Метро. Вокруг, как обычно, снуют туда-сюда люди, спешат, о чем-то спорят, улыбаются, хмурятся и просто идут. Для жителей этого шумного и быстрого города любая станция — это как их отдельный короткий отрезок жизни, за который они могут многое успеть сделать! Правда, не все об этом знают. Любимая Есенинская… Она уже родная в каком-то смысле. Сколько секунд, минут и часов было проведено здесь в спешке и желании побыстрее добраться до нужного места. Ведь (как, однако, удивительна и проста эта мысль!) мы иногда даже не замечаем, может, истинную красоту. Пробегаем мимо. Или же со скоростью света набираем сообщение на светящемся экране и пытаемся связаться с кем-либо. Воспринимаем эти стены, приходящие и уходящие поезда как должное, а порой и не глядим на них!
На всю станцию раздался мелодичный сигнал. Где-то в глубине тоннеля стал нарастать гул, едва отчетливо слышался перестук колес. Грохот становился все громче и громче; показалось, как будто сейчас к людям выйдет что-то громадное, страшное и мощное. Те, кому было очень уж любопытно, даже приблизились к путям и стали ждать это неизвестное чудо, всматриваясь в темноту. И вот прибыл он. Обычный с виду поезд, ничем особо не примечательный. Немного потрепанный жизнью и только. Характерный звук тормозов заставил всех опомниться. Миг волнения и ожидания прошел. Люди снова заторопились, зашевелились, засуетились и влились в свой привычный поток. Закрылись. Это мгновение хоть на секунду, но объединило их, а теперь… Теперь уже всем все равно.
В вагоне очень уж много людей. Время терпит, подождем еще одно грохочущее чудо. Пусть этот несчастный и уставший поезд отвезет их куда-нибудь далеко- далеко в самое сердце метро, оставит там и поедет за другими, такими же торопящимися и иногда очень уж нервными.
Только сейчас задумалась о том, что хорошо, однако — даже под землей есть скамьи. Такая мелочь, а как приятно.
— Простите, сударыня, тут не занято? — я будто вынырнула из моря мыслей. Передо мной стоял парень чуть старше меня (хотя сейчас особенно и невозможно иной раз понять, сколько лет человеку, но все же ему на вид было около шестнадцати) и вопросительно глядел на меня своими небесно-голубыми огоньками. Больше всего меня поразило то, что он улыбался. И причем это было искренне! Не наигранно, как многие любят делать. Нет. Весь он светился словно луч солнца, и от него исходила волна… спокойствия, что ли?
Вдруг я поймала себя на мысли, что уже секунд десять, если не больше, забывшись, смотрю на него и ничего так и не ответила. Верх неприличия!
— Ой, извините. Конечно, зачем Вы спрашиваете! Присаживайтесь.
— Благодарю.
Он устроился рядышком и, хотя не было ни намека на поезд, стал всматриваться в тоннельный мрак. Его лицо выражало только серьезность, некую задумчивость. Еще незаметно сквозила нечеловеческая усталость, но ему, что самое удивительное, так мастерски удавалось скрывать ее, что на первый взгляд никто бы и не понял ничегошеньки.
— Прошу простить меня за глупый, очевидно, что глупый вопрос, — я старалась говорить четко, но слова от моего волнения путались, сбивались и все никак не хотели становиться на свои места в предложении.
— Что Вы! — он удивленно воззрился на меня. — Я только рад глупым вопросам. Знаете, редко, когда удается поговорить с хорошим человеком, и поверьте, в таких случаях будешь рад даже взгляду, не то чтобы вопросу! Однако, это Вы меня простите — я нагло перебил Вас и, наверное, прогнал Вашу мысль.
— Отнюдь. Хотела лишь спросить. Почему Вы выбрали именно эту скамью? То есть, я ничего не имею против нее, она прекрасна, но почему? — я поглядела в даль станции, где расположилось еще с десяток точно таких же скамей, где никого не было.
