Принято заявок
2558

XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Проза на русском языке
Категория от 14 до 17 лет
Тайна алхимика Кефеуса

Ничто не цветет вечно

Цицерон

ГЛАВА 1. СТРАННАЯ МАНДРАГОРА

В маленькой, бедно обставленной каморке, заваленной кусочками меди и свинца, с наступлением темноты загоралась свеча, каждый раз образовывавшая небольшую восковую лужицу. Обитатель сего угла не сильно заботился о чистоте, поэтому тут можно было встретить крыс, внаглую пожиравших остатки скудного обеда.

С первого взгляда в глаза бросалось множество замысловатых приспособлений, от громадных щипцов до миниатюрных пестиков. Стол был завален книгами, преимущественно с потрёпанными переплётами, в некоторых выпадали страницы. Судя по наросшему слою пыли, они содержали сведения, в коих давно не нуждались.

Приближалась полночь. Однако на сей раз свечу не зажгли — хозяин осмотренного нами жилища отправился в долину Айоланзэ за растением, чья надземная часть не так привлекательна, как цветы гибискуса, но широко известным благодаря своим причудливым корням, по форме напоминающим ухмыляющихся человечков, которым приписывают всякого рода мистические свойства вроде связи с потусторонним миром: якобы осмелившийся выкопать корни, тут же погибнет от их дикого крика, за что Мандрагоре дали впечатляющее прозвище «свеча дьявола».

Дорога, по которой шёл Кефеус, была безлюдна. Повсюду возвышались заросли маквиса и дикого орешника, прикрывавшие собою низенькие кусты шибляка. Босые ноги алхимика ступали предельно осторожно, избегая резких движений — в кротовьих норах прятались каракурты. Хотя в этой местности от укуса потревоженной гадюки погибало также немало людей, причём по своей же вине, ведь эти змеи редко нападают сами.

Невдалеке виднелись светло сиреневые цветки, едва заметные в густой траве. Кефеус пристроил банку со светляками, служившую ему лампой, у подножия холма и занялся раскопкой почвы. Корень, походивший на человечка с раздосадованным детским личиком, был выкопан чрезвычайно быстро. Получившаяся ямка оказалась глубже, чем обычные ямки в таких случаях. Как бы почуяв неладное, Кефеус продолжил копать. Земля рассыпалась от малейшего прикосновения, и в итоге в холме образовался лаз наподобие барсучьей норы.

— Эге, да это вход в пещеру! — заключил Кефеус в нахлынувшем восторге, придавшем его зелёным глазам какого-то хищного блеску, редко когда оживлявшему небогатое на эмоции лицо, единственной примечательностью которого был, пожалуй, сутуловатый нос, создававший впечатление суровой решимости.

Углубление действительно напоминало своеобразный вход. Поместив перед собой светильник и ловко изогнув гибкий стан, Кефеус на четвереньках пополз по открывшемуся проходу.

ГЛАВА 2. ПЕЩЕРА НИМФ

Вскоре движения перестали быть скованными и над головой появилось дополнительное пространство. Туннель кончился.

Окружавшие предметы различались с трудом — «лампа» моргала. Внутри пещеры царила прохлада, даже сырость. В расщелинах копошились жуки-троглобионты. Неприятное ощущение доставляли ударявшиеся об пол капли.

В том углу, откуда слышался их частый неровный стук, ютилось нечто бледное, смахивавшее на растение, непонятно каким образом продолжавшее существовать в полной темноте, где не происходит процесс фотосинтеза. Кефеус приблизился к нему и, коснувшись гладких пластинок, аккуратно сорвал листок.

Что-то зашевелилось рядом.

Тщетно силясь выяснить причину шороха, Кефеус хаотично озирался по сторонам, но, кроме как порядком надоесть светлячкам, ему ничего не удалось. Неожиданно всего в полуметре от него с огромной скоростью пронеслось… Он даже не понял что.

Поворачивать к выходу было слишком поздно. Именно там теперь и ждали. С потрясающей сознание ясностью вырисовывался единственный выход: бежать вглубь, в один из разъёмов пещеры, где была возможность выпрямиться во весь рост, да ещё с запасом в одну оргию; бежать, полагаясь лишь на внутреннее чутьё, не думая о зловещем хрусте — треске раздавливаемых в спешке жужелиц и мокриц…

Видимость постепенно улучшалась. Сквозь большую расщелину в потолке проникал лунный свет. Тени обретали очертания, принимали форму и как бы выдавались из окутывавшей туманности.

