XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»
Однажды на уроке математики мы решали довольно сложное и «старое» уравнение: когда-то оно было частью вступительного испытания на математический факультет Московского университета, а теперь предстало перед нами, школьниками, в нисколько не изменившемся виде. Этот факт учительница представила нам как пример вечной объективности математики, её неподвластности каким-либо социальным и политическим изменениям. И правда, я никогда раньше не задумывалась о взаимозависимости математики, столь строгой и абстрактной дисциплины, эйдоса во плоти, и политики, «грязной», зависящей, как считается, от конкретных представителей рода человеческого — иными словами, от политической элиты, имеющей свои интересы, ценности, предубеждения и все прочие категории, берущие своё начало в личном субъективном опыте. Неужели между ними нет абсолютно никакого пересечения или какой-нибудь общей крупинки, проникающей в обе сферы, ведь человек строит, конструирует математику, видя перед собой не платоновские облака, на которых парят идеальные треугольники, логарифмы и теоремы, а конкретные структуры, возникшие почему-то именно в этот момент времени. А значит мы можем предположить, что на математику и политику воздействуют одинаковые субъективные силы (изучение природы которых не входит в цели данного эссе), только проявляются они по-разному, и их интерпретация, понимание нами, математиками или политиками, школьниками или профессорами, также зависит от ценностей и убеждений — получаем порочный круг вечной субъективности: где тут место идеальности? Видимо, только в нашей культуре и конформной («правильной») линии поведения, не отклоняющейся от общепринятых норм и правил понимания себя и реальности.
«И какое, собственно, дело, это имеет к математике?», — спросите вы. Давайте разбираться.
Как мы воспринимаем математику? Любой первоклассник ответит, что математика — это цифры, но где они: на руках (у меня есть 10 пальцев) или в книжном шкафу (у меня есть 2 хрестоматии)? А где же находится тот треугольник, к которому семиклассник применяет теорему Пифагора: я, например, ни разу не встречала на улице бегающих и по-черепашьи передвигающихся идеальных фигур? Видимо, они живут в наших головах, точнее, в самых глубинах человеческого мышления, настолько сильно они укоренились в сознании, смешавшись с реальным и воображаемым. Другой вопрос — почему так произошло? Ответ прост — нас так научили, мы это благосклонно принимаем и мало у кого возникает вопрос, откуда взялся параллелограмм и почему я должна верить, что его противоположные углы равны? Математика — своего рода религия, которая конструируется людьми и предполагает подлинную и непоколебимую веру: поэтому и известный афоризм Тертуллиана «верую, ибо абсурдно» подходит для нашей «идеальной» науки не меньше, чем для христианства. Причём предметы этой веры видоизменяются вместе с обществом: математические законы и их проблематику проходят те же метаморфозы, что и сами люди и вместе с ними социальные сферы, включающие в себя всё ту же политику.
Так, например, столь очевидный переместительный закон («от перестановки мест слагаемых сумма не меняется») был описан французским математиком Сервуа лишь в 1814 году. Любопытно, что если посмотреть «вглубь» данного арифметического свойства через призму социальных наук, то мы обнаружим много общего с политическими процессами, происходившими в это время во Франции: Великая Французская революция сделала возможным более менее свободный переход между сословиями, изменение места жительства, в общем — вертикальная мобильность резка возросла, предписанные статусы (те, с которыми уже рождается человек) стали играть роль намного меньшую, чем пятьдесят лет назад, то есть в середине XVIII века. Аналогично и с переместительным законом: общество, воплощенное в математике Сервуа, заметило, что цифры (индивиды) могут меняться местами, и ничего страшного и ужасающего от этого не происходит — тот, кто был первым, может стать последним в социальной иерархии, и никакой проблемы, угрозы стабильности здесь нет.
Для того, чтобы появились новые аксиомы в математике, необходимо было изменить мышление людей путём коренного переустройство социальной среды, связанного с появление новых ценностей и установок. Как видим, математика действительно зависима от политики, но только ли она?
Безусловно, нет – наука не может быть полностью объективна, учёный интерпретирует природу, основываясь на всё тех же ценностных ориентирах, большинство из которых складывается в культуру: «Каков я сам, так я и вижу», писал Эмерсон. Например, этот феномен тонко касается физики, законы которой кажутся нам доподлинно известными и, как пишут справочники по обществознанию, «не зависимыми от субъективных факторов». Так, физика Аристотеля была элитарной, отражала «дух» своего времени: у всего было своё место, переместиться на «чужое» не представлялось возможным. В свою очередь, англичанин Ньютон, издавший «Математические начала натуральной философии» в 1686 г., то есть когда в мышлении уже произошли определённые метаморфозы, порождённые Буржуазной революцией, заявил, что объекты могут свободно перемещаться, занимая любые места.
Выходит, среда определяет наш способ мысли, «очки», через которые большинство из нас смотрит на мир — и никакая наука не подвластна силе социума — даже искусственный интеллект, который должен был стать «сильным и независимым» кодом, перенял, благодаря своим «беспринципным» разработчикам, сексистские, эйджистские и другие разнообразные предубеждения — вследствие этого, в 2019 году на Apple было подано в суд, потому что программа, определяющая кредитный рейтинг, якобы дискриминировала женщин. Подобный казус произошёл и с компанией Amazon.
Таким образом, математика, как и любая другая на первый взгляд объективная наука, зависит от «социального», в том числе — от политики. Научные аксиомы — это фундамент научной «религии», то, на чём строится вера в «непоколебимые» и абсолютные законы, но каждый его кирпичик – плод нашей культуры и соответствующего ей мышления, основывающегося на определённых ценностях и установках, «плодах» своего времени, и когда они перейдут в стадию разложения и смерти, им на смену придут «новые» ориентиры, порожденные другой исторической эпохой, и потому принадлежащие уже будущим поколениям людей, конструирующим свою науку, реставрируя или уничтожая выстроенную до них, а значит, вечный круг истории есть вечный круг ценностей, проникающих в умы всё новых и новых поколений, каждый раз взращивающих свои собственные миры, отличные от предыдущих.
