Я видела, что мама работает. Воскресные вечера все такие, потраченные на подготовку к урокам на завтра. Но сегодня мне нужно было поделиться, нужно было выплеснуть те впечатления, что разрывали и будоражили. Только что я пропустила через себя поэму Александра Аркадьевича Галича «Кадиш», посвященную памяти великого польского писателя, врача и педагога Якова Гольдшмидта (Януша Корчака), погибшего вместе со своими воспитанниками из школы-интерната «Дом сирот» в Варшаве в лагере уничтожения Треблинка.
«Как я устал повторять бесконечно все то же и то же,
Падать и вновь на своя возвращаться круги.
Я не умею молиться, прости меня, Господи Боже,
Я не умею молиться, прости меня и помоги…»
А потом еще (словно мне мало было впечатления об уровне человеческой жестокости и подвига) добавила стихотворения «Памяти Януша Корчака» Семёна Аледорта:
«Много памятников есть на свете…
Но в Берлине, Мадриде и Риме
нет такого – «Ян Корчак и дети».
Он – на Яд ва-Шем в Иерусалиме…»
Я читала про Яд ва-Шем – израильский государственный национальный мемориал Катастрофы (Холокоста) и Героизма – и смотрела, смотрела на памятник Корчаку и его детям…
Мне нужно было поделиться с мамой. Она поймет. Для нее это также важно, как для меня. Важно, чтобы мы, молодое поколение, помнили о цене победы над фашизмом.
Я обняла маму, она накрыла мои пальцы своими ладонями, подарила тепло и защиту. А потом на мою руку с маминой щеки упала капля. Мама плакала… и читала стихи. Так уж совпало в тот воскресный вечер, что мамины мысли тоже были о той далекой войне. Мама готовилась рассказывать своим ученикам о годовщине снятия блокады Ленинграда, о том, что довелось пережить жителям города – героя на Неве. Завтра она будет говорить о подвиге блокадного учителя и цитировать Николая Уланова:
«Имен сегодня всех не перечесть.
Вы – гордость наша,
гордость Ленинграда!
Спасибо вам, что были вы и есть,
Учителя далеких лет блокады!»
Мы не заметили, как наступил понедельник, мы открывали друг другу то, что окрасило в черный и красный наш день. Мы находили параллели.
Потом я еще много думала и читала о жизни польского педагога, который не мог поступить иначе, читала биографии ленинградских учителей и размышляла об учительской судьбе моей мамы. Как трудно рождался тот текст, который я хочу представить вашему вниманию, но мне очень важно в год юбилея освобождения не покорившегося фашизму города преклонить колени перед теми, кто выжил, и вспомнить молитвой тех, кто погиб, но не сдался…
***
В Варшаве, в парке Святого креста, стоит памятник, возведённый в 2006 году на месте разрушенного еврейского детского дома. Высокий печальный мужчина с трепетом положил ладони на плечи детей, стоящих вокруг него, и склонился, словно защищая от чего-то. Сухое дерево, спиной к которому стоит мужчина, словно воздевает к небу две огромные руки в молитве: «Спаси и сохрани». В Санкт-Петербурге, в Соляном переулке, напротив музея обороны и блокады Ленинграда, уже три года расположена другая фигура. Худая женщина с тонкими кистями рук, на каждом пальчике которых можно сосчитать все косточки, за ней – рама окна в бумажных крестах, призванных защитить от стекла от взрывов. К ней жмется испуганный маленький мальчик, ищущий спасение от голода и холода. Одной рукой, как лебединым крылом, женщина обнимает ребенка, в другой не меньшая ценность – книга. Ладони, спасающие детство и сохраняющие слово. Мужчина и женщина. А рядом с ними – дети. Эти скульптуры изображают двух разных людей, но их истории очень похожи…
Хенрика Гольдшмидта вы знаете под другим именем, Януш Корчак. Родился он в бедной семье польских евреев. Когда его отец тяжело заболел, большая часть денег уходила на лечение, а пятнадцатилетнему юноше, чтобы обеспечивать мать и младшую сестру, пришлось подрабатывать репетитором у своих одноклассников. Это получалось у него очень хорошо, так как Януш от природы обладал особенностью понятно объяснять даже самый сложный материал.