Мягкая глина выскальзывала из-под ног, опутываемых вдобавок какими-то мохообразными водорослями. Уровень воды заметно карабкался вверх. Кефеус пробирался вплавь, немного нелепо размахивая руками и по-лягушачьи дрыгая ногами, создавая фонтаны брызг. За спиной слышались шлепки преследовавшей самки чересчур крупного мантиса — так называли этих ближайших тараканьих родственников, обладавших изящным телосложением и крайне цепкими лапками, чьи объятия не оставляли попавшему в них никаких шансов.

Глубина озера росла. Шлепки становились глуше, затем затихли вовсе. Несколько успокоившись, Кефеус слегка улыбнулся: жуткая участь — быть съеденным заживо — миновала. Он невзначай посмотрел на дно. Взор приковали те самые моховидные водоросли.

— Они реагируют на мои движения! Чувствуют малейшие колебания! Это надо хорошенько изучить…

Вместо ответа одно из щупалец, предварительно обхватившее левую ногу Кефеуса, что до поры оставалось незамеченным, чуть не повалило забывшегося оратора, тем самым вернув последнего к действительности. Кефеус снова принялся грести.

Барахтанье всё пуще раздражало «моховидных». Впереди ждала стена. Очевидно, это был тупик. При слабом свете виднелись медленно надвигавшиеся, раскачивавшиеся из стороны в сторону ряды длинных зеленовато-бурых водорослей. Внимание почему-то вдруг заняло полное отсутствие в озере живности — ни одной, даже самой мелкой, рыбёшки. А ведь в таких озёрах обычно селятся протеи. Неужели…

Между тем его окружали. Неподалёку от себя Кефеус различил уступ. Оставалась ещё надежда, и Кефеус схватился за неё, вернее, за край выступа, к которому успел подплыть. Взобраться наверх не хватало сил, как будто кто-то тянул вниз. И вправду тянули, причём не кто-то, а они…

В растерянности Кефеус шарил рукой, но пальцам почти не за что было держаться, руки соскальзывали, и он опять погружался в холодную воду. Вдруг приличный кусок породы не выдержал и отломился.

Подхватив его, Кефеус обратился к своим новым знакомым:

— Знаете, что я здесь? Думаете, сможете перехитрить меня? Это мы ещё посмотрим. — А про себя подумал: «Умеют ли они различать природу колебаний? Эх, некогда размышлять…»

Отколовшийся камень, пролетев метров двадцать, плюхнулся в озеро. По поверхности пошли круги. И чем дальше они расходились, тем больше ослабевала хватка щупалец, выбравших себе новое направление и уже перебиравшихся к месту падения обломка.

— Обошлось… — Кефеус нащупал за пазухой корень Мандрагоры и достал сорванный лист: бесцветные прожилки мелкими змейками сплетались в хитрый рисунок, сродни тому, какой античные мастера изображали на вазах ушедшей эпохи. — Υγεία! Возможно ли? Растение, превращающееся в чудодейственное снадобье. Выпивший его обретает крепкое здоровье и перестаёт стареть….

Мало-помалу различались проблески, предвещавшие близость той заветной минуты, когда наконец доведётся выбраться из пещерного плена, и предрекавшие, что освобождение должно осуществиться очень скоро.

Надо было идти, но путь преграждало что-то вроде сваленных в кучу валунов. И всё бы ничего… Только это что-то дышало.

Завал оказался не кем иным, как спавшим медведем. Было вполне достаточно одного неверного движения, чтобы повлечь за собой ужасные последствия, ведь пробудившийся хищник заснуть не может — нередко после такого неестественного пробуждения животные становятся людоедами, и тогда ничто уже не способно вернуть их к привычному образу жизни.

Кефеус прижался к шершавой стене пещеры, одной рукой упёршись в нечто твёрдое и одновременно гладкое, как мягкий ворсистый ковёр, а другой — в неглубокую расщелину, ощутив при этом покалывающее прикосновение невесомых конечностей.

Передвигаясь бесшумно, словно кошка, он прокрался к выходу и скрылся в ночи.

