По залу разносилась знакомая мелодия 5-го Венгерского танца. Это играла Вика Королёва. Я закатила глаза – тоже мне, звезда… Выскочка.
Впрочем, начну сначала. Вообще то, она вполне нормальная девочка. Красивая: высокая, каштановые волосы чуть ниже плеч, серо-голубые глаза. Пальцы рук длинные, абсолютный музыкальный слух – неудивительно, что Вику сразу приняли в музыкальную школу. Любит современную музыку — в отличии от меня: терпеть их не могу! — даже удивительно, что классическую музыку она тоже любит. Мы с ней в оркестре вместе сидим за вторым пультом первых скрипок. Думаю, вы в недоумении – ну и что из того, за что же я так невзлюбила её? Скоро всё поймёте!
Однажды на репетиции дирижёр Пётр Савельевич сообщил радостную новость: наш оркестр пригласили на известный конкурс музыкальных коллективов, где мы должны будем исполнить всего одно произведение. Но, предупредил он, из-за этого расслабляться не нужно – ведь надо будет сыграть его просто блестяще!
Вскоре Пётр Савельевич выбрал произведение: «5-й Венгерский танец» Брамса. Я была в восторге! Признаться, я с третьего класса мечтала его разучить: как-то раз я была в Капелле – там мы должны были выступать с хором. И на этом концерте ансамбль кларнетистов исполнял Венгерский танец! С первых нот я влюбилась в эту мелодию! С тех пор у меня и появилась эта маленькая мечта.
Но всё не так просто. Нужно сначала доказать дирижёру, что я готова к сольной партии! Пётр Савельевич сказал, что её исполнят или я, или Вика… Ну вот теперь вы и узнаете, отчего я так отношусь к соседке по пульту. Как только она услышала о конкурсе, сразу как будто бы помешалась! Говорить ни о чём другом не могла, постоянна наигрывала «Танец», особенно когда я слышала: задавалась передо мной, мол – посмотри же, как я хорошо готовлюсь к выступлению, а ты можешь даже о нём и не мечтать – всё равно меня не обыграешь…
— Очень неплохо! Я бы даже сказал, хорошо!
От неожиданности я даже подскочила: был у нашего Петра Савельевича такой талант – бесшумно появляться.
— Ещё несколько репетиций, КоролЕва, и смело можно на конкурс!
В моих глазах полыхнула ревность. Ну конечно, ему нравится сочетание имени и фамилии: как будто «королева Виктория». Вот была бы у меня фамилия, например, Царицына… или Чайковская, Рахманинова… Ненавижу, когда он её так называет! А Вика, наоборот, аж покраснела от удовольствия. Небось, думает – сольная партия у неё в кармане. Как бы не так! И вообще, я даже лучше играю, просто не хвалюсь этим при любой возможности. Воодушевлённая этой мыслью, я достала из футляра скрипку, наканифолила смычок и села за пульт.
— Ребята, хочу вам напомнить, что до выступления на конкурсе остались считаные недели, и мы должны очень хорошо подготовиться – ведь там соберутся лучшие коллективы города. Докажем же им, что в нашей гимназии – самый лучший оркестр!
Послышались радостные восклицания и выкрики. Но я слушала вполуха, перебирая пальцами мой Венгерский танец и проговаривая про себя ноты. «Ре, соль-си, соль-фа, соль-ля-соль»…
— Полина, ты слышала, что я сказал? Я сказал, что исполнение Виктории я сегодня уже слышал, поэтому сейчас я хочу послушать, готова ли ты к сольной партии, – громко сказал дирижёр.
— Да, конечно! То есть, хорошо, сейчас, — поправилась я. «Сейчас то он узнает, что не одна Вика у нас тут «королева»!» — торжествовала я.
Оркестр заиграл первые аккорды. Звуки флейт, скрипок, виолончелей сливались в одно целое, заполняя Большой концертный зал гимназии. Казалось, весь мир затих в предвкушении чудесной мелодии; все взгляды были устремлены на дирижёрскую палочку. И вот наступил мой такт. Я начала играть… и вдруг запнулась.
— Ничего страшного! – подбодрил Пётр Савельевич. – Оркестр, ещё раз с «а-темпо», помедленнее. Духовики, вас не слышно, попробуйте немного громче.
