Собака
Осенним листопадом плачут города. Оранжевые, красные, желтые слезы укрывают асфальт цветными лужами. Дворники приходят, сметают осенние слезы в большие цветные кучи. А через несколько дней уже выцветшие кучи упаковывают в черные полиэтиленовые мешки и увозят. Города оголяются, тяжело дышат заводским дымом и плачут, плачут холодными слезами…
Это уже двенадцатая осень в моей жизни. Для человека совсем ничего, а для меня, собаки, много. Я большой сторожевой пес и практически всю свою жизнь прожил в деревне. У меня был хозяин. Самый лучший, самый замечательный хозяин. От него всегда вкусно пахло – рыбой, лесом и землей. Когда он своими большими шершавыми руками трепал меня за ушами, я зажмуривался, утыкался мордой в его колени и замирал от удовольствия.
Мой хозяин был старый, ходил медленно и все время вздыхал. А еще он был очень добрый. Каждый вечер выходил во двор, садился на скамеечку, гладил меня по голове, чесал за ушами и говорил, говорил со мной, а я замирал – хранил счастье. Хранить его я научился уже взрослым, а когда был щенком, от этого переполнявшего меня чувства не мог усидеть на месте: крутился, вертелся, визжал, лизал руки хозяина и все счастье расплескивал, терял в своем беспокойстве.
В нашей деревне есть спящие дома. Я видел их, когда гулял с хозяином. В этих домах давно никто не живет. Но я чувствовал, что в них до сих пор теплится жизнь. Как будто бы это дом просто не очень аккуратного хозяина. На окошках до сих пор стоят вазы с пожухлыми цветами, висят занавески. А в саду, среди зарослей крапивы, упорно цепляются за жизнь кусты, обсыпанные ягодами. Эти дома похожи на псов. Они, даже зная, что хозяева никогда не вернутся, преданно год за годом ждут их, готовятся к встрече, сражаются со временем. Мой хозяин всегда останавливался возле них, долго стоял, смотрел и вздыхал.
Я очень любил ходить с хозяином в лес. В лесу я снова становился нетерпеливым щенком, куда-то исчезала всямоя степенность. Запахи трав, хвои, птиц, животных будоражили меня, волновали и приводили в восторг. Осенью все листья деревьев оказывались на земле и так приятно шуршали под моими лапами. Мне нравилось зарывать нос в опавшую листву, она былой сухой, теплой и пахла солнцем.
Хозяин шел медленно, а иногда останавливался, глубоко вдыхал лесной воздух и говорил: «Хорошо-то как! Хорошо!» Я заглядывал в его лицо, торопил, он махал мне рукой – мол, гуляй – и я несся навстречу своему лесному собачьему счастью.
Но потом хозяина не стало. Я не понял, что случилось, но чувствовал, что больше никогда его не увижу. Я долго сидел около своей будки и выл, а потом вспомнил спящие дома и стал ждать своего хозяина.
Приехал его сын, заколотил окна и дверь дома, надел на меня ошейник, посадил в машину и увез в город. И дом остался ждать хозяина один.
Я тосковал и спал. Все время спал. Мне снился лес, спящий дом и шершавые руки хозяина. Мне снилось, как я утыкаю нос в его колени, замираю от удовольствия и необъятного счастья.
Живем мы не одни, у сына хозяина есть жена. Она ждет ребенка, я это понял сразу: у нее большой круглый живот и от нее пахнет молоком и еще чем-то по-весеннему сладким.
Сын хозяина пахнет бумагой, пылью и одеколоном. Он очень сдержанный и занятой человек. Не разговаривает со мной, не гладит, не чешет за ушами. Приходит поздно, надевает на меня ошейник и ведет гулять. Мы ходим по одним и тем же темным дорожкам нашего двора и торопливо возвращаемся домой. И так изо дня в день: вечер – ошейник – дорожка – дом.
Но однажды все изменилось. Появился ребенок. Теперь он лежит в своей кроватке, спит, а иногда жалобно попискивает, взмахивает своими маленькими ручками и ножками. И от него исходит такое необыкновенное теплое свечение, что мое собачье сердце наполняется щемящим чувством нежности.
Я лежу у кровати ребенка, смотрю на него и вспоминаю, как однажды видел рождение бабочки. Рядом с моей будкой в деревне я обнаружил кокон гусеницы, сначала обнюхал его – он не опасен – а потом лег и стал наблюдать. Из него вылупилась бабочка, она была очень хрупкая, прозрачная, сидела на коконе и трепетала, никак не могла расправить свои мокрые помятые крылья. Я тогда тоже очень остро почувствовал какое-то теплое, хрупкое свечение от бабочки. Это было свечение чего-то такого нового, неуловимого, чистого и очень уязвимого. А потом ничего, обсохла, оправилась, крылышки огрубели, она взмахнула ими и улетела.