Потратив на обратную дорогу ещё около двух часов, дико измученный, Кефеус возвращался домой, поглощённый сбивчивыми и неясными мыслями, не замечая своего испорченного платья, которое после недавних похождений можно было даже назвать лохмотьями.

— Анис, шафран, кардамон! — зазывал покупателей один из тех шустрых продавцов, которые, осознавая, что им сегодня не везёт, тем не менее искусно придают голосу непринуждённо-весёлый тон.

Завидев Кефеуса, торговец — крепко сложенный, на вид средних лет человек, — немедля подбежал к нему и, ничего не желая слышать, стал настаивать на покупке лучшего во всей Греции майорана, просто обязанного доставить немыслимое удовольствие и придать бодрости духа. Кефеус хотел возражать, но в тот самый момент (быть может, по той причине, что увлечённый торговец сильнее, чем надо, доказывал первосортность своего товара) выпала υγεία. Боясь навлечь на себя гнев и вместе с тем действуя из соображений неукротимого любопытства, Дэймон — так звали торговца пряностями — тотчас поднял лист.

— Что это? — спросил он, рассматривая незнакомую вещь быстрыми чёрными глазами.

— Обычный лист клеманторры. Разве никогда не видали? Говорят, придаёт сил в тысячу раз больше вашего майорана, — сухо промолвил Кефеус, давая понять, что распространяться более не собирается.

— Ах, клеманторры… — с добродушным видом произнёс Дэймон. — Доводилось слышать. Что ж, вы правы. Она, действительно, будет получше майорана. — На слегка напрягшемся вследствие непредвиденной сцены лице, поражавшем необычайно выдающимися скулами, проступила улыбка.

Но какая эта была улыбка?! Ясно она говорила только об одном: встреча ещё принесёт свои плоды. И Кефеус хорошо понял это….

ГЛАВА 3. АЛЕЛИЛЬМА

— Алелильма! Сокровище, которое так долго искали; источник, из которого так жаждали напиться… Сегодня это должно свершиться! — произнёс Кефеус и, подобрав уголёк, вывел на главном сосуде: αλελυλμα.

Из сосуда шли три трубочки: одна — в гидрию с прокипячённой водой, две другие — в тары, в первой из которых находились перетёртые сера и Мандрагора, а во второй — прозрачный, но поразительно вязкий сок υγεία.

Сначала реакции компонентов с добавляемыми к ним настойками проходили непосредственно в тарах, затем по трубочкам отдельные смеси собирались в главный сосуд, где раствор должен был испариться, оставив самое ценное на дне, однако после этого выпавшему осадку ещё предстояло пройти фильтрацию.

Отыскивая пригодную ёмкость для полученного эликсира, Кефеус второпях открыл бутыль с муравьиной кислотой, формальдегидом которой век спустя научатся восстанавливать серебро из реактива Толленса. В помещении разлился резкий запах. Сильно закашлявшись, Кефеус растворил окно. На улице было тихо. Веяло вечерней свежестью.

Объектом для испытания оказалась большущая дохлая крыса, валявшаяся в углу рядом с треснувшей поперёк посудиной, служившей хорошим фундаментом для воздвигнутой на ней паутины, чрезвычайно выручавшей домашнего паука. Паутина и теперь осталась нетронутой; крыса же была перенесена на стол — беря её в свои изуродованные кислотой и испещрённые шрамами от ожогов руки, Кефеус думал лишь о том, что сегодня это обязательно должно свершиться.

Взяв пипетку с кое-где бесследно сгинувшими надписями и набрав три капли из похожего на грушу флакона, куда был перелит эликсир, он осторожно залил их в рот грызуну.

Прошло около трёх часов. Алхимик молча шагал взад-вперёд, периодически замирая и гипнотизируя стол. Выждав ещё с полчаса, он потерял терпение и уже схватил крысу за хвост, чтобы выбросить, как вдруг почувствовал внезапную боль.

Зверёк упал на пол. И в несколько скачков исчез из виду.