Вторым человеком, о котором я хочу рассказать, является Надежда Васильевна Строгонова. Несколько дней назад, в возрасте 103 лет она ушла туда, откуда не возвращаются. Родилась же Надежда Васильевна в одном из сел Новгородской области. Ее отец погиб от рук бандитов, и девушка пошла учиться на бухгалтера, чтобы прокормить хотя бы себя и этим облегчить участь матери. Но судьба распорядилась иначе: Надежда попала секретарем в одну из школ Ленинграда. Когда учительница начальных классов повредила ногу, директор попросил нового секретаря ее заменить. Так начался долгий, длиною в жизнь, путь Надежды Васильевны в педагогику.
После школы Януш Корчак выучился на врача. Он много времени проработал в больницах и детских лагерях. Именно там он понял, что нашел свое призвание. Но Корчак не мог не отметить, как взрослые мало считались с детьми, не уважали их интересы и не видели в ребенке личность. Именно безграничная любовь к воспитанникам, готовность пожертвовать всем ради них, общение на равных стали главными принципами его системы воспитания. В Польше тем временем начинались гонения на евреев, которые так или иначе касались и Корчака, поэтому в 1911 году он принимает решение создать детский дом для еврейских детей-сирот.
В Ленинграде с началом Великой Отечественной войны директора школы, где преподавала Надежда Строгонова, забрали на фронт, и он оставил вчерашнего секретаря на должности своего заместителя. Чем ближе была зима 1941 года, тем настойчивее дети спешили в школу: там их кормили и хоть немного, но отапливали классы. Дома не было никого, кто мог бы согреть ребенка и приготовить еду, да и не из чего было. Однако вскоре здание школы решили перестроить и сделать из него детский дом. Нужно было отыскать в городе матрасы, кровати, посуду. Где найти это всё в холодном осажденном Ленинграде под постоянными бомбежками? Но для учителей не было слова «невозможно»: они достали всё, что было нужно, и в назначенное время детский дом был открыт. Заботливые руки уставших, но сильных женщин приняли в свои объятья напуганных войной детей, заменили тепло материнских рук, занятых на тяжелых работах на заводах и в госпиталях.
После прихода гитлеровцев в Польшу Януш Корчак вместе с детьми попадает в гетто. Доктор, имя которого знали многие в Европе, имел возможность достать поддельные документы и сбежать, но он не мог оставить детей. Он был готов пожертвовать собой, лишь бы сохранить их. Девизом всей жизни Януша стала фраза, сказанная однажды в ответ на вопрос, почему он, попав в тюрьму, воспользовался предложением немецкого офицера и вышел: «Я сам готов принять 200 смертей, только бы мои дети спаслись».
Так же было и в блокадном Ленинграде: голодные, ослабевшие, но горящие идеей люди делали свое дело. Первая группа детского дома состояла более чем из двух сотен детей. Лишь некоторые из них могли сами встать и с трудом спуститься в столовую на первом этаже, остальные же были прикованы к кроватям, и кормили их с ложечки, настолько они были истощены. Что для нас голод? Не поесть несколько часов. Для ленинградцев – жестокая многодневная пытка. Минимальная пайка – 125 граммов, это кусочек размером с ладошку. Но даже на такой пище детей удавалось спасать. Три группы маленьких ленинградцев сберегли Надежда Васильевна и ее коллеги, 625 детей. Как только стало возможно, здание вновь переоборудовали в школу, и в сентябре 1942 года она открыла двери для учеников всех десяти классов. Надежда Строгонова тогда с трудом работала, так как прошла все стадии дистрофии. Не держали ноги, безнадежно опускались заботливые руки, гасла искра в глазах. Но новый директор школы с принесенным ему заявлением на уход сделал то, что должен был: порвал. Нельзя было просто так уходить, когда дети и учителя так остро нуждались друг в друге. В школе были их классные мамы, которые старались скрасить детские будни. Школа была спасением для тех, кто не мог сам выбраться из череды однообразных жутких дней, причем больше – для взрослых. Школа давала им силы и смысл жить.
Януша Корчака весь мир знает как человека, который разделил со своими воспитанниками мученическую судьбу в газовой камере лагеря смерти. Когда узников гетто вывозили в Треблинку, старый доктор шел по перрону во главе организованного строя детей, держа за руки двух самых маленьких. Судьба детей была предрешена, а Корчаку нацистский офицер предложил свободу. «Я в детстве читал Ваши книги, – сказал он, – Вы свободны». В ответ Януш спросил: «А дети?», эсэсовец ответил: «Дети поедут, но Вы можете идти». «Ошибаетесь, не могу. Потому что не все люди мерзавцы», – ответил воспитатель и закрыл дверь товарного вагона изнутри. Он просто не мог оставить детей, разжать ладонь и выпустить детские пальчики – это означало предать и обмануть их. Немецкие офицеры отдавали честь колонне детей, звери склоняли головы перед молчаливой великой силой.
