Принято заявок
2687

XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Проза на русском языке
Категория от 10 до 13 лет
Теперь мне всё ясно!

Не так давно мне исполнилось двенадцать лет. Для своего возраста, как говорит мама, у меня слишком взрослый и мудрый взгляд. Мои чувства и эмоции оставались для окружающих загадкой: я старалась не показывать учителю, как страшно мне выходить к доске, однокласснику показать, как меня злят его передразнивания, родным сказать, что я их люблю и ценю.

Такие чувства ребенок остро ощущает, у него их в избытке, хоть взрослые порой этим и пренебрегают. Многое, что родители хотели бы скрыть, обсуждать за закрытыми дверьми, в один момент нами осознается и переживается рухнувшей лавиной. Даже в родительском разговоре на кухоньке мы можем уловить мельчайшие детали: как скривился уголок рта от шокирующей новости, как поднялась бровь в напряженном разговоре, как на секунду от волнения задрожали губы, в суматохе прикрываемые рукой и небрежно резким поворотом головы. В тот момент я и уловила настроение разговора − говорят о чем-то своём, взрослом, тяжелом, мне ещё трудно это понять. Сквозь обрывки фраз ловлю слова «бабушке», «тяжело», «две недели», «позвонить бы брату», «плохо».

И тут всё как в тумане: бабушкины духи бьют мне в нос — вишня, апельсин, а может, − ваниль? Горячие руки, крепко сжимающие мою талию, большая грудь, как две подушки, в которые мне бы так хотелось сейчас упасть. Отрываюсь от «подушек» − искренняя улыбка уставшей женщины в платке. Что она делала? Пекла вкуснейшие во всем Ангарске пироги и хвалилась тем, что и «вышло всё на копеечку».

Зовёт меня показать, как она добавила десяток крестиков в нашу с ней «белую лошадку» с серой гривой; серой, как у моей бабули, с проблеском того самого цвета, которым меня наделила природа.

Разглядываю работу − мои крестики меркнут по сравнению с бабушкиными… Они словно заводские, линия к линии − потрясающе! Бабушка не замечает моей маленькой зависти, работа в конце всё равно получится прекрасной, ведь я стану вышивать всё лучше когда-нибудь… Бабушка опустила полотно: «Ах, ты, наверное, голодная! Пойдем скорее». Бабушка поспешила на кухню, дверь захлопнулась, Сквозь стекло в двери пробивается едва заметный свет. «Пойдем», − не успеваю сказать я.

Вот я уже одна в своей комнате, понимаю, что почти не дышу — где-то вдалеке лишь неразборчивый шепот, раздирающий мои стены, стены крошечной пещеры с многочисленными проходами, залами, а я в каком-то углу. Где бабушка? Неужели она еще глубже, чем нахожусь сейчас я?

Аромата я больше не чувствую… Апельсин. Нет, груша! В последний раз ловлю аромат. Он ускользает так же внезапно, как и возник. Мой взгляд скачет по комнате, ища за что зацепиться. Книга… бабушкина! Собирались вместе прочесть рассказы Людмилы Петрушевской. Листаю золотую подружку: история про дедушку и внука, как мне знакомо. Спустя 10 минут сижу в слезах, мне стало жалко бедного дедушку, который был вынужден сам колотить для себя гроб и оставить преемника после себя.

Послевкусие от рассказа − горькая трава, обжигающая и при этом особенно лечащая горло в моменты простуды. Можно пить антибиотик, а надеяться на терпкую и лечебную траву, бережно собранную, как мне представляется опытным травником, именно для меня и моей болезни.

«Служи другим», − повторяла бабушка, когда мы шли в церковь. Бабушка относилась к своей службе как к серьезной работе. Помню, как её мягкий голос окутывал весь класс воскресной школы, я слушала с замиранием сердца: мне было искренне интересно послушать и про Иисуса, и про его учеников.

Мне тогда давали много поручений, я старалась соответствовать статусу − быть внучкой такой великой бабушки. Казалось, она видела в людях бесконечно нуждающихся и ранимых детей, я всё боялась, что у бабушки не хватит крыльев укрыть всех людей на свете, которые когда-то «выпали из гнезда» и вынуждены просить о помощи. Одна женщина, забежав в здание после службы, поспешила именно к моей бабушке − пьяный муж побил бедную женщину. На вид ей едва исполнилось 35, выглядела на все 50. Бабушка говорила тогда, что «горе и отсутствие Бога в душе – старит». Я поверила.

Во всем бабушка была лучшая. Только в один день воскресенья она успевала сделать сотню дел: повсюду звучали мольбы о помощи: без Надежды не могли управиться ни в классе, ни на кухне, ни в саду. Помню церковную трапезу, устраиваемую в честь дня основания церкви: огромный стол, пестрящий и манящий своими простыми и сытными вкусностями. Один большой стол вытянулся, загнав в угол все ходы, отчего казалось, что прихожан очень много и все мы − одна большая семья. За столом бабушка, как на картине «Тайная вечеря», − любимый ученик Иисуса, скромный и любящий, внемлющий создателю.

Наконец, мои крылья-ресницы отрываются и я рассматриваю происходящее: бабушка первая сложила руки, она не смотрела на еду, её голова склонилась в молитве.

«Отдавайся своему делу без остатка», − говорила мне бабушка два года назад, когда мы приходили на её работу в детский центр для ребятишек, оставшихся без родителей.

− Мне это всё не нужно! Мне государство и так даст квартиру, а штопать трусы мне не надо, − доносился грубый и хриплый голос девочки лет пятнадцати.

− Даже если государство и даст, нужно уметь о себе позаботиться, если ты хочешь быть взрослым и самостоятельным человеком, − не уставая повторять, наставляла девочку бабушка.

− Мне это не интересно, это скучно и нудно, − вновь завопила девочка.

− Ты знаешь, как я люблю тебя, Настя, у меня большое терпение, я научу тебя штопать, вязать и делать оригами, если ты захочешь. Мы можем сшить тебе самую модную юбку, если ты позволишь мне быть твоим наставником и помощником. Вот увидишь, не успеешь оглянуться, как вновь все возьмутся за шитьё.

Девочка демонстративно положила ножницы, показав, что власть выбирать у неё всё же есть. Бабушка, ощутив свою беспомощность, пошла помогать другой девочке, поднявшей руку. Однако что-то в комнате поменялось: девочка Настя, так отчаянно строившая стену от любой взрослости и ручного труда, вдруг задумалась на несколько минут: она давно хотела юбку в стиле «аниме», но нигде не могла такую найти. Подняв руку-желе, она уже тихо и смиренно произнесла:

− Теть Надя, можно вас?

Да, я поняла, что у взрослых слишком много от нас секретов, они оберегают нас, как могут, ведь разговоры о смерти никто не любит… Люди склонны об этом не говорить, будто это что-то очень далекое, будто каждый живёт вечность, а загадывать наперёд или высказываться о чьей-то смерти неприлично!

Что же такое жизнь? Мне кажется, что это всего лишь миг, вспышка всего самого концентрированного о тебе, а когда ты умираешь − ты живешь на устах своих детей и внуков воспоминаниями о добрых делах и советах в трудные периоды жизни. За такие воспоминания можно ухватиться как за соломинку, выручающую в тяжелые минуты: служи, отдавайся делу, и… люби.

Да, я не демонстрировала свои чувства, не открывалась никому и не успела сказать, как сильно я люблю бабулю и благодарна ей.

Помните о своих родных, говорите теплые слова, питайте их своей любовью, именно тогда они будут жить вечно!

Никитина Александра Леонидовна
Страна: Россия
Город: Ангарск