Коммуналка. Пожелтевшие стены с мелкими трещинками, всегда напоминавшими мне раскаты молний на дождливом небе. Здесь мы жили с мамой уже 17 лет, с самого моего рождения. Все детство я провёл здесь. Часто мама рассказывает мне, как я учился в маленькой три на четыре комнатке делать первые шаги, лепетал свои, понятные только мне слова. Здесь же умудрился набить свою первую шишку.
Это место — мой настоящий дом, спасение от всяких детских неприятностей. За все эти годы, казалось, я привык уже ко всему: к вечно протекающей крыше, к скрипучей лестнице и длинному коридору, который по ночам казался каким-то мрачным, каким-то пугающим.
Я привык ко всем звукам, которые доносились со всех уголков нашей квартиры и мог без ошибок определить причину их возникновения. Вот слышится тяжёлое шарканье домашних тапочек. Это дядя Миша из 5 комнаты вышел на балкон (он часто просыпался по ночам из-за снившихся кошмаров после войны). За стенкой прерывистый тяжелый кашель… Тётя Марина из четвертой (прошлой зимой она сильно простудилась, а мы все её лечили, бегали за лекарствами, а мама даже ставила ей уколы). А вот с другого конца коридора слышится звук патефона. Вот сейчас по всей квартире разливается весёлый переливчатый голос: «Ландыши! Ландыши! Светлого мая привеееееет!» Эта раритетная вещь, наверное, самая дорогая во всей нашей коммуналке, принадлежала Николаю Анатольевичу из десятой комнаты в самом конце коридора. Комната его особенная: в ней всегда светло. Она как солнечный островок в нашей мрачной квартире. Мне всегда казалось, что она как будто наполнена какой-то другой, не похожей на наши, жизнью. Николай Анатольевич был учителем математики в нашей школе.
С виду он был довольно высоким статным мужчиной средних лет. Он получил высшее образование ещё до войны, а сейчас работал учителем математики. Я никогда не понимал, что он потерял в этом забытом Богом месте. Он жил один, но по нему нельзя было сказать, что он был одинок. Напротив, его комната была наполнена семейным уютом и теплом, поэтому сюда всегда хотелось приходить.
Николай Анатольевич часто приглашал меня к себе, особенно по выходным, чтобы позаниматься математикой. Не подумайте, что у меня с ней все было так плохо. Нет, но дополнительные уроки мне не мешали. К тому же Николай Анатольевич всегда был для меня приятной компанией. Поэтому я часто задерживался у него после уроков. Он был одним из тех редких людей, с которыми можно не просто поговорить о чем угодно, но и комфортно посидеть в тишине, послушать интересную историю, посмеяться до колик в животе, поплакать, а потом поиграть в мяч. Часто, возвращаясь со школы, у меня возникало желание поиграть во дворе в футбол с мальчишками или покататься на трамвае зайцем. Но мысль о встрече с Николаем Анатольевичем тянула меня поскорее вернуться домой. Вы не подумайте, друзья у меня были, хоть и немного. Да и маму я свою тоже очень люблю. Но с друзьями было не так весело, а мама часто задерживалась на работе. Так и вышло, что лучшим моим другом стал наш сосед по коммуналке.
В ту ночь шёл дождь. Раскаты молнии разрезали небо, казалось, природа нам за что-то мстит. Звуки грома эхом доносились со всех концов комнат. Подумав про себя, что такая погода должна быть знамением чего-то страшного, я плотнее укутался в одеяло. Только я попытался уснуть, в нашу дверь кто-то сильно постучал. «Кто там?» — испуганно спросила мама, на цыпочках подойдя к двери. «Открывайте! Это я», — услышали мы знакомый, но взволнованный голос Николая Анатольевича. Мама поспешила открыть дверь. На пороге стоял наш сосед, промокший до нитки. Когда он вошёл в комнату, я полусонный пытался разглядеть, что же у него в руках. Это был маленький свёрток, который он бережно прижимал к груди.
— Дмитрий, вы собираетесь встать и помочь мне, или нет? – немного с укором произнёс он. Должен отметить, что полным именем меня звал только Николай Анатольевич. Он всегда относился ко мне как ко взрослому и равному себе, и честно признаюсь, этим я очень гордился.
— Николай Анатольевич, что случилось? – произнёс я, вскочив с кровати и пытаясь разглядеть, что же такое он держит в руках. Приглядевшись, я понял, что это рыженький котёнок. Такой мокрый, хрупкий, тихонечко мяукавший. Казалось, он еле дышит.
— Только что нашёл его. Представляешь, ночью… Под дождём…. Совершенно один… На асфальте… Цепляется за жизнь, малец. Доживёт ли до утра, не знаю…, — тихо, как-то по-отцовски произнёс дрожащим Николай Анатольевич.
На глаза навернулись слезы. От мысли, что после всех страданий этот маленький клубочек смелости и отваги может все-таки не выдержать и сдаться, щемило сердце. Сон куда-то пропал.
— Борись, дружок, живи, — нежно глядя на маленький клубочек, шептал я.
И он прожил день, и следующий тоже…
Светик оказался очень сильным котёнком. Ах да, мы назвали его Светик. Во-первых, потому что шёрстка его была ярко-рыжего цвета, а на солнце она отливала золотом. Во-вторых, это было очень символично. Он смог пережить такую ужасную непогоду, как будто всем доказав ещё раз, что даже после грозы и дождя на небе всегда появляется солнце.
