Топ-топ, топ-топ.
Каждый день одни и те же ботинки и одно и тоже тоскливо минное лицо.
Таких, как Тристилов, бесчисленное количество. Они потеряли всякий смысл жизни.
Работа, дом, еда и сон – всё, что держит их на ногах. Хотя, по секрету, недавно я слышала, что и это их не заботит. Они живут, нет, точнее существуют по инерции, управляет ими организм, который пытается несмотря ни на что не умереть. Сердце хочет биться, щитовидная железа, как и все остальные – продолжать выделять гормоны, другие органы – работать в привычном им темпе, только церебрум пытается отключить все системы и в результате получить бездыханное тело.
Должно же быть хоть что-то, что вытащит из однообразного день-ночь, еда-сон, превратит из существования в жизнь, заставит полушария мозга передумать?! И «такое», действительно, есть: увлечения, предметы. Только вот люди эти не замечают ничего вокруг себя. А есть ещё «такие». Но проблема в том, что «вторые» не обращают никого внимания на «первых». А если же это случается, не факт, что последние смогут принять помощь.
Об этом можно рассуждать часами, даже днями, пытаясь найти ответ в докладах и статьях психологов, обращаясь к анатомии и социологии.
Однако мы вернёмся к Тристилову и узнаем о его судьбе, судьбе одного из «них».
Василь Дмитриевич, то есть Тристилов, будучи сиротой, жил в детском доме. Родители его погибли, когда ему было 7.
Ничего от них не осталось: ни возможно любимого шарфика матери или отца, ни бумажки с их почерком, ни фотографии.
Родственники? Да и они неизвестно где. Некоторые давно уже мертвы, другие пропали без вести, а третьи ушли далеко-далеко и вряд ли вернутся.
Мальчик остался один.
С самого рождения он был спокойным, его ещё голубые глаза были похожи на море, такое же безмятежное и тихое, как он сам. От работы не отлынивал, да и вовсе не был лентяем. Его затягивали книги, природа. Над ним часто глумились. Его поведение не было странным, были и другие тихони, источником смеха и издёвок являлся шрам на щеке.
Поступив в университет, Василь считался одним из лучших студентов, но он так и не нашёл себе места среди сверстников и общества в целом.
Только однажды ему выпал шанс связать свою жизнь с другим человеком, идти бок о бок.
Зачислили новенького — Гаудиева Дмитрия Дмитриевича. Тристилов удивлялся его громкому смеху и беспрестанному веселью. Тот в свою очередь говорил: «А что грустить то? Так же жить скучно».
Нужно отдать должное, он сразу заметил отличие Тристилова от других, знакомясь, он не стал этого утаивать, да и не в его духе это было:
– А ты не похож на них – сказал он прямо в лоб.
С тех пор стали они хорошими приятелями. Вскоре Тристилов узнал о прошлом своего друга.
Дмитрия отправили в детдом сразу после рождения. Он не знает родителей, мертвы они или живы, они даже не удосужились дать ему имя. Так и назвали его, как врача, принимавшего роды, и отчество появилось также, а фамилия дана была от директора приюта, в котором жил мальчик.
После этого Василь рассказал и свою историю, однако Дмитрий итак всё понимал, он заметил это ещё в первый день знакомства.
И всё бы хорошо, если бы не одна мелкая ссора, разорвавшая спасательные узы:
– Как хорошо я тебя понимаю – произнёс Дмитрий – Тяжело без родителей, да это пустяки, отучимся, на работу устроимся, женимся на прекрасных девицах, своих детей растить будем и всегда, всегда веселится будем.
– Понимаешь? – вдруг вскипел Василь, а такого с ним никогда до этого не случалось – Понимаешь? – вскрикнул он.
– Ты чего? – недоумевал Гаудиев.
– Да как ты? Ты!? Можешь меня понять? У тебя изначально никого не было! Сразу! А у меня!
Тристилов притих и через минуту молчания ровным голосом произнёс:
– У меня ведь всё было. Мои родители были живы. А ты не знаешь! – снова начал он – Ты не знаешь, как это, потерять всех! Ты не знаешь, как это потерять любимых! Остаться одним!
Дмитрий пытался усмирить пыл друга, просил прощения, хотел помочь, но всё четно. Как бы это странно ни звучало, Тристилов забрал документы с университета, так и не окончив его и не получив высшего образования, кое-как устроился кондуктором и решил больше ни с кем не общаться.
«А зачем? Меня никто понять не сможет. И родителей никто не вернёт. И вообще, одному лучше. Спокойнее» – думал он – «Веселится» – передразнивал он старого приятеля – «Смотри ка, чего удумал, я может отродясь веселье не люблю! Один, один я» – повторял он раз за разом.
Гаудиев делал несколько попыток найти друга, но не сумел. На трамваях он не ездил и, соответственно, на станцию не ходил. Во-первых, и ездить то некуда было, не к кому, а во-вторых, он любил активные передвижения, на велосипеде, например, да и денег жаль…
Однако стоит отдать должное ещё раз, надежды Дмитрий не терял.
С тех пор Тристилов каждый день ходит на работу и слышно топ-топ, топ-топ его грязных чёрных ботинок, а его потухшие уже серые глаза спокойны, как никогда. И это не оттого, что они счастливы, это от того, что в них ничего нет. И родителей своих он особо не помнит.
Гаудиев же окончил университет, продолжил поиски. Но и его со временем жизнь помотала, и на службе, и в любви. Хотя он женат и двоих детей имеет. А что касается его смеха, то он бывает изредка выходит, но тот ослепительный, жизнерадостный и ошарашивающий всех уже погас.
