Небольшой тротуарчик всё ещё петлял между деревьями. Только вот количество следов, припорошенных снегом, изрядно уменьшилось. Остались лишь взрослые: что-то похожее на мужские ботинки рядом с чем-то изящным… с каблучками. Мне показалось, что это была какая-то парочка: следы были одинаково свежие, шли очень близко друг к другу, но не пересекались, а кое-где, видимо, делали небольшие остановки, тоже одновременно. Тут дорожка разделилась на две: одна – дальше, вдоль забора, другая… «Да тут проход!» — удивилась я и прошла через подобие калитки. Передо мной были сосны.
Остановилась, запрокинув голову так сильно, как только могла. Высо-окие – высо-окие, мерно качаются… Так плавно, величественно и так спокойно, что казалось, они и не качаются вовсе, а царственно стоят. Словно это не они — «не живые», а мы — «не они». Деревья словно что-то знали, хранили какую-то свою тайну, и так хотелось пойти туда, за ними… Я чувствовала, будто приближаюсь: вот-вот, ещё чуть-чуть, и уже мои волосы будет развевать этот ветер, и уже я смогу услышать их шёпот, они вот-вот поделятся своею тайной, я стану частью этой тайны, частью чего-то очень важного. Из стороны в сторону, в разнобой, но так гармонично… Тянет, меня туда тянет, тянет… Мама! Мама, я лечу! Туда! Ввысь! Меня уже саму словно качала та неведомая сила, я сама становилась такой, как они. Летела, парила… Тело плавно подняло меня на носочки, каждая клеточка тянулась вверх, к деревьям, к небу, на котором уже проступал месяц… Будто я вот-вот сейчас оторвусь от земли и взлечу… Взлечу вопреки всем законам физики, движимая законами куда более важными, значимыми, теми, что доселе никому неизвестны… Только вот ощущения неизвестности не было, не было страха. Лишь спокойствие. Я замерла, словно, если пошевелюсь — упаду, и всё будет кончено. Словно всё это – что-то столь хрупкое, что вмиг разлетится миллионами осколков. Тут мне почудилось, что деревья теперь в одну сторону качаются, что сосны своими лапами зовут меня куда-то. Куда-то вдаль, обещая что-то показать. И я пошла. Пошла, ведомая какой-то непонятной, неизведанной силой. Не могла сопротивляться. Но и это не казалось мне страшным. Я чувствовала, что могу им верить, как будто сама тогда знала что-то Такое, словно была их ребёнком: маленьким, но одним из них.
Шла так, подняв голову, на цыпочках, пока средь веток не стали мелькать огни, и не показалась вдали тонкая струйка дыма. Она словно вывела меня из «состояния полёта». Прислонившись к дереву, стала вглядываться. Среди деревьев стоял дом. Свежевыстроенный, но на старый манер: деревянный, в один этаж, с чердаком и верандой. У крыльца горел фонарь. Ярко горел, таким тёплым-тёплым светом. Справа возвышалась целая стена аккуратно сложенных рядами дров. Тут дверь отворилась, вышел мужчина лет пятидесяти в огромной толстой болотного цвета куртке, поднял с земли деревяшку и уселся на ступеньки. В окне мелькнула приятного вида женщина с каштановыми волосами, бело-голубом переднике и тёмной кофточке с засученными рукавами. Казалось, она что-то напевает, накрывая на стол. Мне захотелось подойти ближе.
Мужчина достал из внутреннего кармана куртки перочинный ножик и стал что-то вырезать. Его рука двигалась быстро и точно, заставляя завитки стружек один за другим, кружась, опускаться на землю. Периодически он сдувал их и, слегка прищурившись, улыбался своей работе, а затем, видно примечая где-то несовершенство, вновь брался за ножик. Некоторое время спустя я поняла, что он вырезает игрушку, однако какую именно было не видно, поэтому, незаметно для самой себя, постепенно подходила всё ближе, пока не вышла из «укрытия». Хозяин дома, верно, уже давно незаметно наблюдал за мной, потому как первое, что он сказал, было:
— Мишку делаю… Да вот мордочка никак не выходит. Подойди, глянь… Как тебе? – загрубевшая рука протянула мне игрушку.