Сын хозяина и его жена теперь каждый вечер вылизывают своего ребенка. Я очень волнуюсь в это время, смешно они это делают и неправильно. Окунают его в воду, только голова торчит, а потом еще и сверху водой поливают. Я сижу и внимательно слежу за ними, чтобы больно ребенку не сделали. А они вылижут его, завернут в полотенце, и жена на руках его качает, а сын хозяина ее обнимает, и так он смотрит на ребенка и на нее, что мое сердце начинает биться сильнее. Так смотрел на меня мой хозяин. А они стоят, обнявшись, и какое-то тепло от них идет. И это тепло укрывает и его, и жену, и ребенка, и меня вместе с ними.
Пришла весна. Уже тринадцатая весна в моей жизни. Для человека совсем ничего, а для меня, собаки, много. Весь город стоит нарядный, белый: черемуха цветет. Мы теперь с сыном хозяина ходим гулять далеко в парк. Он идет медленно, катит коляску, потом отстегивает мой поводок и машет мне рукой – гуляй! Я убегаю, но недалеко, возвращаюсь постоянно, вдруг с ребенком что-то случится. А сын хозяина останавливается у деревьев, глубоко вдыхает терпкий запах черемухи, улыбается, гладит меня, от его рук пахнет ребенком и черемухой, треплет за ушами и постоянно повторяет: «Хорошо-то как! Хорошо!»
Откуда-то издалека ветер приносит запах леса, полевых цветов – запах моего щенячьего счастья, которое я, не боясь, расплескивал в своем восторге.
Утром сын хозяина сказал жене: «В следующие выходные поеду в деревню. Дом нужно в порядок привести. Заждался. Вам летом там будет хорошо. Да и отцу радость».
Я лежу тихо. Я научился хранить счастье…
Весенним, мягким пушком одеваются города. Новорожденная, еще совсем слепая зелень укрывает ветви деревьев, дворы, тропинки. Дворники красят скамейки, заборчики, ограды. Города обрастают зеленью и жадно дышат.
Осенним листопадом плачут города. Оранжевые, красные, желтые слезы укрывают асфальт цветными лужами. Дворники приходят, сметают осенние слезы в большие цветные кучи. А через несколько дней уже выцветшие кучи упаковывают в черные полиэтиленовые мешки и увозят. Города оголяются, тяжело дышат заводским дымом и плачут, плачут холодными слезами…
Это уже двенадцатая осень в моей жизни. Для человека совсем ничего, а для меня, собаки, много. Я большой сторожевой пес и практически всю свою жизнь прожил в деревне. У меня был хозяин. Самый лучший, самый замечательный хозяин. От него всегда вкусно пахло – рыбой, лесом и землей. Когда он своими большими шершавыми руками трепал меня за ушами, я зажмуривался, утыкался мордой в его колени и замирал от удовольствия.
Мой хозяин был старый, ходил медленно и все время вздыхал. А еще он был очень добрый. Каждый вечер выходил во двор, садился на скамеечку, гладил меня по голове, чесал за ушами и говорил, говорил со мной, а я замирал – хранил счастье. Хранить его я научился уже взрослым, а когда был щенком, от этого переполнявшего меня чувства не мог усидеть на месте: крутился, вертелся, визжал, лизал руки хозяина и все счастье расплескивал, терял в своем беспокойстве.
В нашей деревне есть спящие дома. Я видел их, когда гулял с хозяином. В этих домах давно никто не живет. Но я чувствовал, что в них до сих пор теплится жизнь. Как будто бы это дом просто не очень аккуратного хозяина. На окошках до сих пор стоят вазы с пожухлыми цветами, висят занавески. А в саду, среди зарослей крапивы, упорно цепляются за жизнь кусты, обсыпанные ягодами. Эти дома похожи на псов. Они, даже зная, что хозяева никогда не вернутся, преданно год за годом ждут их, готовятся к встрече, сражаются со временем. Мой хозяин всегда останавливался возле них, долго стоял, смотрел и вздыхал.
Я очень любил ходить с хозяином в лес. В лесу я снова становился нетерпеливым щенком, куда-то исчезала всямоя степенность. Запахи трав, хвои, птиц, животных будоражили меня, волновали и приводили в восторг. Осенью все листья деревьев оказывались на земле и так приятно шуршали под моими лапами. Мне нравилось зарывать нос в опавшую листву, она былой сухой, теплой и пахла солнцем.
