XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»
С поверхности ящика взметнулась пыль. Солнце, пробивающееся сквозь щели в стенах мельницы, заставленных мешками с мукой, высветило закружившиеся частицы. Слава перекинул ремень сумки через плечо, и кожа с трением прошлась по ткани рубахи. Приятная тяжесть весомо потянула вниз.
Подхватив дно сумки рукой, Ярослав со скрипом открыл старую деревянную дверь и вышел наружу. Запах перемолотого зерна и высушенной соломы сменился свежим воздухом и вечерним заходящим солнцем. По рыжему небу расползались малиновые разводы.
Тишину вечера разрушил бойкий собачий лай. Из-за угла выбежала собака с высунутым языком. Согнутое ухо забавно покачивалось вслед за прыжками.
— Лаешь, будто в первый раз видишь, Прут, — ухмыльнулся Слава поджарой собаке, мгновенно подскочившей к нему и опершейся передним лапами на колени. На потертой ткани штанов были видны старые зацепки.
Мальчик опустился к земле и улыбнулся.
— Обещаешь, что утром встретишь так же? Деду еще нужна помощь, так что я приду пораньше, — загорелая от солнца рука сместилась на холку собаки и начала задиристо ее трепать, — Не проспи, лентяй!
Пес свесил голову, а потом громко гавкнул и лизнул в руку, как всегда, когда просил лакомство. Слава рассмеялся, поднимаясь вверх.
— Будет тебе мясо, даю слово.
Прут подался вперед за уходящим мальчиком, но, поймав осуждающий взгляд, послушно упал на землю, начиная колотить ее своим виляющим хвостом.
В этот раз Слава решил уклониться от вытоптанной главной дороги и, наслаждаясь своим небольшим баловством, сбежал по склону. Пространство вокруг накрыло вытянутой тенью ветряной лопасти. Мельница натужно скрипела, перемалывая зерно в муку. Слава невольно заслушался этим по-родному низким и потрескивающим гулом, перекатистым гравием отдающимся в самом сердце.
Внезапно стопы закололо, и Слава встрепенулся. Мельничный склон заканчивался полем, большим и бескрайним ржаным полем, волнами покачивающимся на ветру. Слава поспешил забежать дальше, не останавливаясь в самом начале, где земля была полна колющихся подрезанных стеблей. В глубине ситуация была совсем иной: рук касались щекочущие рыжеголовые колоски, а сочная черноземная почва податливо пружинила под ногами.
Слава улыбнулся, поудобнее перехватил сумку и ускорился.
Стрижи летали совсем низко над головой. Дед советовал не медлить с возвращением и выйти сегодня пораньше, поскольку все предвещало скорый дождь. И верно. Внезапно Слава почувствовал, как на лоб упала одна тяжелая капля, за ней последовала вторая, третья… Запахло дурманящей влагой, и почва начала становиться завораживающе темной. Слава замедлил шаг, внутри заклубился безмятежный радостный смех. Эта прохлада вечера, моросящий под солнцем дождь, бескрайнее рыжее поле проникали в самое сердце, сейчас хмельное и юно бьющееся.
— Куда побежал?! Возвращайся!
С возвышенности, откуда раздался старческий голос, ему махал преклонного вида мужчина.
Мальчик крутанулся не месте, в конце подхваченный инерцией сумки. Он показательно натянул соломенную шляпу, до этого висящую на шнурке на шее. Дождь перестал быть проблемой. Однако соломенные поля были больше него, и теперь мальчик напоминал самый настоящий гриб. Улыбнувшись, Слава оттянул шляпу к затылку, открывая глаза. Придерживая ее, он хулиганисто подпрыгнул и вскинул свободную руку.
— Не могу! Меня дома ждут!
И пока дед не стал возражать, прибавил шагу. Впереди колыхалось бесконечное поле спелой ржи, в небе проглядывала молодая радуга. Впереди был его дом.
***
— Десять минут до наступления!
Поправив грубый ремень автомата, Ярослав привалился к укрепленной стене земляного окопа. На лицо упала потревоженная почва, и мужчина смахнул ее тыльной стороной руки. На коже остались темные разводы, напоминающие след сажи. Было душно, пахло порохом, повсюду метались беспокойные люди в военной форме.
За исключением одного человека.
Напоминая ледокол, который Ярослав как-то видел на марках в почтовом отделении, хаотичную толпу невозмутимо рассекал крепко сложенный мужчина. На его форме выделялись петлицы и окантовки, отсутствующие у других солдат. Он критично осматривал окружение, как вдруг его цепкий взгляд остановился на месте, где расположился Ярослав.
— Чего разлегся? Траву будешь жевать, когда подстрелят.
Слава неохотно вытянул из губ колосок, который только что жевал. Родной ржаной вкус успокаивал лучше сигарет, и неважно, что в высохшем растоптанном стебле почти ничего не осталось от прежнего растения. Ярослав не боялся смерти, непропадающее чувство беспокойства было вызвано другим. Несколько месяцев вместе со своими товарищами он воевал, чтобы освободить родную землю. И вот сейчас, когда взвод подошел к его захваченному селу, сердце опять защемило от волнения и тревоги: он так давно не получал никаких вестей от своих близких.
Видя, что его слова возымели эффект, командир отправился дальше по окопу, не желая ни секунды больше задерживаться на одном месте. Ярослав проводил взглядом его отдаляющуюся фигуру, пока старший лейтенант не исчез за поворотом. Опершись на руку, Слава поднялся на ноги, из-за чего кожаные сапоги натужно скрипнули. Подобрав с земли стальную каску с потертой зеленой краской и следами от осколочных ударов, он направился в сторону одного из выходов. По пути над головой мелькнула полуразрушенная деревянная башня трудноузнаваемого строения, только в памяти Славы осталось знание, что раньше здесь находилась мельница. Теперь ее стены покосились, прохудились, красовались обугленными зияющими дырами. В одну из них, самую большую, вонзалась длинная ветряная лопасть. Она откидывала тень на и без того темный окоп. Уклонившись от очередного спешащего солдата, Ярослав застегнул каску на подбородке и устремился к своему отряду.
Скоро он вернется домой.
