XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Стоял на свете колодец старенький, но ещё крепкий. Вода в нем была замечательного, застойного свойства — подземный ключ бил не студеной, а тёплой водой. Может из-за этого, а может ещё почему, но люди его забросили.

И жила в этом колодце маленькая Лягушка. По правде, в колодце жило целое лягушачье племя, но маленькая Лягушка будет нашей главной героиней.

Так что же? Колодец дивно зарос, в его стоячих водах лягушкам жилось привольно сыто: то мох и водоросли щиплют, то сцапают пролетающую мушку или личинку комара. Сказка, не жизнь!

У маленькой Лягушки была мама — умудренная Лягушка. Хоть и был у неё малый рост, но никто в колодце не ловил мух так споро и ловко, как старушка, и все хорошие, обеспокоенные родители колодца отдавали ей на воспитание и обучение малышей. Только хвост отвалится, так сразу и отправляли набираться ума.

Жилось почтенному семейству вольготно: плавали сытыми, все им кивали, а матери шептали своим сыновьям: «Ты уж, милый, постарайся, скоро свататься к ним пойдём. Как при такой-то матери, дочь неумехой могла вырасти?» Сынки дули горловые мешки и квакали завидной невесте вслед. Маленькая Лягушка от таких ухаживаний подплывала ближе к матери — до того была послушная и почтительная дочь!

Мать дочку свою любила без памяти, желала ей всего самого лучшего, да вышло так, что дочь оказалась настоящей дурой.

Точнее не так. Дураку и в колодце счастье, а эта Лягушка была учёной. Маменька её поначалу не видела в этом страшного, потому отпускала дочь поплавать в одиночестве, да поговорить с умудренными старичками, которые даже поверхность помнили. Потом

поняла, что дочь лишнего хватила, что ей с такой ученостью плохо будет — плавать далеко запрещала, ночью бессонничать — красоту портить. Под конец смекнула и плюнула — пропащая, что взять!

Такова была беда почтенного семейства, но что делало им честь — никто и слыхом не слыхивал о ней.

Мудрая мать больше всего не любила, когда дочь плавала смотреть наверх — что разглядишь в глупом, тёмном небе, до которого ни в жизнь не достать? То ли дело петь ночами, женихов приманивать — у маленькой Лягушки голосок сильный, звонкий, тренированный. Неужто зря матушка её учила?

А маленькая Лягушка плыла в любимое свое место, где кирпичная кладка

обвалилась, раскрошилась и стала удобной для подъема. Она потянулась своими хрупкими лапками вверх, уцепилась за край и подпрыгнула наверх. Неловко пошатнулась, расцарапала лапку и завалилась подальше в углубление. Прикрыла глаза, устроилась поудобнее, все так же не открывая глаз. Это был Ритуал, полный счастливого предвкушения, как ребенок жмурит глаза перед тем, как зайти в комнату с украшенной к Новому году елкой. Наверху, сквозь переплетение плюща, проглядывало небо. Небо,

всегда такое разное, но необходимо далекое, теперь горело предзакатными огнями. Розовый, красный, лиловый, а пыль, попав в этот маленькое окошко света, разгорается не хуже цветов.

По весне к ним в колодец упал один настоящий цветок: то ли птица несла, то ли ветер пригнал, а был он всего красивее, что видела вблизи Лягушка.

На беду цветок упал на середину колодца, и к нему скоро сплылись все обитатели колодца. Самые умные после долгих споров признали, что цветок красив, а потому заслуживает быть подарком для почтенной четы управителя колодца и старой-престарой

жабы. Поднесли им на вытянутых лапах потемневший от воды цветок, намокшие

лепестки жалко опали и слиплись, а жаба даже не заметила этого — она первая потянулась к цветку, оторвала лепесток и засунула его в рот. Пожевала и одобрительно квакнула — за ней чета управителя съели свои лепестки.

Просто съели замечательные яркие, розовые лепесточки, кажущиеся такими мягкими издали!

Лягушка загрустила и стала соединять звезды, чтобы повеселеть: вот Лягушачья Лапка, вот Кирпич, а вот показался край Большой Цапли — к сожалению, маленькая Лягушка совсем не видела мира, чтобы придумать более изысканные названия, даже страшную Цаплю знала по рассказам старожилов.

Вдруг она приметила новую звездочку: она была как лишний палец в Лапке.

— Может быть это новорожденная звезда? Как вообще рождаются звезды и как он растут? — у маленькой Лягушки была ужасная привычка, от которой трепетная мать не смогла отучить нерадивую дочь: она разговаривала вслух. Что только безутешная родительница не делала! И плакала, и просила, и стыдила, и держала голодом — бестолковая дочь не понимала всей заботы матери и не бросила эту блажь.

Звезда покачнулась и стремительно понеслась на колодец, виляя и кружа. Лягушка вскрикнула, от страха пошатнулась и шлепнулась в воду с высоты, нырнула и схоронилась, но звезда и тут не отстала, понеслась ещё ниже, грозя поджечь своим светом воду. Лягушка малодушно зажмурилась, а звезда остановилась и шумно, облегченно выдохнула. Маленькая Лягушка высунулась из воды с тихим плеском, и он напугал звездочку: она отлетала в сторону и потрясённо уставилась на темную голову, виднеющуюся над водой.