Я заиграла снова… и запнулась на том же месте. Вот досада! Поднимая скрипку в третий раз, краем глаза я увидела снисходительную улыбку, которую попыталась скрыть Вика, и немного удивлённое выражение лица дирижёра. Мои пальцы вновь забегали по грифу и по мере приближения к тому несчастному месту я всё больше нервничала… Фух, проскочила! Успокоившись, я с головой ушла в мелодию. Передо моим мысленным взором порхали мимолётные образы музыкантов, танцующих пар, роскошной залы в Екатерининском дворце, Брамса, выводящего на листе ноты своего нового произведения…
Я не сразу поняла, что оркестр перестал играть, а Пётр Савельевич обращается ко мне с замечанием:
— Нет, нет! Полина, мы же в прошлый раз решили поставить здесь репризу**. Сосредоточься же наконец!
Вскоре репетиция закончилась. После замечания от дирижёра я с горем пополам всё-таки сыграла произведение от начала до конца правильно, но – увы! – впечатление о моей игре уже было безнадёжно испорчено… На самом деле я очень огорчилась — я ведь так надеялась, что дирижёр похвалит меня, доверит сольную партию; теперь я в этом сильно сомневаюсь. А самое обидное в том, что дома у меня всё прекрасно получалось!
— Полин… ты не очень расстроилась?
Я обернулась и увидела Тому Вотченко. Она — концертмейстер вторых скрипок, на один год младше меня – в пятом классе учится. Тому любят абсолютно все в оркестре – за добродушие и лёгкость в общении, неизменную весёлость, чуткость и готовность помочь. К тому же, она отменно играла – надо же, в оркестре второй год, и
уже концертмейстер!
— Да нет, чего уж тут расстраиваться, — буркнула я, убирая скрипку в футляр. – Вот легко же тебе, Томка! Никакой конкуренции – сидишь себе концертмейстером, и все рады! – всё же не сдержалась я.
Подруга виновато улыбнулась и, помолчав, спросила:
— Слушай, а ты очень хочешь выступить с «Венгерским танцем»?
— Конечно! Это ведь моя мечта!
— Просто ты была такая напряжённая, когда играла, да и сейчас – посмотри на себя! – какая нервная! Вот мне и пришло в голову, что, может быть, без этого всего тебе и легче было бы… Подумай, Полин.
В ответ я лишь вздохнула:
— Спасибо, Томка, — и ушла поскорей из зала, чтоб не слышать, как Вика играет какой-то своей подружке «Венгерский танец».
Дома я долго думала над словами подруги. Может, в чём-то она и права? Может, мне правда стоит отказаться от выступления? В конце концов, играть в составе оркестра тоже очень хорошо и важно. Как не неприятно мне это признавать, но у Вики уже получается намного лучше меня — так пусть она и играет!
Думаю, не нужно подробно описывать, как я на следующей репетиции положа руку на сердце рассказала Петру Савельевичу о том, что хочу отказаться от выступления. Он, конечно, удивился, но отговаривать от поспешного решения не стал. И от этого мне даже как-то обидно стало – словно он этого и хотел… Но, конечно, не так. Наверное, это просто мне себя жалко.
Ряды раскладных кресел, фортепиано и портрет Моцарта на стене – это всё наш Камерный зал. Это место нравилось мне всегда – нравилась тишина, нравилась атмосфера, хранящая в себе дух и музыку всех тех, кто играл здесь раньше. Даже прохлада, всегда присущая Камерному залу, для меня уже была какой-то родной, знакомой, и не казалась холодной. Ну что ж, пора и делом заниматься. Здесь я сегодня нахожусь, чтобы в спокойной обстановке репетировать свою программу по скрипке. У меня же не только оркестр, но и много других предметов, по которым есть экзамены, конкурсы и концерты.
Я не сразу поняла, что играю не то, и вместо гамм у меня получается «Венгерский танец». Пожурив себя за отсутствие сосредоточенности, я открыла папку с нотами и стала играть гаммы по нотам… Да что ж такое! Эта мелодия словно прилипла ко мне! Я хотела в третий раз начать играть то, что на самом деле нужно, но, подумав, разрешила себе немного расслабиться и сыграть Брамса, раз уж так хочется. Все равно времени много. «Помни – ты отказалась от сольной партии», — подумала я, по обыкновению погружаясь с головой в музыку и уже видя образы бала во дворце. Как хорошо, что никто не поправляет и можно играть в своё удовольствие! Но вдруг послышался тихий скрип открывающейся двери, потом до меня донёсся шелест длинного платья, а затем тишину Камерного зала прорезал женский голос, который от неожиданности показался мне очень громким:
— Полина, ты ведь помнишь, что говорил тебе Пётр Савельевич? Не забудь про репризу!
