X Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Долгий затхлый смрад от жизни к смерти

Безудержно хохочут черепные черти

“Горьким словом моим посмеются”.

И бравой грозой вокруг поэта зальются

Измождён писатель от сплошного страха

И не спасёт его никакой уже смысла сахар.

Безмолвными глазами взирая на утеху бытия;

Упиваясь грёзами безоблачного жития.

И что поделать в этом мироздании отчаяния?

Неужто думать о нескончаемом окончании?!

Слиться с тьмой от пройденных минут?

И ждать, когда страдания наконец пройдут.

Когда он увидит каплю счастья в тлене

И не умрет задушенным в сумрачной пене,

Что заставляет бедного поэта умирать,

И больше в бездне никогда не воскресать.

Пройдется мимо кадров минутным пешеходом,

А для жизни бренной станет экскурсоводом

Для многих прервётся и лучезарно улыбнётся.

Хоть и внутри он весь от ужаса трясётся.

Душа была несчастна и желала сна

Хотел бедный жизнью Янов уйти от мира…

Он считал, что настрадался уже сполна

И заслужил, казалось маленького сна.

Проснулся Алов в странном мире,

Где нет несчастья, где играла лира.

Походу в этом мире всё для блезира,

А поэт пытался имитировать жуира.

Там было так красиво, там была семья.

Сон был так прелестен и нет зверья.

И всё есть в этих грёзах повиновения,

Не замечая в нём разграничения.

В мире время долгое, для него секунда

И вот настал момент, уже кончина сна.

Ядовито жали стенки, будто бы Гертруда

Душа в слезах, а клетка эта так мрачна…

Холодный гнёт внутри сумрачной коробки

Могила страхов не подвергнется раскопке.

Внутренние черти белой смерти ожидая,

Смеются, волю к своей жизни убивая.

О нет мой друг, ты в полном одиночестве,

Хоть и страшно в этом одноликом множестве:

То смех, то крик, а может тихое мычание?

Таинственное умиление в этом избегании.

Темень, холод и долгое мытарство

И нет от этого волшебного лекарства,

Лишь отчуждённость от внешнего мира.

И в гробу осиновом невыносимо сыро.

Утопия жизни? Увы…двойная ловушка для Николая

В сладком сне без гроз, медленно его располагая

Своими путами медленно мучительно душа

И тягу к векованью из горюна в час глуша.

Отчаяние вмиг сковало милого поэта в гробе.

Застрял он там надолго, будто бы в утробе,

А человек, что там остался не понимает сути

Заперт под гранитом с мыслями до жути.

Замаливал грехи, пытаясь себя спасти,

Глечик надеется, что вызволят из гроба,

Но увы судьба остаться взаперти.

Душа мысли потеряла от озноба…

Не слышно больше возгласов Алова!

Закрыла счастье пелена из вечных мук,

Как жаль, что страдает в тиши пустого

Лишь невыносимый мерзкий стук…

“Кончина ли иль желанное освобождение?

“А может клочка земли простое очищение?”-

Взгляд чуть потускнел от голода по кислороду

“Где я, а где благословение…никто не даст свободу.”

Холод душит, зажимая горло в белом одеянии,

А разум с мыслей жития становятся туманнее

Пребывая в мучительной агонии без спасенья,

А смерть никому не делает исключения.

Страшно умирать в окружении загробных стен!

Никто не держит за руку пред участью посмертной,

Умрёт не от удушья, а от стужи милосердной.

Вкупе ощущая отчаяние и сильнейшую мигрень

И лишь на утро многие увидели картину:

Клетка души вся истязалась изнутри,

Душа хотела жить, попробуй, продери!

Но бедный Янов превратился в льдину.

Рыдал бедный поэт, что сон фальшив

Обманута душонка иллюзией красивой,

Но сна полного счастья, хоть слегка вкусив,

Ведь заплатить ценой не справедливой.

Хотел всего лишь мира и спокойствия,

Но к сожалению окружён расстройствами.

Ведь это счастье жизни так хрустально,

Хоть и не видно, но есть у всех изначально.

Замёрз насмерть…в крови вся одежонка

Милая замёрзшая душа желала сна,

Где будет счастливо смеяться звонко,

Но увы. Судьба решила, что она грустна…

Никто не скажет больше лестных слов.

Ведь не оказалось ничего за светлоликим,

Но захоронен среди кровавых льдов

И на самом деле, он был просто многоликим.

Ты видишь чистый мир после живых мучений?

Ты свободен от этих демонов страхов и смятений?

Кричал, рыдал, молил о благословении,

А черти желали смерти прикосновения

“Прости мой друг, что я не рядом был в часы мучения,

Мне жаль, что в тот момент ты был совсем один.

Я не смог придать твоему концу значения

И я надеюсь, в новорождение, не будет у тебя рутин.”

Даже через сотни лет у твоей могилки,

Будут люди сдерживая мерзкие ухмылки;

Стоять чуть высокомерно, ни капли не жалея

И как Сальери-сделают из гения злодея.

Поэт просто потерялся средь отчуждённых

Они стали пожизненными смертниками душ.

Среди таких же смысла ограждённых

Отправляя их в бессмысленную глушь.

Не печалься Гоголь о бездушных людях,

Ведь ядовитый смрад у них течёт в сосудах.

Есть в мире здешнем-люди с кровью, как у Сони

Искренне грустят, ведь состраданием угнетённые.

“Наше существо есть крайняя бескрайность

И будет в этом поразительная странность:

Мы можем быть живы, хоть и в моменте,

Но чудо в позабытом есть фрагменте.”