Человек, даже взрослый, оказавшись перед лицом смерти, боится. Нам не суждено понять, что чувствует ребенок в этот момент, насколько он напуган. И Януш тоже не понимал, но знал, что, если бояться вместе, становится не так страшно. Большее, что он мог сделать для детей – быть рядом с ними. Корчак когда-то сказал: «Для ребенка сделано недостаточно, пока не сделано всё». Ставить перед ним выбор – сохранение собственной жизни или смерть, но рядом с детьми – бессмысленно: жизнь Корчака была жизнью его воспитанников, и они не существовали друг без друга. Януш и дети – одно целое. Даже в газовой камере они были едины: Корчак рассказывал детям сказку, а они слушали его. В последние секунды своей жизни он сделал то, что могло помочь детям, – обнял их столько, сколько смог. Остальные прижались к нему, как к Спасителю. Все памятники Янушу Корчаку выглядят по-разному, но объединяет их одно – руки. По-стариковски узловатые, худые, но старающиеся спасти и сохранить. До последнего вдоха угарного газа, до последней пульсации жилки на запястье в камере, на занавеске которой была надпись: «Это врата Господа, через которые войдут праведники».
В Ленинграде каждый учитель, вставая утром и идя в школу, совершал подвиг, масштаб которого кратно увеличивала неизвестность: уходя из дома, никто из них не мог быть уверен, что вернется вечером. Самым знаковым в блокадной жизни Надежды Васильевны Строгановой стал день, когда фашисты цинично бомбили их школу. Почти сразу после того, как дети пришли в класс, началась тревога. Вопрос «что делать» не стоял – в бомбоубежище. А тревога все не кончалась и не кончалась. Свист самолетов все ближе. Стало понятно – звери целятся в школу. Страшно!.. И сделать ничего нельзя – куда во время обстрела пойдешь? «Домой!» – предложила Надежда. Вдруг попадут в здание? Тогда все погибнут. И тогда учителя, несмотря на запрет передвижения во время обстрела, стали выпускать детей пятерками. Уже в ночи выходили последние. И вдруг – взрыв, прямое попадание в бомбоубежище. Учителя не ушли, не успели, оставались до конца. Одну из классных мам потом опознали по броши, другую – по партбилету. Каждая из них, как Спаситель, как Януш Корчак, отдавала жизнь за учеников. А утром выжившие дети пришли в школу, которой уже не было… Надежда Васильевна, рассказывая, не может сдержать слез, и это спустя семьдесят лет. Страшно представить, что пережили дети в минуты осознания, что их школы и учителей больше нет. Но главное – ученики были живы, и нужно было жить дальше, закрывать их от смерти, спасая от боли, подпитывая надеждой и согревая теплом своего сердца. Нельзя было останавливаться. И после снятия блокады, и после окончания войны жизнь продолжалась во имя детства. Учительство Ленинграда жило и работало по заветам Старого Доктора Корчака – ради детей.
Памятник в Соляном переулке был создан по предложению Надежды Васильевны Строгановой. Это единственный известный мне памятник учителю, победившему фашизм, выстоявшему в самый страшный период. Он посвящен не Надежде Васильевне, но всем тем, кто продолжал учить, несмотря на голод, холод, болезни и обстрелы. Эти люди стояли не в окопах, а у доски в школах осажденного города. Они тоже отстаивали свою страну, пусть и не на полях сражений. Они воспитывали для Родины то поколение, которое смогло не только восстановить страну после Победы, но и сделать ее еще лучше. В интервью 2022 года суть учительского труда, его главную заповедь Надежда Строгонова обозначила так: «Каким воспитает учитель молодое поколение, таким будет государство».
Моя мама тоже учитель. Когда в конце января она рассказывала своим десятиклассникам про прорыв блокады, ученики сидели, напряженно слушая. В классе обжигающе звенела тишина, а ребятам становилось страшно. Война – это всегда страшно. Но только в наших силах сделать так, чтобы ее не было. Чтобы мы могли просыпаться не от звуков сирен, бьющих в уши, а от солнечных лучей, весело заглядывающих сквозь занавески на рассвете. Чтобы моя мама и другие учителя в нашей стране никогда не стали бы довоенными…