Я резко обернулась, и посмотрев на неожиданную гостью, поняла, что она мне не знакома. Женщина была красивой – одета в длинное тёмно-синее платье, на плечах лежит лёгкая жёлтая шаль, на ногах тёмные туфли на каблуках в тон платья. Чёрные волосы с чёлкой аккуратно забраны назад. Бросается в глаза её нос с горбинкой. Цвет глаз я рассмотреть не смогла – ведь женщина стояла у входа в зал, а я на сцене, не решаясь подойти. Незнакомка была высока и стройна, на вид лет сорока — сорока пяти.
И тут в моей голове промелькнула невероятная, удивительная и даже немного пугающая мысль! Помнится, я говорила, что никогда раньше не встречала эту женщину? По-моему, я ошиблась — все её внешние черты складывались в узнаваемый образ, который я столько раз видела на картинах, фотографиях и обложках книг… Да я с ума сошла! Не может этого быть…
Передо мной была Анна Ахматова.
В этом месте считаю нужным рассказать про музыкальную школу, в которой я учусь, и какое к ней отношение имеет непосредственно моя нежданная гостья. Бывают простые музыкальные школы, а моя – гимназия. И не просто гимназия, а историческая! Давным-давно, ещё до революции, в этом здании находилась Мариинская женская гимназия, в которой с 1900 по 1905 год как раз и училась Анна Андреевна Ахматова, тогда ещё Горенко. А в 2010 году к старому зданию Царскосельской гимназии искусств, носящей имя великой поэтессы, пристроили новый корпус. Также у нас есть урок, которого вы не найдёте ни в одном другом учебном заведении – «Жизнь и творчество Анны Ахматовой», а на третьем этаже старого здания (как раз по соседству с Камерным залом) находится музей, в котором собраны её фотографии, предметы, черновики и книги.
Теперь вы понимаете, почему я до сих пор не могу поверить в реальность происходящего: здесь, в Камерном зале, передо мной стоит великая поэтесса, в честь которой названа наша музыкальная школа!
Тем временем Ахматова подошла ближе и как ни в чём ни бывало села на кресло в первом ряду, ну а я, чтобы нарушить неловкое молчание, ляпнула:
— Здравствуйте.
— Здравствуй, здравствуй, — улыбнулась Анна Андреевна. – Полагаю, ты уже догадалась, кто я?
— Думаю, что да, — ответила я. – Вы – Анна Ахматова, верно?
Она кивнула. Хоть поэтесса и выглядела доброжелательной, но я пока не понимала, зачем она здесь появилась. Я хотела спросить об этом, но почему-то сказала другое:
— А вы… здесь живёте?
— Нет, разумеется, — Анна Андреевна усмехнулась, — Просто время от времени сюда заглядываю. Отрадно лицезреть, какие умные и талантливые здесь обучаются дети.
Почему-то при этих словах мне вспомнилась одна картина – здесь же, рядом с залом, у нас всегда стоит портрет Ахматовой. Странный это портрет – когда я мимо него прохожу, мне всегда не по себе становится. Где бы я ни стояла, нарисованные глаза всегда пристально смотрят прямо на меня, как живые! Плюс ещё полутьма коридора таинственной атмосферы добавляет… «Вполне возможно, что именно через него она сюда и «заглядывает», — подумала я.
— А некоторым я помогаю лучше понять своё занятие, изнутри, — продолжила свою речь поэтесса. -Собственно, для этого я сейчас и нахожусь перед тобой в этом прекрасном месте.
— Вы… хотите мне… помочь? – чуть не лишившись дара речи, переспросила я.
— Конечно, — бодро ответила Анна Андреевна, — Давай-ка, исполни мне ещё раз наш Венгерский танец.
Я робко кивнула и подняла скрипку, подумав, что надо сосредоточиться и сыграть как можно лучше – не хочу же я опозориться перед самой Ахматовой!
И, надо признаться, у меня получилось очень неплохо! По всей видимости, так подумала и поэтесса – она кивнула и произнесла:
— Ну что ж, молодец!