«Она… Оно… Работает!» — эйфорично воскликнул Кефеус, не обращая внимания на кровь, сочившуюся из прокушенного пальца. Подбежав к бумагам, хаотично разбросанным на столе, он кое-как разыскал ту, где оставалось немного свободного места, и записал:

Существо, не подававшее признаков жизни и пробежавшее приличное расстояние после того как получило небольшую дозу препарата, является доказательством предположения, согласно которому жизнь представляет собой зависимость внутренней энергии существования от времени и может быть представлена участком параболы, где энергия принимает неотрицательные значения. Пока человек молод, сия парабола возрастает. Её график напоминает плавно поднимающуюся гору с вершиной, на которую человек ставит себе цель взобраться во что бы то ни стало. На это имеются неплохие шансы, но спустя определённое время по тому же принципу энергия начинает убывать, а когда её более не остаётся, наступает смерть. Однако, если принять препарат, чей состав будет приведён ниже, до так называемого «переломного момента», то ветвь параболы, должная быть направленной вниз, способна поменять своё положение.

Состав:

Лист υγεία (пещерный вид, нет хлоропластов);

корень Мандрагоры — 1шт.;

родниковая вода — …

Кефеус перевёл взгляд с бумаги на установку и принялся рассчитывать, сколько в точности было жидкости:

— Как же так, прекрасно помнил. Вначале я…

— Вначале ты отдашь мне то, зачем я пришёл, — перебил грубый голос. Где-то Кефеус его уже слышал, но от волнения не мог припомнить этого точно так же, как и количество воды.

Говоривший был одет в тёмное платье, лицо закрывала ткань — виднелись лишь глаза, горевшие недобрым огнём. Если бы Кефеус обладал способностью видеть сквозь предметы, то на лице незнакомца он мог бы заметить улыбку. В точности такую, как тогда…

— Если ты сейчас же не отдашь всё полученное тобою золото… — продолжал вошедший, видимо, давно замысливший раздобыть благородный металл, оттого и круживший возле каморки — заслышав восторженный крик, он только теперь обнаружил своё присутствие.

— У меня нет золота, — спокойно перебил Кефеус. Ему вдруг живо припомнились и недавняя встреча, и возникший из ниоткуда торговец, и выпавший тогда, так некстати, лист.

— В таком случае… — человек в чёрном слегка приподнял длинный рукав, обнажив кисть, крепко зажавшую какой-то предмет.

Кефеус разглядел в нём лезвие змеевидного кинжала. Быстро спрятав за пазухой пузырёк с препаратом, он яростно прокричал:

— Убирайся вон! — и с этими словами запустил в нападавшего подвернувшейся под руку тарой, повалив противника, который от удара почти сразу потерял сознание.

Наскоро оценив ситуацию и пребывая всё в том же болезненном возбуждении, Кефеус выскочил на улицу через раскрытое окно. Замечательно сохранившееся с юности атлетическое телосложение неоднократно выручало его. И очнись преследователь в скором времени, когда возможность погони ещё теоретически имела смысл, всё равно это вряд ли помогло бы разыскать утерянный след. Кефеус часто заворачивал в подворотни, пробегал ряды слегка покосившихся хижинок, выбирая запутанные направления, пока одно из них не привело к живописному гелиакосу, владельцы которого весьма радушно приняли нежданного гостя.

Утомлённый пробежкой, Кефеус отказался от предложенной ему еды. Освежившись несколькими глотками преподнесённой в терракотовом скифосе ключевой воды, он уютно расположился на полу под шикарно разросшейся бугенвиллией и мгновенно заснул.

ГЛАВА 4. КЕФИ

Она всегда хотела, чтобы её сын получил хорошее образование и нашёл себе подходящее занятие в жизни. Именно поэтому, начиная с пятилетнего возраста, Кефи проходил обучение счёту и грамматике, на что уходили почти все сбережения. Его педагогом был немолодой уже человек с непроницаемым лицом и строгим нравом. Мальчику нравилось, когда Юандрос раскрывал секреты абака или, выполняя обязанности кифариста, разучивал очередную песню к устраивавшемуся празднеству. Он практически всегда мог безошибочно рассказать заданный отрывок из Гомера или показать диптих с текстом, прорезанным стилем по слою нанесённого воска.

Но ничто так не привлекало юного Кефи, как живой мир — это нечто другое, загадочное, со своими правилами и законами, со своей жизнью и никогда не прекращающимся движением. Он очень любил смотреть на шустрых и неимоверно сильных муравьёв, тащивших на себе малюсенькие веточки, которые, будь они увеличены в нужном соотношении, вряд ли бы поднял обычный человек, или созерцать плавный полёт бабочек, восхищаясь грацией и лёгкостью, или подкарауливать на кустах зазевавшихся стрекоз, сворачивавшихся калачиком и кусавшихся, когда их ловили. Зачастую Кефи сам брался что-нибудь мастерить, пуская в ход всё, что находил. Но, как правило, что-то вдруг шло не так — и выходило совсем не то.

