XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

И пришла она, как обещано. Не тёмной порой, а на закате, едва солнце коснулось листьев столетнего дуба.

— Не позвал ты, а я незваной пришла обещание исполнить, – шепчет. — Я теперь твоя должница. Не бойся, зла не причиню, за спасение одарю, чем скажешь.

А раны на прозрачных запястьях, недавно прикованных к вершинам цепью железной, исчезают с последним лучом солнца. Улыбка расцветает на губах, и глаза с золотой хитринкой тёмным янтарём сверкают.

— Что пожелаешь себе за моё спасение от мук, светлый мастер? — Тихо молвит, а сама на пороге стоит, знать, не пускает матушкин оберег.

— В чертогах моих, под седыми холмами, и злато-серебро, и каменья драгоценные, ткани чудные, чего не пожелаешь есть, одарю, лишь скажи.

— Слышал от старых людей, что просто так Дивный народец счастьем не одарит. Чем сама наградишь, с тем и счастлив буду, а чего пожелаю — света белого не свижу, — мастер в глаза гостье глядит спокойно, и тени улыбки нет. — Что скажешь, Хозяйка холмов?

— Добрый люд врать мастак, — смеётся, а смех звонче колокольчиков церковных, праздничных. — Да здесь не солгал, верно говоришь, мастер. Из чужих рук своё счастье не возьмёшь, а лишь только в дар получить сумеешь. Жди, ночь дню уступит, солнце во тьму сойдёт, и я вернусь. Слово Хозяйки Холмов.

Взметнулся тут чёрный шёлк косы, и исчезла дева. Очнулся мастер, за порог выбежал, смотрит по сторонам, а на опушке только берёзы шепчутся, над человеком смеются. 
         И спать бы пора, полночь скоро, а не спится ему, в льняных волосах мысли путаются, спать не дают. Неужто и вправду придёт Королева?  Дерзость простила, посмеявшись, упорхнула, как и не было. И ведь, признаться, страшно было пред ней стоять, хоть и сам цепи железные на запястьях рвал, с горы на руках нёс хрупкую, полупрозрачную. Что ж он себе у судьбы выгадал? Правда ль счастье? Так ему кроме златоокой ничего теперь не мило, как увидел — пропал.

К утру забылся мастер тяжёлым свинцовым сном. Снилась ему бесконечная гора, да тучи на вершине, что застилали вход в тёмную пещеру. Дивная снилась, старыми мастерами к горе прикованная. Кровь золотая, нечеловеческая…

День прошёл в тумане, за тучами солнца не видно, а мастер себе места не находит, сам не знает, что с ним приключилось. Лишь за работу возьмётся, из любого металла веточки да цветы выходят, как живые. Совсем измаялся мастер, колечко, лозой виноградной кованое, в кулаке сжал и сидит темнее тучи.

Верно старики говорили, Дивный народец не словом, так красой с ума сведёт…

Наконец день на нет сходит, солнце из-за туч последним лучиком землю огладило. Из леса рысь дикая на опушку вышла, глядит внимательно. А мастер на крыльце стоит, сам не знает, чего ждёт.

— Не меня ли, светлый мастер, ждёшь?

Глядь, а рыси и след простыл, стоит пред ним Холмов Хозяйка. Коса распущена, чёрный водопад волос до колен скрывает, а глаза шальные янтарём сверкают. Рубаха белая на ней, дивной заморской ткани. Девка б деревенская побоялась осрамиться, в нижней рубахе стоять, а она хоть бы что, только улыбается хитро.

— Идём, светлый мастер, солнце зашло, — и за руку ласково берёт.

А мастер стоит недвижим.

— Чего ж ты? Сегодня ночь солнцеворота, люди костры жгут, в лесу папоротник зацветает. Идём. Иль боишься ты меня?

Усмехнулся светлый мастер, глазами синими сверкнул весело:

— Ни бога, ни беса не боюсь. За тобой в любую чащу пойду, коль зовёшь.

Дева лишь улыбнулась, да за собой к лесу повела.

Деревья мелькают, и будто не они по лесу бегут, а всё лес вокруг кружится, и каждый листочек светится. Огни костров в круговерть смешались, на каждой поляне как днём светло — девки да парни пляшут, через костры скачут, ночь особая — Купальская. Запыхались, на пустую поляну выбежали. Поляна круглая, деревья да кусты по краям толпятся, оплетённые ветвями дикого плюща. Свет луны свозь листья устилает поляну, и кажется она любого ковра прекрасней. Пахнут сладко кусты шиповника, разнотравье запахом дурманит. И трава мягкая-мягкая, а на каждой травинке росы капелька.

Мутным взором окинул мастер поляну, кружится всё, как в хороводе, сон ли, быль, всё в одно сплетается, только дева златоокая стоит, виденьям неподвластная, смотрит внимательно.

— Что, светлый мастер, одурманил тебя Купальский лес? Пожелаешь — обратно к людям выведу, а коль не боишься, со мной до утра останься.

— Останусь, Хозяйка, мне без тебя свет не мил.

Нахмурилась дева, смотрит серьёзно.

— Не бросай слов на ветер, человек. Вы слишком хрупкие создания, чтобы говорить о таком, — на мгновение замолчав, она продолжила — Слышишь?..

Вдалеке тихо и напевно звучала музыка. Прежде незнакомая, совсем не похожая на лёгкие человеческие мелодии. Лишь в руках Дивного народца костяная флейта может плакать и смеяться, стонать заунывно от горя и птичьим свистом заходиться в радости, будто живое существо.

— Братья вышли ночь солнцеворота праздновать.

— Ты… тоже так умеешь? — очарованный, мастер прислушивался к шорохам леса, вплетающимся в мелодию.

— Умею, да тебе это слышать ни к чему. Флейты наши с ума сводят, заманивают в сети. Пойдёшь за мелодией — в холмах сгинешь, никто больше о молодом кузнеце не услышит. Пока я с тобой, братья тебя не тронут. Но постерегись — коль ещё раз флейту услышишь, беги, не оглядываясь, не прислушиваясь. Обещай мне, мастер, — подошла ближе, провела ласково по льняным волосам, — себя беречь.

Мастер очнулся, будто пелена с глаз спала. Жутко стало от слов девы, да виду не подал, лишь объятья на тонком стане сомкнул.

Ночь кострами горит, звучит песнями весёлыми, а время всё мимо летит, не касаясь двоих на поляне. И кажется, будто объятья вечно длятся, пальцы сплетаются, и роса рассветная холодом своим не страшна…

А рассвет разгорается всё сильнее, золото небес уже багрянцем играет.

— Пора тебе, — шепчет тихо-тихо, беззащитно заглядывая в глаза. — В деревне хватятся, искать пойдут.

— Свет мой, мне без тебя не жить. Не уйду. Кузнечное ремесло брошу, с тобой в холмы уйду. Позволишь?..

Печально златоокая вздыхает:

— Нельзя тебе со мной, в холмах люди разум теряют, любому слову нашему послушны.

Отстраняется, а мастер лишь крепче к себе прижимает:

— Не пущу.

— Не неволь. Пожелай, встретимся, где б ни были, в любом месте, в любом мире. Я не могу…

Молча мастер объятья разомкнул, с травы рубаху взял. Скатилось на землю колечко виноградной лозой, в вечеру в карман положенное. Поднял кольцо, посмотрел, и вновь к деве шагнул.

— Обещай, что встретимся. И прими подарок, свет мой, как память о ночи купальской.

Дева улыбкой сверкнула, любуясь кольцом на безымянном пальце.

— Обещаю.