нем кого-то узнать.
— Дарьюшка! – закричал старик и упал на колени в ноги к Дарье, — Прости, милая! Прости дурака старого! Бросил и тебя, и доченек моих. Хотел дурень молодой за цивилизацией угнаться, мир посмотреть. И что? Что со мной сделала эта цАвилизация?
Последнее слово он коверкал так, будто смеялся над ним, хотел показать всю его абсурдность.
— Как уехал я от вас, так и катался туда-сюда по миру, проработал всю жизнь дальнобойщиком, мир посмотрел, а добра и любви не нашёл. Уехал я тогда, дурак, счастье искать, но не знал я, что счастье моё здесь, рядом с тобой и с дочками нашими. Раньше боялся приехать, думал, не простишь, не примешь. Но после того, как друг мой, Колька, чуть не погиб в аварии, я понял, как жизнь коротка. Не знаю, сколько мне отведено, а умереть, не повинившись перед тобой и девчонками, я просто не могу.
На глазах старика выступили слёзы.
— Прости меня, Дарьюшка! Прости дурака старого! Люблю я тебя и всегда любил! – старик осторожно взял руку Дарьи. Вопреки его ожиданиям она её не отдернула.
Взгляд Дарьи переменился. Она смотрела не то с жалостью, не то с одобрением, не то с любовью. Но взгляд этот стрелой бил прямо в сердце старика. Вымолвить Дарья ничего не могла.
Дочери по-прежнему стояли посреди комнаты и молча смотрели на происходящее. И только жучок, ползающий среди ромашек, стоящих на столе, не был задействован в этой безмолвной сцене. Он трудолюбиво пересчитывал лепестки на ромашках. В каждой ромашке было ровно по семь лепестков.