— Почему? — молодой человек еще больше задумался. — Знаете… Знаете, а я ведь даже и не могу дать правдивого ответа. Да, и такое со мной случается, вот незадача. Наверное, у меня какое-то чутье на хороших людей. Я мало встречаю их в жизни, вот и… Думаю, Вы понимаете.
— Может, перейдем на „ты”? Кстати, мы так и не представились друг другу. Я Аня. Очень рада нашему знакомству, — постаралась как можно теплее и искреннее улыбнуться своему собеседнику.
— А я как рад! Зовите просто — Володя, — он пожал мне руку и пристально поглядел на меня. В сердце затаилось непонятное чувство, что эти два огонька смотрят прямо в душу и сейчас прочитают не только мои мысли, но и всю мою жизнь пролистнут как обычную книжку с измятыми страницами.
Мы помолчали. Не хотелось что-либо говорить. Казалось, если сейчас будет произнесено хоть одно слово, то эта прекрасная таинственность распадется, растает и больше не вернется.
— А Вы… то есть, ты тоже ждешь каждый поезд с каким-то придыханием в сердце? — прервал тишину Володя.
— Конечно, — я кивнула и продолжила. — Для меня эти мгновения… они по-своему прекрасны. Да, звучит глупо, но все же.
— Почему же сразу „глупо”?
— Не знаю. Все считают, что это нелепо.
— А ты сама как думаешь? Знаешь, — задумчиво протянул мой новый знакомый. — Не всегда общее мнение является верным. Бывает и так, что истину знаешь только ты.
— Даже если все считают, что я неправа?
— Даже если все считают, что ты неправа. Иногда общество заблуждается. Это нормально, вполне себе. Но не всякий может признать свои ошибки. Видишь, мы с тобой начали рассуждать о поездах, а разговор ушел в совсем другое русло, — Володя подмигнул мне.
Я лишь кивнула в ответ. Все равно было что-то странное в этой неожиданной встрече. Что-то необъяснимое.
— Еще вот вещь. Есть ведь же выражение… как его?.. у каждого свой путь?
— Вроде да. Точно не помню, но, похоже, что ты сказал правильно.
— Отлично, — он улыбнулся и продолжил. — Значит, не надо будет долго вспоминать. Так о чем я? Жизнь иногда называют путем. А теперь глянь на станцию: что видишь?
Сама не понимая до конца, что все-таки происходит, я пристально вгляделась вдаль. Ничего примечательного на первый взгляд. Вдоль колонн стоят такие же, как и наша скамьи. Вон и люди. Как всегда потрепанные, измотанные, желающие только одно — только бы хоть немного отдохнуть от этой вечной суеты, беготни, моря бессмысленных и никому не нужных слов, эмоций, которых они уже давно не испытывали искренне. Не наглядно, не для остальных, а просто так. Потому что хорошо, радостно, весело. Потому что в душе разгорается маленькое озорное солнышко и греет сердце. Или же из-за того, что им настолько плохо, грустно и одиноко, что эти уставшие люди готовы заплакать от безысходности. Им не с кем поговорить по душам. Некого обнять, некому сказать что-то приятное. Некого сделать радостным. А кого можно осчастливить, если ты даже с собой не можешь разобраться?.. Иногда всерьез задумываешься о том, насколько же временами бывает жесток и беспощаден мир. И что было бы с этими людьми, если бы в их жизни все сложилось так, как было бы лучше всего?
В самом конце прохода, если выглянуть из-за колонны и пройти чуть вперед, еле видны эскалаторы, загруженные жителями шумной столицы. Кто-то поднимается на улицу, чтобы дальше быстрым шагом идти на работу или еще куда. А кто-то наоборот спускается сюда, в этот мир станций и особой атмосферы, скрипа и посвистывания колес тормозящего поезда, легкого ветерка и нежданных случайностей.
