Как пиком прорвался тоненький луч
Сквозь в тёплой плоти отверстие.
Не стало помехой присутствие туч,
Кошмарное ныне известие.
Горящею болью пронзило всего,
И хриплое спёрло дыхание,
Из горла прорвался чуть слышимый стон,
А в мыслях проснулось отчаяние.
Вдруг пальцы немеют, хладеет лицо,
Из рук выпадает надежда
И бьётся о камни, летев так легко,
Уходит и жизнь, как невежда.
Так тяжко стоять, подкосились колени,
Усталость взяла вдруг своё.
Уже не так важно создать впечатление,
Когда строго смотрит майор.
Глаза затуманились пыльною дымкой,
В ушах нарастающий звон.
На щеки не просится больше улыбка,
Похоже все больше на сон.
Схватили горящими кистями плечи,
И ноющий слышен мотив.
А тон его будто бы нечеловечный
За душу трясёт, обхватив.
Взгляд молчаливый под тяжестью век
Тонул в изобилии хладных сердец.
Рассудок терялся, мир вокруг млек,
Снимая с макушки цветочный венец.
Умелые строчки на памятном камне
Во имя погибшим солдатам в бою
Будто бы будят душевные раны,
Стирая отчаянно в пыль чешую.
Откликнулся голос дрожащему парню,
Послышался в памяти старый конец,
На холод пробили воспоминания
И свежий, цветущий ныне венец.
«Ведь он пылал.»
Ведь свет пылал. Потух, но, вроде,
Светил он людям в те года,
Когда в поэмах пешеходы
Бродили молча до утра.
Огонь пылал в душе любивших.
И телефон звенел опять,
Когда потухшая надежда
Пыталась вновь всё осознать.
Ведь шанс пылал. Он тлел с моментом
Слетевших с губ последних строк,
Когда густая боль обиды
Стекала слёзно на порог.
Ведь взгляд пылал. Сгорал нещадно
Синхронный стук двоих сердец,
Когда слова все догорали,
И лили на душу свинец.
Ведь свет пылал. Терзал он мысли
Оборванных финальных строк
Когда перо на лист упало,
Погас и писарь, бросив слог.
«Мы: единение»
Блестящие волны, ровная гладь.
Их ветер гнал за собою.
Они соглашались, старались бежать,
Но мучились тихо в прибое.
Они целовали неровности щек,
Ластились у ног на мели,
Себя отдавали, как собственный долг,
Оставив всю жизнь позади.
Хотели взрастить из ладоней цветок,
Вложив в него крошку души.
Но с морем бездонным граничил песок,
Имеющий чувств ли гроши.
Ах, море любило, любило душой,
Не блеском своим на рассвете,
Любило и в бурю, дыша тишиной,
Дыша молчаливостью смерти.
Пески, в свою очередь, стёрли глаза,
И в уши те воды залили.
Не выпадет больше прискорбно слеза,
Не станется больше и гнили.
Но рта у них не было, волны в дали
Те видом своим забавляли.
Ласкали их взор, усмиряли в ночи,
Лишь образом тех услаждали.
Любили ль пески? Наверное, да.
Лишь сами того и не зная,
Сливались ведь с волнами, нежность тая,
Попутно внутри умирая.
А волны с песками все жили во тьме,
Не видя давно уж рассвета.
Они поглотили друг друга в себе,
Не ждав уже сердца ответа.
Друг другом дышали, питались теплом,
Что только для них исходило.
И смертным друг другу же были грехом,
Ведь сердце морозом манило.
Под рёбра друг другу пускали шипы,
И словом же кровным лечили.
Жаль, оба до ужаса были слепы,
Жаль, сами себя и убили.