Хозяин шел медленно, а иногда останавливался, глубоко вдыхал лесной воздух и говорил: «Хорошо-то как! Хорошо!» Я заглядывал в его лицо, торопил, он махал мне рукой – мол, гуляй – и я несся навстречу своему лесному собачьему счастью.
Но потом хозяина не стало. Я не понял, что случилось, но чувствовал, что больше никогда его не увижу. Я долго сидел около своей будки и выл, а потом вспомнил спящие дома и стал ждать своего хозяина.
Приехал его сын, заколотил окна и дверь дома, надел на меня ошейник, посадил в машину и увез в город. И дом остался ждать хозяина один.
Я тосковал и спал. Все время спал. Мне снился лес, спящий дом и шершавые руки хозяина. Мне снилось, как я утыкаю нос в его колени, замираю от удовольствия и необъятного счастья.
Живем мы не одни, у сына хозяина есть жена. Она ждет ребенка, я это понял сразу: у нее большой круглый живот и от нее пахнет молоком и еще чем-то по-весеннему сладким.
Сын хозяина пахнет бумагой, пылью и одеколоном. Он очень сдержанный и занятой человек. Не разговаривает со мной, не гладит, не чешет за ушами. Приходит поздно, надевает на меня ошейник и ведет гулять. Мы ходим по одним и тем же темным дорожкам нашего двора и торопливо возвращаемся домой. И так изо дня в день: вечер – ошейник – дорожка – дом.
Но однажды все изменилось. Появился ребенок. Теперь он лежит в своей кроватке, спит, а иногда жалобно попискивает, взмахивает своими маленькими ручками и ножками. И от него исходит такое необыкновенное теплое свечение, что мое собачье сердце наполняется щемящим чувством нежности.
Я лежу у кровати ребенка, смотрю на него и вспоминаю, как однажды видел рождение бабочки. Рядом с моей будкой в деревне я обнаружил кокон гусеницы, сначала обнюхал его – он не опасен – а потом лег и стал наблюдать. Из него вылупилась бабочка, она была очень хрупкая, прозрачная, сидела на коконе и трепетала, никак не могла расправить свои мокрые помятые крылья. Я тогда тоже очень остро почувствовал какое-то теплое, хрупкое свечение от бабочки. Это было свечение чего-то такого нового, неуловимого, чистого и очень уязвимого. А потом ничего, обсохла, оправилась, крылышки огрубели, она взмахнула ими и улетела.
Сын хозяина и его жена теперь каждый вечер вылизывают своего ребенка. Я очень волнуюсь в это время, смешно они это делают и неправильно. Окунают его в воду, только голова торчит, а потом еще и сверху водой поливают. Я сижу и внимательно слежу за ними, чтобы больно ребенку не сделали. А они вылижут его, завернут в полотенце, и жена на руках его качает, а сын хозяина ее обнимает, и так он смотрит на ребенка и на нее, что мое сердце начинает биться сильнее. Так смотрел на меня мой хозяин. А они стоят, обнявшись, и какое-то тепло от них идет. И это тепло укрывает и его, и жену, и ребенка, и меня вместе с ними.
Пришла весна. Уже тринадцатая весна в моей жизни. Для человека совсем ничего, а для меня, собаки, много. Весь город стоит нарядный, белый: черемуха цветет. Мы теперь с сыном хозяина ходим гулять далеко в парк. Он идет медленно, катит коляску, потом отстегивает мой поводок и машет мне рукой – гуляй! Я убегаю, но недалеко, возвращаюсь постоянно, вдруг с ребенком что-то случится. А сын хозяина останавливается у деревьев, глубоко вдыхает терпкий запах черемухи, улыбается, гладит меня, от его рук пахнет ребенком и черемухой, треплет за ушами и постоянно повторяет: «Хорошо-то как! Хорошо!»
Откуда-то издалека ветер приносит запах леса, полевых цветов – запах моего щенячьего счастья, которое я, не боясь, расплескивал в своем восторге.
Утром сын хозяина сказал жене: «В следующие выходные поеду в деревню. Дом нужно в порядок привести. Заждался. Вам летом там будет хорошо. Да и отцу радость».
Я лежу тихо. Я научился хранить счастье…
Весенним, мягким пушком одеваются города. Новорожденная, еще совсем слепая зелень укрывает ветви деревьев, дворы, тропинки. Дворники красят скамейки, заборчики, ограды. Города обрастают зеленью и жадно дышат.
Осенним листопадом плачут города. Оранжевые, красные, желтые слезы укрывают асфальт цветными лужами. Дворники приходят, сметают осенние слезы в большие цветные кучи. А через несколько дней уже выцветшие кучи упаковывают в черные полиэтиленовые мешки и увозят. Города оголяются, тяжело дышат заводским дымом и плачут, плачут холодными слезами…