Вот слышно, как пришло подземное чудо. Сейчас увезет ждущих его людей подальше от сердца метро. От центра всех этих замысловатых переплетений и переходов. Только подумала о Есенинской, и сразу вспомнилась та давняя легенда, что тот самый средний путь на этой станции ведет не неизвестно куда, а прямиком к скрытому ото всех бункеру. Правда, кое-кто утверждал, что все это — лишь пустые разговоры. Никакого секретного пути нет, и не было. А тоннель в конце 1990-х якобы забутовали. Хотя были все же разговоры о бункере. Что можно все-таки добраться до него. Не нам, конечно, думать о таком, а все равно размышляем на тему метровских загадок. Такое необъяснимое человеческое явление — когда что-то неизвестно или не подтверждено, то так и хочется узнать истину.
Да, тот третий путь, что так ненавязчиво расположен по середине станции, будоражит умы многих. Путь…
— Кажется, я поняла, — прервав вереницу моих мыслей, обратилась к глядящему вдаль Володе. — У каждого свой путь. У всех людей разные жизненные дороги. Как и в метро. Верно?
— Получается, что да.
— Только, наверное, не как в метро, а наоборот — это здесь так же, как и в жизни.
— Не могу не согласиться, — мой собеседник кивнул. — Видишь, сколько сходств. Но есть еще одна интересная вещь. Ты обратила внимание на тех людей? На
тех, что у эскалатора и на скамьях?
— Более чем. А что с ними?
— Да вроде бы ничего особенного. Но раз уж мы начали с тобой сравнивать метро с жизнью в целом, то нельзя их не затронуть. Вот как ты думаешь, кого они напоминают?
Я снова вгляделась в их лица. Кто-то из них дремал, кто-то быстро печатал что- то на светящемся экране телефона. Их всех объединяло лишь то, что они сейчас, прямо в этот миг находятся здесь, на Есенинской. Наконец, после минутных раздумий, я обратилась к моему новому знакомому:
— В этот раз сдаюсь. Нет ни единой идеи.
— Как же так? — он слегка прищурился и с удивлением глянул на меня. На секунду мне снова показалось, что его небесно-голубые глаза настолько пристально смотрят на меня, будто читают мысли и роются в душе. — Я-то думал, ты быстро поймешь. Ну да ладно. Раз мы разобрались с путями, то давай поговорим о тех, для кого эти пути созданы. В жизни они невидимы, и по ним идут люди, проживая то счастливые, то печальные моменты своей жизни. А в метро… Здесь работает та же «система», только вместо людей теперь поезда. Ты посмотри внимательнее на эти лица. И после глянь на махины. Все они в какой-то степени устали. Но все же, как бы там ни было, им всем придется пройти свой путь до конца. Такова их судьба. А когда пути подходят к концу, никого из них нельзя будет возродить.
— Но ведь сейчас двадцать первый век?
— Да, современные технологии творят поистине чудеса. Это невозможно отрицать. Становится возможным иной раз «вытащить» человека и тем самым продолжить его извилистую дорожку. Не подумай, что я сейчас отказываюсь от своих прежних слов. Все эти прекрасные случаи, когда все же удается спасти кого-то, они… Они, к сожалению, происходят не очень часто. А если человек уже слишком стар? Да, можно еще что-то попробовать предпринять. Не поможет. Знаешь, сколько лет было тому, кого сейчас считают прожившим дольше всех? 122 года. И сколько-то месяцев, не помню точно, это и не важно. И что самое удивительно, дальше идут люди, прожившие максимум 119 лет. Порог в 120 никто (почти никто) не может перейти. Не выходит. И даже ставят под сомнение тот факт, что тот рекордный возраст — истинный. Ладно, старость, но вот еще не менее печальная вещь. Как же несчастные случаи? Машина вылетела из-за поворота, водитель не посмотрел на светофор. С крыши дома ранней весной, когда все тает, свалился кусок льда. Можно сотни ситуаций привести в пример, но их исход почти всегда один и тот же. А внезапный конец пути? Жил человек своей жизнью, собирался много чего успеть сделать, и тут — раз… Невозможно предугадать.
Мы помолчали, осознавая то, что было произнесено вслух секундой ранее.
