Стояло темное февральское утро. Теплый желтый свет фонарей танцует на искристом хрустящем снегу, стелется по черному небу желтоватой вуалью. Все звезды уже пропали и лишь молочный кусочек убывающей луны теряется среди городских огней. Пустуют заснеженные шоссе, редкими золотистыми квадратиками сияют окна многоэтажных коробок. Недалеко от центра города, вдоль сквера, хромает сгорбленная старушка в изношенном сереньком пальто. Практически оземь бьется грузная кожаная сумка в ее руке. Завёрнутые во внутрь плечи слегка вздымаются от посапывания. На голове зеленый платочек с алыми цветами, похожий на маленькую лужайку. Эхо ее стучащей трости разноситься по спящему городу. На тонкие седые волосинки растрепанной причёски оседают маленькие капельки пара, соскальзывающего со старческих губ.
Чуть поодаль спешит за ней хитрая, недобрая тень. Шмыгает орлиным носом. Засунув руки в карманы, неуверенно оглядывается по сторонам худой юноша в коричневой курточке. Из-под шерстяной шапчонки стекает поблескивающей смолью извилистый локон волос. Черной кляксой ползает по извилинам мозга гадкая мысль, лапает нефтяной своей рукой хрупкую совесть. Тень подбирается ближе. Быстрое биение сердца разгоняет темноту по венам, ноги невольно ускоряют шаг, цепкие длинные пальцы распускаются диким хищным цветком. Так просто, кажется, достать не залитое потом, абсолютно бесплатное богатство. Присвоить себе чужое без особых усилий, нужен только рывок. Сомнение и шанс, сейчас или никогда. Никто не узнает, свидетелей нет. Тяжкий вздох, начинается нерешительный марш-бросок, набирает скорость, хватает рука громоздкие кожаные ремешки сумки. Нет сопротивления, легко уходят они из усталой старческой кисти. Сквозь снежные насыпи прорывается громкий испуганный вопль, ударилась тросточка о стальную оградку, со стоном старушка повалилась на бок.
— Держите вора! Украли сумку! Сумку украли! – отчаянно навзрыд кричала она. Проеденное морщинами лицо прожигали горячие старческие слезы.
Поворот головы, встречаются лишь на миг потерянные маленькие голубые глазки жертвы и широкие трусливые глазища хищника. Спрятались, исчезли в стыдливой скрытности грязные зеркальца второго.
Вор мчался со всех ног, раскидывая искристый снег по безлюдному тротуару. В его легких словно тлели горячие угольки, изо рта большим струящимся облаком вырывался пар. Большая черная сумка билась в руках, будто только что пойманная рыба. Ноги несли его по закоулкам спящего городка, за ним никто не гнался, ни единого шороха вокруг. Частая барабанная дробь скачков сменилась более неспешными шагами, уставший юноша оперся о холодную бетонную стену здания. Его тонкое соломенное тело сложилось пополам.
« Теперь я могу ненадолго скрасить свою полную нищету,- думал он».
Однако ощущение достатка прошло, как только где-то внутри ушной раковины громко-громко, словно наяву повторился полный беспомощности крик пенсионерки. Воспоминания о блестящих льдом маленьких глазах словно вонзали в душу тысячу маленьких стёклышек.
« Я не мог поступить иначе,- начал торговаться юноша,- уже полгода я вынужден выживать на сущие гроши. Я больше так не мог…»
Злым предзнаменованием в густой тишине прогремел хруст ломающихся снежинок.
— Ты мог,- внезапно послышалось откуда-то из-за спины. Казалось, что даже в самом темном и далеком уголке вселенной нельзя было спрятаться от этого громкого всеобъемлющего голоса. Могучий и властный он с треском прошел сквозь каждую клетку, молекулу, атом жалкого худощавого тельца.
С дрожащим ужасом парень обернулся. Никогда не видел он ничего страшнее. Длинный, словно всюду острый силуэт в изношенном пальто стоял напротив. В тонких пальцах держал деревянную тросточку, из-под шапки нефтью вился закрученный локон. А над орлиным носом блестели раскрасневшиеся голубые глазки, сверлящим укором продирающие разум. Это стоял тот самый палач, его суд самый жестокий на нашей планете, нет в этом мире менее негуманного существа. Нет на этом свете хуже встречи с собственной совестью…
И вот, сам того не заметив, стоит худощавый юноша на коленях перед маленькой тенью пожилой женщины. Упершись в холодный заледеневший асфальт, он жалобно молит:
— Бабушка, простите меня, пойдемте лучше в полицию.