— Да у Вики всё равно лучше получается… — скромно пожала я плечами, втайне радуясь похвале Анны Андреевны. Но, к моему удивлению, её настроение резко переменилось:
— Нет, моя милая, так дело не пойдёт! Начать хотя бы с того, что Вика тебе не конкурентка больше: ты отказалась от выступления.
— Ну да, это так… Но зачем же вы тогда обучаете меня Венгерскому танцу? – спросила я, поздно спохватившись о том, что мои слова могли показаться поэтессе проявлением нежелания учиться.
Вдруг Ахматова встала с кресла, зашла на сцену и села за фортепиано. Я терпеливо ждала, что же она ответит на мой вопрос. Но поэтесса, казалось, совсем забыла о нём, вместо того, чтобы говорить, она начала играть. Мелодию эту я знала – «Умирающий лебедь» из «Карнавала животных» Сен-Санса. Исполнительница была полностью погружена в музыку. Казалось, она вместе с фортепиано отделилась от всего мира, и если бы сейчас кто-нибудь зашёл в зал – пусть даже очень громко хлопнув дверью! – она бы его не услышала и не увидела. Но вот произведение подошло к концу. Анна Андреевна дождалась, пока затихнут последние отзвуки, и обратилась ко мне:
— Великолепная музыка, не правда ли?
Я кивнула.
— Так вот, что я хотела тебе сказать: постарайся запомнить эти слова — для любого музыканта очень важно иметь любимое произведение. Такое, что, когда ты слышишь его, сердце сразу радостно подпрыгивает и появляется чувство воодушевления и наслаждения! Я уверена, что для тебя, Полина, Венгерский танец является как раз таким. В жизни бывают такие моменты, когда в отчаянии хочется всё бросить, уйти и закрыть за собой дверь – это происходит по разным причинам; а любимое произведение способно вернуть нам веру в себя и желание идти дальше, преодолевая трудности. Поэтому никогда не забывай, что Венгерский танец нужен не Петру Савельевичу, не Вике и даже не мне – в первую очередь он нужен тебе.
Надо сказать, что на меня слова поэтессы произвели большое впечатление! Я ведь никогда даже не задумывалась над тем, какую огромную роль играет любимое произведение… Думаю, что если бы я знала об этом раньше, возможно, я бы продолжила бороться за право играть на конкурсе соло с оркестром. Тут я поняла, что Анне Андреевне надо что-то ответить, и произнесла слово, наверно, самое подходящее в данный момент:
— Спасибо!
— Я вижу по твоим глазам, что ты поняла и правильно осмыслила мои слова, — сказала поэтесса, улыбнувшись. — Но для того, чтобы хорошо сыграть произведение, мало осознавать, что оно тебе нравится. Конечно, надо его старательно разучивать, ведь без подготовки ни одну пьесу не сыграешь! Но иногда даже на самого подготовленного исполнителя могут сильно влиять внешние факторы – в твоём случае, тебе мешала ваша с Викой конкуренция. На такие проблемы нужно просто не обращать внимание! Вот, например, я сейчас исполнила на фортепиано произведение под названием «Лебедь». Я отлично знаю, что многие другие исполнители играли намного лучше; а если бы ты захотела станцевать под эту мелодию, то мы всё равно бы понимали, что сравнивать этот танец с танцем Анны Павловой не имеет смысла! Поэтому просто играй в своё удовольствие — и зритель тоже получит от этого удовольствие; играй без оглядки на то, как играют другие – и будешь в чём-то лучше других. Эти правила так просты, но так действенны – запомни их, Полина!
Всё это время я слушала Анну Андреевну затаив дыхание. Подумать только, как всё, оказывается, просто! Ни один учитель в нашей гимназии ни разу не говорил мне о таком!
— Спасибо вам огромное! Обязательно запомню! – горячо поблагодарила я. – Никогда ещё я не слышала таких правильных советов!
Ахматова встала и лёгкими шагами направилась к выходу из зала.
— Вы… уже уходите? – спросила я. Мне даже жалко стало, что время пролетело так быстро.
— Да, — с улыбкой ответила поэтесса. – Я уверена, что дальше ты и без меня прекрасно справишься. Но напоследок хочу дать тебе ещё один маленький совет: когда ты поедешь на конкурс, возьми с собой, помимо чёрного оркестрового, нарядное концертное платье.
Тихо скрипнула дверь, закрываясь за моей новой учительницей. Я не успела ничего сказать, как Ахматовой уже и след простыл.
С момента моей встречи с великой поэтессой прошла уже неделя.