Первой собралась с духом Лягушка:

— Кто ты?

— Я — светлячок. — новый знакомый осторожно оглянулся и зашептал — а у вас в колодце случайно нет жаб? И сами вы кто будете?

— Я Лягушка, а не жаба и не буду вас обижать. У нас, правда,

живет одна жаба, но она не опасная, потому что совсем старенькая. А «светлячок» — это звезда?

Светлячок расплылся в добродушной улыбке и покачал головой:

— Нет, что ты! Я — насекомое, только умею светиться. Ты верно плохо меня видишь из-за яркого света: в колодце темно, а ты привыкла? Хочешь, я стану светить меньше, чтобы ты меня разглядела? — и не дожидаясь ответа, новый знакомый стал светить тусклее. Лягушка пригляделась — и точно! ничего звездного, жучок, как все. Шесть лапок, усики, жужжащие крылышки, длинное брюшко с теплым светом, но было в нем что-то удивительное, нетаковское!

— А ты всё равно красивый и похож на звезду — может быть ты

знаешь, как они рождаются?

Светлячок на секунда застыл, даже крылышками перестал

двигать, чуть в воду не свалился.

— Не знаю. Сова однажды рассказывала, что звезды не меняются, и что её отец, и её дед смотрели на ночное небо к всю жизнь и не нашли новой звезды. А еще они очень-очень далеко…

— Как два наших колодца в высоту?

— Что ты! Еще выше.

Они оба замолчали: гость колодца отдыхал и думал, как рассказать про настоящую высоту, которая понятна только крылатым, а Лягушка размышляла о том, что небеса не кончаются двойной высотой колодца.

Так и сидели бы они, и говорили бы до самой зари, и — как знать? Может светлячок бы навещал Лягушку и рассказывал ей про мир снаружи, может подружился бы со старой Совой, чтобы знать ещё больше и радовать подругу,

а маленькая Лягушка, наконец, нашла бы собеседника.

Это было бы прекрасно, но не было.

Светлячка вдруг схватила неведомая сила и потянула в сторону. У того только глаза округлились от неожиданности, а свет уже погас. Маленькая Лягушка остолбенела, а рядом показалась голова матери:

— Ты сегодня дольше тут торчишь, чем обычно. Поплыли домой, ждать не буду. Чего ты эту муху не съела?

Чувство было почти такое же, когда съели цветок, но, теперь оно было перемешано с ужасной злостью, ведь это была не муха, а Светлячок! Потому что он, только встретив её, умел понять её тоску и печаль и недоступной Выси, разноцветью трав, ветру. И Светлячок сделал то, что матушка никогда не пыталась, даже когда Лягушка просила прямо: он захотел понять её! Безумная скрежещущая боль промеж передних оцарапаных лап: загорелась ярко и неугасимо. Она хотела, но не стала говорить с матерью, ведь та умело давила любое сказанное желание и страсть. Они плыли домой в тишине.

С того дня маленькой Лягушке опостылел колодец и всё его честное общество. Она совсем отбилась от рук, перестала слушать свою заботливую

матушку, перестала нагуливать вес для свадьбы — а как без хорошей фигуры рожать? Кто на такую посмотрит?!

И ладно бы она говорила матери, что не так и почему она ходит смурная, но нет! Молчит себе и только плавает без разрешения. Матушка лягушкина

с лапок сбилась искать её у стен колодца, домой отводить, царапины залечивать.

Она охала, уговаривала и ругала, продолжая подкладывать дочери еды побольше.

А у маленькой Лягушки в голове зрела и развивалась мечта, которая родилась, едва она узнала про Наружность, что вне колодца. Теперь она смотрела вверх и точно знала, что там много существ и много нового, а колодец — не сосредоточение ещё мира, а лишь маленькая его часть. Были светлячки, и была Сова с предками, которые изучали звезды, и было Небо: высокое-превысокое, со звёздами и разными цветами.

Одним словом, Лягушка задумала побег. Она всё обдумала в силу своих

способностей и пришла к выводу, что выбраться из колодца можно. Старательно отыскала все места, где кладка осыпалась невысоко, а плющ спускался достаточно низко, чтобы можно было карабкаться.

Лягушка никогда не думала, что сможет решиться на побег из колодца, но теперь,

когда она узнала про целый мир за родными стенами, стало ясно — больше спокойно жить не получится. Пока ты не понимаешь, что находишься в ловушке, ты свободен.

И не спалось Лягушке.

Ни за что не спалось. Она только хотела набраться сил и вздремнуть, как срывалась плыть к месту, где повстречала светлячка. Приплывала не пойми зачем и торчала всю ночь — даже злилась за это на саму себя, но нечего поделать.

Отсыпаться приходилось днями.