— А с поездами чуть проще, — продолжил Володя. — У них же тоже есть что-то вроде старости, когда они уже долгие годы провели на службе людям. Тут даже лучший ремонт не поможет. Им пора на покой. Они отработали свое. Прошли до конца свой путь и сделали это с честью и достоинством. Вот видишь, как, оказывается, могут быть похожи поезд и человек.
В тоннеле послышался нарастающий гул; люди на станции мгновенно оживились.
— Тебе пора? — Володя привстал со скамьи, пригладил полы своего плаща цвета темного майского неба и вопросительно глянул на меня.
— Пожалуй. Рада была познакомиться…
— А чего прощаться-то? — он усмехнулся. — Мне же тоже надо и честь знать. Не будете ли Вы, сударыня, любезны, составить мне компанию до станции… до какой тебе станции? А, впрочем, вот и она — великая махина, которая довезет нас хоть до конца света. Пойдемте ж.
Удивительно, но людей в вагоне было совсем немного. Хотя, если так подумать, то это было объяснимо — уже день, да и к тому же сегодня воскресение. Что сказать — красота!
— Присядем?
— Как хочешь.
Странно было еще и то, что постепенно мое отношение к Володе переходило из стадии «незнакомец» в стадию «друг». Всего-то ничего, минут пять буквально проведенные за разговором по душам, а сколько всего изменилось.
— Осторожно, двери закрываются, — мелодично прозвучал женский голос. — Следующая станция — Черноморская.
По правде говоря, мне не надо было садиться на этот поезд. Просто не было необходимости. Изначально я планировала провести минут двадцать, просто сидя на той удобной скамье на любимой Есенинской. Но что уж теперь говорить?
— Знаешь, — я старалась говорить громче, чтобы перекричать стук колес и свист подземного ветерка. — Знаешь, мне кажется, название „Черноморская” совсем не звучит.
— Почему же, сударыня?
— Сама не понимаю, — я пожала плечами. — Просто не звучит и все. Некрасиво.
— Кому как, кому как. Вот тот, кто придумал это название именно для этой станции, явно поспорил бы с тобой.
— А я все же думаю, что было бы лучше по-другому.
— Это как? — Володя прищурился и глянул на меня, улыбнувшись.
— Для кого-то метро — это отдельный кусочек жизни. И… после нашего разговора (он меня почему-то очень вдохновил, что ли) я стала чуть по-иному смотреть на каждую станцию. На людей в вагоне. На эти пусть и обшарпанные поезда. Мне кажется, что подошло бы совсем другое название.
— Какое же?
— Без единого понятия. Хотя… — я хотела было договорить, но меня прервал все тот же мелодичный женский голос из динамика:
— Станция Черноморская. Переход на станцию Восточная. Будьте внимательны при выходе из последнего вагона.
— Прощайте, сударыня! — Володя подмигнул мне и стал было уходить, но я вдруг встала и подошла к нему.
— Спасибо… за наш разговор. И… хорошего дня.
— И тебе, прекрасная Аня. Главное, прошу тебя, не забудь все то, о чем мы сегодня говорили.
— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция — Крымская. Уступайте места…
Он помахал мне на прощание, и только его великолепный темный плащ мелькнул среди плавущих навстречу дурацких кофточек, топиков и футболочек. Вот так странность; вроде бы и не были знакомы до сегодняшнего дня, а сейчас все стало как-то обыденно. Будто бы и не было тех размышлений на Есенинской. Не было самого Володи. Может, и меня не было?..
А про название я и не успела сказать. Пришла мне в голову одна мысль, идея, не уверена все же в ней. После всей той сегодняшней мелкой, но как-никак философии я убедилась, что бывают случайности. Они могут необязательно кардинально, а изменить что-то в твоей жизни.
Пару раз в вагоне мигнули лампочки, на миллисекунду свет пропал и вернулся вновь. Никто даже не обратил на это внимание. Когда поезд заскрипел колесами, тормозя, объявили Крымскую станцию. Я, наверное, так задумалась, что услышала совсем другое название. То, которое пришло мне недавно на ум. Мне показалось на секунду, что диктор произнесла: „Следующая станция — Жизнь”.