Сегодня меня, как обычно, разбудил пронзительный звон будильника.
Часы показывали 8:40. Мама с папой сегодня рано утром уехали на дачу. Как хорошо, что сегодня воскресенье и не надо ни свет ни заря вставать в школу! Но, тем не менее, этот день будет очень важным – вы уже догадались, что за мероприятие меня ждёт? Долгожданный конкурс музыкальных коллективов! Весь наш оркестр (и я в том числе) во главе с Петром Савельевичем поедет туда на автобусе, который отбывает от нашей гимназии в 11:30, поэтому сейчас я должна умыться, позавтракать, повторить партию, сделать причёску, одеться и вовремя прибыть к месту сбора.
Прошло два часа — вот уже и 10:40. Я решила выйти пораньше, чтобы точно успеть на автобус – всякое бывает! Посмотрев на себя в зеркало, я улыбнулась своему отражению: пепельные волосы заплетены в косу, чёрное платье на мне – концертная одежда оркестрантки – выглажено, на ногах кроссовки, в руках мешок со сменной обувью (тёмно-синими туфлями, в которых я буду выступать), за спиной футляр со скрипкой, на плече небольшая коралловая сумочка с водой, перекусом, телефоном и кошельком. Я уже готова была выйти за дверь, как вдруг в моей голове послышался голос: «Полина, возьми концертное платье!» Точно, припомнила я, – перед тем, как выйти из зала, Ахматова сказала точно такие слова! Я несколько секунд стояла в раздумьях: зачем мне концертное платье, если соло я не играю? Форма одежды оркестрантов – чёрная… Но, всё-таки решив довериться Анне Андреевне, отнесшейся ко мне с такой добротой и давшей такие полезные советы, я вернулась в комнату. Открыв шкаф, я достала оттуда моё любимое светло-голубое нарядное платье длиной до пола и упаковала его в кофр. Ну что ж, теперь я точно готова!
Майский воздух Царского Села наполнен щебетом птиц и ароматом цветов, на небе ни облачка – в общем, погода просто прекрасная! Я уже почти у гимназии – иду вдоль 406-й школы. Автобус ещё не подъехал, но на крыльце уже видно порядочное количество людей. Среди них я заметила Петра Савельевича, Вику (радостная такая стоит, наверно уже бурные аплодисменты предвкушает), Томку и ещё нескольких друзей. Ну вот я уже и рядом с ними. Томка подбежала ко мне и закричала:
— Ну наконец-то ты пришла! Я уже начала беспокоиться! – тут я посмотрела на часы и сообщила подруге, что сейчас только 11:20, а это значит, что у нас ещё целых десять минут.
— Всё равно! Я вот вообще пришла сюда полчаса назад – представляешь, думала, что автобус отходит не в полдвенадцатого, а в одиннадцать! – ответила она.
Мы засмеялись. Но вдруг взгляд Томки упал на кофр, который я держала в руке – он был непрозрачный, поэтому не было видно, что внутри.
— Слушай, а что у тебя там? – удивлённо спросила она.
— Да так… — замялась я, — Одежда, чтобы переодеться после выступления.
Конечно, мне неприятно было врать подруге, но как-то не хотелось рассказывать про то, что в кофре платье, которое мне посоветовала взять поэтесса, умершая ещё в прошлом веке. Подумает, что я с ума сошла!
Спустя некоторое время мы вышли из автобуса и увидели большое здание с колоннами, где и проводился конкурс. Озираясь по сторонам, наша гурьба сдала одежду – у кого она была — в гардероб (я также сдала туда и кофр с платьем, чтобы не таскать его постоянно), и мы поспешили в аудиторию, отведённую оркестру на время, пока мы будем ждать выступления. По коридору в ту же сторону, что и мы, прошёл мужчина со связкой ключей, от которой он периодически отделял один и закрывал тот или иной кабинет, вероятно, которые не предназначались никакому коллективу.
Так как мы шли довольно медленно, а мне от радостного возбуждения не терпелось уже куда-нибудь побежать, я решила опередить оркестр и пойти в нашу аудиторию. А вдруг тот мужчина случайно закроет не тот кабинет, а у нас ключа нет? Номер кабинета я знала – услышала, как Петру Савельевичу его говорили на входе, поэтому сорвалась с места и побежала туда, рассматривая номера на дверях. Секунд через тридцать я увидела 214-й кабинет, 215-й и наконец наш – 216-й. Дверь была открыта нараспашку. Войдя внутрь, я быстро положила скрипку на скамейку и пошла обратно к своим – подсказать, куда надо идти. По пути мне опять повстречался мужчина с ключами, но я не обратила на него особого внимания. А вот я уже и вижу наш оркестр… Но они почему-то развернулись и идут по направлению к лестнице на третий этаж! Странно, вроде же понятно, что, раз первая цифра номера – 2, то и аудитория находится на втором этаже.