Однако тяга к неизвестному не ослабевала. Так, однажды, замыслив устроить свой собственный садик, Кефи нарвал целую охапку нежных беловато-синеньких цветочков. И вскоре с грустью обнаружил, что, несмотря на все его старания, цветы вянут, роняя хрупкие лепестки. Он отпаивал их водой, пробовал закопать продолговатые корешки.

Сизифов труд ни к чему не привёл — растения так и не пришли в себя.

О, она отчётливо помнила этот день; помнила отчаянно копошившегося в земле Кефи, чем-то сильно обеспокоенного; помнила, как на вопрос всё ли в порядке, он молча показал ей погибавшие цветы.

— Ничто не цветёт вечно, — тихо ответила она.

— Ведь я сам видел, как вы пересаживали цветы… А они, — он указал на лежавшие возле него практически голые стебельки с тщедушными листиками, — они погибли из-за меня.

С минуту длилось молчание. Обдумав что-то важное, он сказал:

— Когда я вырасту, я сделаю так, чтобы никто… Слышите, никто не умирал!

Не найдя что ответить, она замерла на месте. Кефи знал, что ему не верят. Отчасти он и сам сомневался в сказанном. Снова воцарилась тишина. На сей раз её никто не прервал…

Так же кирия Димитриди стояла и теперь. Семилетний мальчик молча ждал разрешения отправиться в Лисий овраг. Наконец привычным лёгким движением она перекинула через плечи гиматий и взяла корзину с выстиранным бельём. Кефи знал, что это означало, и разом просиял от радости.

* * *

— Смотри: там, за бугорком… Видишь?

— Ага! Дикобраз?!

— Сам ты дикобраз! Это, как его…

Но собеседник уже не слушал: он пристально наблюдал за юрким зверьком, подкрадывавшимся к серенькой птичке с тёмной полоской на шее по типу ожерелья. Она сидела на земле и будто совсем не замечала приближения хищника.

Хотя и побаиваясь непредсказуемой реакции охотившегося животного, Кефи всё же ринулся к беспомощной птице. Опередив конкурента, он бережно подобрал её — поначалу она пыталась защищаться и отбивалась крыльями, но потом, почувствовав, что ей не желают зла, несколько успокоилась. Кефи жаль было оставлять её здесь, и он решил отнести её домой, не обращая ровно никакого внимания на предложение ребят оставить пустую возню с окта-гектой и присоединиться к выслеживанию зайцев.

Скоро выяснилось, что пернатый не мог летать. Ужасная гноившаяся рана в боку не давала покоя. Лишь на третий день птица проглотила немного хлебных крошек, смоченных в молоке; и даже чуть-чуть приподнялась над землёй.

Кефи часами сидел со своим новым другом. Особенно его поражали эти добрые, чистые глаза, их открытый взгляд, не такой, как у людей — люди обычно хотят что-то прочесть в чужом взгляде, в чём-то убедиться. Этот взгляд, напротив, не хотел ничего читать, не хотел ни в чём убеждаться. Он просто доверял.

Как-то раз Кефи пришлось отлучиться, чтобы отнести аскос, одолженный вместе с маслом пару дней назад, когда нечем было заправлять лампу. Вернувшись, он не поверил своим глазам: горлинки не было на прежнем месте. Он думал найти её поблизости, на деревьях, но вдруг остановился как вкопанный.

Перед ним лежали серенькие пушистые клочки с кое-где уцелевшими свалявшимися пёрышками. Тяжёлое ощущение внезапно сдавило грудь. Он не мог свободно дышать и задыхался…

* * *

Он и в самом деле задыхался. Почувствовав озноб и слабость, Кефеус только сейчас вспомнил про глупость с крысой. Появлявшиеся симптомы подтверждали нехорошую догадку.