Тонкие холодные пальцы заскользили по слегка шероховатым изгибам дерева, губы невольно расплылись в улыбке:
— Красивая…
— Да поработать всё ж ещё надо… Руки-то у тебя какие холодные, долго по морозу бродишь, видно… Заходи к нам, самовар уж небось вскипел.
***
Свет, тепло и запах сосен. Всё это оказывало своё действие на мой слегка затуманенный, как это обычно бывает по вечерам, разум, когда мы переступили порог домика. Я словно ощущала эту ночь. Приятную, добрую и манящую… Всё было родным.
— И что ж ты в такое время в лесу ищешь? – беседа явно зашла в какое-то странное русло, но всё, что я произносила, шло как бы само собой, словно я просто читала вслух какой-то сценарий.
— Смысл, — ответила «леснику» (так про себя я окрестила этого дяденьку с чёрными добрыми глазами) и сделала большой глоток горячего чая.
В голове проносились вопросы: «Ну почему ты сказала именно это? Как можно было на бытовой вопрос так ответить?» Но тогда, в том «сценарии», надо было ответить именно так. Заметив странное выражение, которое уже начали рисовать на лице собеседника морщинки, я попыталась исправить положение:
— Ну, например, вот… Вот какой смысл… Вы живёте здесь… В лесу?..
«Тоже мне, исправила положение», — скептически прокомментировал внутренний голос.
— Хо-хо… — засмеялся было «лесник», но вдруг лицо его приняло выражение какой-то ностальгической задумчивости. В глазах отражался камин: огонь, играющие языки пламени… Вот только в том отражении они играли как-то по-особому, таинственно.
Несколько мгновений на кухне стояла полная тишина. Слышно было лишь то, как пёс чешет лапой у себя за ухом. Тут «лесник» прервал молчание:
— Есть на то причина. А вот смысл?.. Есть ли он где-то вообще… – его глаза глядели на меня, чуть прищурившись, будто что-то спрашивали.
Послышались шаги, в комнату вошла та самая женщина. Мило улыбнувшись, она ловко сняла с плиты кастрюлю, потом покормила Фриду – так звали собаку, это, оказывается, была девочка – и села с нами пить чай.
На улице совсем стемнело, и я уже стала собираться уходить, как дверь распахнулась. Ещё до того, как я перевела взгляд с Фриды на вошедшего человека, активно отряхивавшего ботинки от снега, я уже знала, кто пришёл. Была уверена: на пороге стоял Даня.
Это было слишком… даже для такого странного дня, но меня уже ничто не могло удивить. Глаза поднимались медленно, как камера в кино во время крупного плана нового героя. Широкие «дачные» штаны военной раскраски из грубой материи, заправленные в высокие чёрные ботинки, на которых ещё таяли прозрачные кристаллики оставшегося снега, тёмно-синий свитер с молнией на воротнике, городское пальто, немного нелепо смотревшееся с этими штанами, тонкая полоска шарфа, которую приготовилась стаскивать вдруг замершая от чего-то рука.
Снежинки, зацепившиеся за пальто, таяли на моих ладонях, приятно холодя кожу… Пальцы теребили ворсинки драпа… Ткань была прохладной и одновременно тёплой, откуда-то изнутри. Я стояла, уткнувшись лицом в свитер, вдыхая запах родного человека, ощущая тёплые большие руки и мерное дыхание на своих слегка вьющихся волосах.
— А может он и есть… хе… смысл… — протянул «лесник».
— Что, дорогой? – руки жены обвили его шею.
— Ничего… Вон, смотри, сосны успокоились.