— А чего наверх идём? – спросила я у Томки, догнав оркестр.
— Ну, в наш кабинет, — удивлённо ответила она. – В 316-й. Первая цифра номера – 3, значит, кабинет на третьем.
Наверное, я неправильно расслышала номер! Получается, я оставила скрипку в чужом кабинете!
— Ребята, скорее, — произнёс Пётр Савельевич. – У нас не так много времени, и надо ещё успеть отрепетировать номер!
«Сейчас быстренько сбегаю в 216-й, и вернусь, никто даже и не заметит» — подумала я, разворачиваясь. Уже в третий раз за день я сорвалась с места и в небольшом волнении направилась туда, где оставила скрипку. А вдруг её кто-нибудь взял? Или туда тоже пришёл какой-нибудь оркестр, и все инструменты перепутались?
Дорогу я уже выучила наизусть. Поворот налево, поворот направо, затем прямо, ещё раз направо – и я на месте. На всякий случай постучав в дверь, я дёрнула за ручку. Потом ещё раз. И ещё раз. Дверь была закрыта. У меня внутри всё оборвалось – да там же моя скрипка! Я приложила ухо к двери – внутри было тихо. «Что же делать?» — поддавшись панике, я не знала, куда бежать, у кого просить помощи, и главное – как достать из этого проклятого кабинета мою скрипку! Наверняка виной этому неожиданному происшествию тот мужчина со связкой ключей – этот кабинет был, получается, ничей, и мужчина, не заглянув внутрь, просто запер его! От этого открытия у меня в голове просветлилось, и я поняла, что нужно попросить дирижёра, чтобы он нашёл того ключника и открыл кабинет. Во второй раз за день я пулей понеслась от 216-го кабинета, на этот раз на третий этаж, где уже расположился наш оркестр и где меня скорее всего уже хватились.
Пётр Савельевич сидел за роялем и ждал, пока все достанут свои инструменты и будут готовы к репетиции.
— Пётр Савельевич, мою скрипку закрыли в 216-м кабинете! – закричала я. Одновременно с моим раздался ещё один горестный возглас:
— Пётр Савельевич, я, кажется, забыла дома концертное платье!
И вместе получилось что-то вроде такого:
-Пётр Савельевич, кажется моё платье закрыли дома в концертном кабинете!
Оказалось, что третьим героем трагедии стала Вика – да-да, солистка наша. Пётр Савельевич, по всей видимости, ничего не понял и потому переспросил:
— Так, девочки, успокойтесь и говорите по очереди. Кто что забыл и где что закрыли?
Узнав, в чём дело, дирижёр нахмурился и первым делом побежал искать ключ от злополучного 216-го. А теперь вернёмся к Вике – получается, она забыла дома одежду для выступления, а обычную оркестровую и вовсе не брала. М-да, такого и врагу не пожелаешь! Тем более, теперь под угрозой срыв всего нашего выступления – ведь солистка-то у нас одна! Хотя… возможно, есть ещё одна. Но я-то не в счёт – тем более, сама уже отказалась… Пока я размышляла, вернулся Пётр Савельевич и с встревоженным лицом сообщил, что тот мужчина ушёл домой и — как на зло! — по своей рассеянности прихватил с собой связку ключей, забыв сдать их на вахту.
— Конечно, ему позвонили и попросили вернуться, но наш выход уже через полчаса, и он скорее всего не успеет добраться обратно! — сказал Пётр Савельевич. – А что мы будем делать с платьем для Вики, я и вообще не знаю! – добавил он, чуть не вырывая на себе волосы от досады. Он снова вышел из кабинета и быстрым шагом куда-то направился.
Тут меня посетила одна не очень приятная мысль: я бы могла дать ей платье… и не выступить сама, ведь у нас уже не останется времени на поиск скрипки. Но ведь если на выступлении не будет меня, это не так важно, как если не будет Вики!
Хотя… я могла бы поступить и по-другому.