Так в нашей коммуналке поселился ещё один житель. Светик рос не по дням, а по часам. Он довольно быстро набирался сил, уже через месяц полностью восстановился, окреп и смело обживал уголки своего нового дома. Для меня с Николаем Анатольевичем Светик стал полноценным членом семьи. Не проходило и дня, чтобы мы не сидели в комнате Николая Анатольевича и не играли вместе в самодельный мячик или верёвочку. Так шли годы, совсем скоро котёнок превратился в огромное рыжее облако, которое расхаживало с гордо выпрямленной спиной, оберегая от незваных серых грызунов свои владения.
Уже было и не узнать того маленького беззащитного малыша, который всеми силами сопротивлялся смерти и так яро цеплялся за жизнь.
Вместе с котёнком рос и я, и вот мне почти восемнадцать. Я окончил школу. Выбор будущей профессии был очевиден. Я блестяще сдал экзамены в педагогический на факультет математики. Заканчивались последние летние дни, а это означало, что совсем скоро мне придётся покинуть родной дом и отправиться грызть гранит науки.
В ту ночь мне не спалось. Я то переворачивался с боку на бок, представляя свою взрослую жизнь, то лежал неподвижно, смотрел в потолок и прислушивался к тишине. Раньше мне казалось, что услышать тишину в нашей квартире просто невозможно. А сегодня непривычная тишина…Пугающая… Я все же старался услышать хоть какие-то звуки.
Скрежет… Не совсем поняв природу этого звука, я вышел в коридор и пошёл в его направлении. Звук привёл меня к двери Николая Анатольевича. Не решаясь войти, я долго прислушивался. Крых..крых…крых…
Я приоткрыл дверь — свет горел. Внимание моё сразу переключилось на патефон. Волшебное устройство, которое погружало меня в удивительный мир музыки, сейчас издавало скрежет, режущий слух. Казалось, игла намеренно, со всей силой, издаёт не свойственные патефону звуки. Я переместил звуковую трубу с мембраной на место. Тишина. Обернувшись, я тут же заметил, что Николай Анатольевич лежит на кровати при свете лампы и никак не реагирует на меня. Глубокое и неприятное чувство проникало в каждую клеточку моего тела. Стараясь отпугнуть от себя страшные мысли, я спросил тихонечко:
— Николай Анатольевич, вы спите? Николай Анатольевич…
В ответ я не услышал ничего. Уже не на шутку испугавшись, я подошёл ближе и начал трясти его руку, пытаясь разбудить, но ничего не происходило. «Просыпайтесь! Ну же, просыпайтесь!» — во весь голос закричал я. Из-за поднятого мной шума в комнату начали протискиваться полусонные соседи, пытаясь понять, что же случилось. А я продолжал стоять у кровати Николая Анатольевича и отказывался верить в случившееся: «Просыпайтесь…Просыпайтесь…». Соседи в комнате то появлялись, то исчезали, а я все смотрел и смотрел на своего друга. И не видел ничего.
Пустота, тьма и гробовая тишина. Как вдруг, откуда-то, словно бы не из этого мира, послышалось «мяу». И этот звук вытянул меня из пучины страха и небытия. Я оглянулся, и мне показалось, что я увидел эту комнату как будто впервые. Все стояло на своих местах, но что-то было не так. Свет лампы, который всегда придавал комнате уют и тепло, сейчас был холодным и безжизненным. Казалось, что надежда и любовь навсегда покинули это место. Обратив своё внимание на Светика, я вдруг понял, что он был здесь все это время. Он смотрел на меня таким осознанным взглядом, будто все понимал. Словно почувствовав мою боль от утраты, он забрался ко мне на колени и лежал без движения. А я, прижав его к себе, тихо плакал.
Прошла неделя. Я собрал вещи и уже был готов уезжать. Стоя у входной двери, я в последний раз обернулся назад… В этот момент я вспомнил Николая Анатольевича. Круглые очки, слегка поседевшие прядки волос и бесконечно добрые глаза, которые всю жизнь смотрели на меня с любовью и заботой. Комок подкатил к горлу. Едва заметные слезы навернулись на глаза. Я понимал, что в этом маленьком детском мирке с пожелтевшими от старости стенами я был по-настоящему счастлив. Дверь в комнату в конце коридора, сквозь которую просачивался яркий свет, скрипнула. Рыжее облако в конце коридора. Светик вытянул свою мордочку и как-то странно смотрел на меня. Казалось, он понимал, что это наша последняя встреча…
Я стоял на перроне, поглядывая на длинный серебристый поезд, который должен был увезти меня в новый мир – мир взрослых, самостоятельных решений, мир вопросов и ответов. Взглянул на часы – подходило время садиться в вагон. Какое-то странное чувство радости, тревоги и незаметной грусти испытывал я одновременно. «Проходим, не задерживаем! Провожающие, поторопитесь!» — резкий голос проводницы придал мне решимости. Я достал билет, уже стал поднимать свой рюкзак на подножку вагона. И вдруг сквозь шум тележек и топот опаздывающих пассажиров услышал «мяу». Знакомое…родное «мяу». Из рюкзака на меня смотрели янтарные глаза, полные какого-то непонятного упрямства… Светик? Светик…
«Пассажиры, отправляемся!» — поезд медленно набирал ход, а мы, самые близкие и родные, мечтали под стук колёс о новой жизни.