До сей поры алхимик не сомневался в том, что эликсир у него с собой. Но, убедившись в обратном, Кефеус не был расстроен: каких-нибудь десять часов назад была достигнута цель всей его жизни — пускай же эликсир послужит тем, у кого ещё есть ради чего жить…

Он пошатнулся и закрыл глаза, налившиеся кровью. Прохожие сторонились его. После вспышки 1346—1353 годов, унесшей миллионы жизней по всему свету, чума не была здесь редкостью. Смрад разлагавшихся трупов смешивался с запахом жжёного ладана. Горожане утопали в болоте разгула, желая забыться и уйти прочь от кошмарной действительности. Заразившихся обычно покидали. Однако находились и те, кто принимался ухаживать за больными. Неосторожность часто играла злую шутку. Та же участь постигала и их…

ГЛАВА 5. НЕДОБРОЕ УТРО

Очнувшись, Дэймон почувствовал сильную боль в области лба, словно кто-то всю ночь колотил по нему дубиной. Он поднялся на ноги и первым делом нанёс колоссальный пинок по опустевшей таре, а после подобрал оброненный кинжал.

— Как, однако, треснул проклятый. Вот ведь ещё силы-то сколько, — ворчал он, попутно осматривая стены, ища на них часы с маятником, которые в XVIII веке пришли на смену солнечным и водным механизмам исчисления времени (таким как, например, египетская клепсидра) и использовали механическую энергию подвешенного грузика, преобразуя её в колебательное движение.

Так и не обнаружив часов, Дэймон взял со стола толстую книгу, хотя интерес к подобным вещам был им давным-давно утрачен. Пропустив пару десятков листов, он прочёл:

«Один дровосек рубил дрова на берегу реки и уронил свой топор. Течение унесло его, а дровосек уселся на берегу и стал плакать».

— Вот олух! Сказал б спасибо, что река унесла только топор, а не его самого!

«Пожалел его Гермес, явился и узнал у него, почему он плачет. Нырнул он в воду, и вынес дровосеку золотой топор, и спросил, его ли это? Дровосек ответил, что не его».

— Святой Герасим, да у этого дровосека ума не больше, чем у курицы! Или он решил, что в следующий раз Гермес вынырнет с сундуком, доверху набитым золотыми монетами? — произнеся последние слова торговец до того глубоко задумался, что даже о нерадивом дровосеке с его топором позабыл.

Откладывая книгу, Дэймон заметил исписанный кривым почерком листок с засохшими пятнами крови. Он наскоро пробежал строчки. Вдруг черты его исказились: ни о каком золоте не было и речи.

В бешенстве Дэймон вцепился в какую-то деревяшку и приблизился к стоявшей в углу установке — это она разрушила все его планы…

Две минуты спустя каморка была пуста. Огонь печи медленно поглощал тайну листка, исписанного кривым почерком.

ЭПИЛОГ

Дорогой читатель, ты, наверное, спросишь, куда же всё-таки делась спасительная склянка. Она, в самом деле, была потеряна Кефеусом; а на следующее утро ватага мальчишек, игравшая в басилинду, заметила распахнутые настежь ставни и дверь каморки: пол был усеян осколками, возле окна лежала странная вещица…

Находку рассматривали на пустыре. Самый бойкий из собравшихся предложил признать победителем прерванной игры того, кто сделает глоток неизвестной жидкости. Видя всеобщее смятение, он сам снял крышку с игравшей на солнце бутылочки и мгновенно сморщился — пахло тухлым яйцом.

Последовал резкий взмах, и содержимое флакона оказалось на земле.

— Ему-то точно хуже уже не будет, — буркнул бывший смельчак, глядя на высохшее растение, под которое начинала затекать тоненькая струйка, и направился вместе с остальными в соседский сад за инжиром.

* * *

Много воды утекло с тех пор — прошли века. Нет больше тех мальчуганов, которые вроде бы совсем недавно неслись навстречу новым приключениям. Их место заняли другие, такие же отчаянные сорванцы. А о прежних помнит лишь громадный дуб, до того великолепно разросшийся, что по праву стал украшением всего Аргостолиона.

Согласно легенде, вечнозелёное дерево дарует здоровье и долголетье всякому, чья ладонь хоть однажды касалась могучего ствола. И каждый путник, коему довелось побывать в здешних местах, непременно останавливается, спеша укрыться под его сенью…

Халилова Милана Игоревна
Возраст: 19 лет
Дата рождения: 25.10.2004
Место учебы: ГОШСПМАФИ им. Мирзо Улугбека
Страна: Узбекистан
Регион: Ташкентская обл.
Город: Ташкент