На одном участке стены плющ должен был совсем немного подрасти

— тогда всё стало бы замечательно, и правильно, и идеально. Кирпичи здесь не до конца обвалились в воду и складывались в шаткую лесенку, на которую можно было с трудом

залезть, а плющ висел ровно на последней ступенькой, чтобы можно было ухватиться.

Дни тянулись как улитки, а прежние знакомые в конец опротивели: Лягушка только и делала, что вглядывалась в вышину, радостно отмечая, что плющ разрастается и скоро у неё появится шанс.

Под вечер она тихо и немного дрожащее спросила у маменьки, будет ли она скучать и волноваться, если она пропадет. Мать долго, пристально, испытующе заглянула ей в глаза и потребовала, чтобы дочь не болтала чепухи. Маленькая Лягушка с облегчением поняла, что много горя от её ухода не будет.

Плющ дорос, час пробил, а вся лягушкина душа трепетала от предвкушения.

Собрав все свои маленькие силы она вскарабкалась на кирпич, отдышалась и прыгнула вверх, к ветке плюща, некрасиво и широко разинув рот. Уцепилась за хиленькую веточку мелкими зубами, неловко замахала передними лапами в надежде схватить стебель. Лапы бессильно били по воздуху, а Лягушке стало до слез обидно от мысли, что она сейчас упадет, и ожидание было недостаточным. В злобном упрямстве еще крепче сжала челюсти и подняла отяжелевшие лапки вверх. Движения давались тяжело и болезненно, но Лягушка подняла похолодевшую от усилия лапу и нащупала стебель. Вползла на него и опрокинулся навзничь, чтобы отдохнуть.

Она долго работала крепкими челюстями: кусала растение, а потом подтягивалась, несмотря на кровящую, намозоленную лапу. И вот, счастье! Показались края колодца, пахнуло свежим, холодным ветром. Лягушка поднялась, отдохнувши, и, воодушевленная и радостная, двинулась вверх, привычно укусив ветку плюща. Она похолодела, потому что

вкус был другой: сырой, горький — гнилой. Она задрала тупоносую морду и увидела, что часть лозы посерела и покрылась влажно блестящим пушком, а на самом верху плеть вовсе иссохла и держалась только за счет основного, еще крепкого стебля. Горько маленькой, сиротливой Лягушке на высоте. Так горько, что хоть падай вниз, в надежде разбиться, как разбились последние мечты!

Соседняя лоза была обманчиво близко — думаешь, что близко, но на деле не дотянуться. Вот она-то и привлекла внимание Лягушки. Лягушка начала разумно говорить с собой, чтобы допытаться до правды:

— Я высоко, и спускаться нельзя: расшибусь. Дальше лезть тоже нельзя: не за что укусить. Останусь тут, а потом выйдет Солнце и изжарит меня, или Цапля съест. Выпрыгнуть тоже не смогу. Что же мне делать?

От телесной и душевной усталости Лягушка не боялась и не жалилась над своей судьбой — у неё оставалась только механическая цель выбраться. Она окинула стекленеющим взглядом окружение и поняла, что рядом нет ничего спасительного. Тогда Лягушка продолжила:

— Вот рядом со мной лоза плюща, до которой я не допрыгнула, даже если была бы была здорова. Но мне ничего не остаётся. Я либо останусь здесь и умру медленно, а может даже разочаруюсь в своём решении… Не хочу! Лучше прыгну, пока не жаль своей пустой жизни, пока есть воля и мужество! Я себя не жалею, и маменьку не жалею, и друзей мне своих не жаль — отчего бы и не умереть? Может, для умерших есть место, чтобы прибиться насовсем? Может увижусь со Светлячком…

Лягушка кое-как встала на лапки, подобралась и, не жмуря глаз, прыгнула к соседнему побегу плюща.

***

Матушка лягушкина проснулась. Потянувшись, задела гладь воды и подняла брызги. Она огляделась и, не найдя дочери, ворчливо бурча, заторопилась искать её — не пристало незамужней лягушке возвращаться домой под утро!

Лягушка мать плыла в сторону любимого места дочери, как утреннюю тишь разбил громкий всплеск. Материнское сердце остановилось и стало биться часто-часто. Встревоженная мать поплыла на звук, про себя молясь, чтобы это был сучок или кусок кладки.

На качающихся волнах, в окружении тонкой, красной лужи лежало что-то тёмное и мокрое. Мать, не веря, перевернула страшное, неживое тело и застыла, разглядев знакомый узор на коже.

На горестный, громкий плач сбежались остальные жители колодца — они окружили безутешную мать и её мёртвую дочь.

Управитель колодца тоже почтил визитом горюющую мать и приказал колодезному народу целый день не петь, а блюсти траур. Он остановился рядом с сильно постаревшей матерью и, приготовился слушать благодарности, и уверить, что это было искренним прорывом души. Да только безутешная мать совсем забыла о приличии и не благодарила добродетеля. Управитель постоял рядом с ней и уплыл, обиженный и раненый в лучших чувствах.

Одно дело — дурное семейство!